Если не хватало мест в палатах, кровати оставляли просто в проходах.
Масок, спецодежды, защитных очков для персонала по-прежнему катастрофически не хватало. Полицейские из госпитальной охраны просили для себя маски, в хаосе полицейских не внесли в реестр сотрудников, кому полагались специальные защитные средства. Многие полицейские как-то быстро утратили свою выправку, выглядели уставшими, безразличными, точно так же, как и мы все. Некоторым из полицейских, заразившихся ковидом, становилось плохо прямо во время смены, и их принимали в отделение как пациентов. Было что-то странное в этой картине: полицейский в униформе ложится на кровать, и медсестра везёт его в отделение по коридору.
Внутри, в холле теперь всегда было тесно, там постоянно толпились парамедики, доставлявшие новых пациентов в машинах. Было видно и невооружённым глазом, что медсестёр, врачей и администраторов на смене с каждым днём всё меньше. Одни и те же сотрудники работали по две смены. На полу в отделении повсюду валялись трубки от капельниц, грязные халаты и простыни с пятнами крови или мочи, оброненная еда – не хватало уборщиков.
Директор доктор Харрис и доктор Мерси – оба – теперь работали не только как администраторы, но и на дежурствах, как обычные врачи, заменяя больных коллег.
А ER на глазах превращалась в дом престарелых. Старики и старушки – многие в деменции, в кислородных масках, под капельницами, подключённые к приборам, лежали на кроватях и смотрели перед собой ничего не понимающими глазами. Они срывали с себя кислородные маски, отсоединяли капельницы. Родственников и сиделок к ним не пускали.
Некоторых из них привозили в госпиталь в таком состоянии, что им жить оставалось считанные часы. Они были серого цвета и практически без сознания. Глядя на очередного такого привезённого старика или старушку, я в гневе думал: "Неужели они там, в доме престарелых, не видели, в каком состоянии человек?! Как можно было дождаться, пока человек дойдёт до такого состояния, и за пару часов до смерти выбросить его из дома престарелых в госпиталь?" Я тогда пришёл к выводу, что немало из этих стариков умирают не от болезни как таковой, а от отсутствия должного ухода за ними во время болезни.
А возле "скорой", на улице, неподалёку от окон моего офиса, стояли три недавно привезённых передвижных морга: три блестящих, отливающих на солнце, металлических длинных фургона на колёсах. Там, внутри, работали холодильники, все три фургона дружно в унисон рычали моторами. "Р-р-р".
***
Что я теперь делал в отделении? Ничего особенного. Помогал врачам спасать наркоманов от передоз. Так как катастрофически не хватало сотрудников, помогал полицейским успокаивать и утихомиривать пьяных и буйных; помогал медсёстрам и санитарам кормить пожилых в деменции. Несколько раз помог работникам из мортального отделения перекладывать умерших на специальную "красную кровать", на которой трупы отвозят в морг. Одним словом, делал что мог там, где был нужен. Однажды нервы сдали, и посреди смены я всё бросил, сел в машину и поехал домой. Но на полдороге развернулся и поехал обратно.
"Люблю ли я его?"
После работы я привозил Эми к себе, и мы с ней часто гуляли по солт-маршу. Впрочем, из-за карантина других мест для прогулок в городе всё равно не было. Мы не хотели с ней вспоминать нашу недавнюю размолвку и её эпилептический удар.Мы гуляли по тропинкам солт-марша, открывая его потаённые уголки, наблюдали приливы и отливы. Мы спорили и рассуждали о разном: об искусстве и политике, обо всём на свете. Мы говорили о том, что эта пандемия когда-нибудь закончится, но она не пройдёт бесследно, многое изменится к лучшему: изменится не только неэффективная система здравоохранения в стране. Изменится и сам человек, его сознание и образ жизни: человечество сделает правильные выводы, после этой пандемии люди больше не будут создавать никакое новое оружие – будь то конвенционное или массового поражения, включая атомное и биологическое. Больше не будет войн и терактов, человечество перестанет истощать природные ресурсы, прекратится ненасытная погоня за успехом, богатством, властью. На земле наступит совершенно другая жизнь…
***
Однажды по дороге к её дому Эми предложила мне "заглянуть к рыбакам". Её дом находился минутах в пяти-семи езды на машине от залива. Один из её соседей по дому – заядлый рыбак – давно приглашал Эми побывать там и обещал ей отличный улов.– Почему бы нам не заехать туда сейчас? – предложила она.
Мы подъехали к небольшому пустырю на берегу, где увидели около дюжины рыбаков. Они превратили это место в своего рода "зону отдыха". Здесь они не только ловили рыбу, но и жарили на закопчённом гриле хот-доги, курили траву, пили пиво и обсуждали последние события в своём гетто.
Наше появление поначалу сопровождалось их настороженными взглядами. Но когда Эми увидела в этой компании своего соседа и, поздоровавшись, обнялась с ним, а тот объяснил своим приятелям, что это – его "очаровательная соседка" со своим бойфрендом, то нас приняли "за своих".
Эми завела разговор с соседом, а я подошёл к рыбакам. Мне бросилось в глаза, что у некоторых из них были искалечены руки – исполосаны шрамами, на пальцах не хватало фаланг. Я спросил одного из них, что случилось с его двумя пальцами, и рыбак, взглянув на два обрубка вместо пальцев на своей левой руке, ответил: "Fucking луфари покалечили мне руки, пока я не научился снимать этих рыб с крючка".
Нас угостили хот-догами и даже предложили покурить травку. Эми сразу же очутилась в центре внимания, слушала их анекдоты и весёлые истории, взрывалась хохотом. Сейчас среди этих грубых рыбаков c покалеченными руками из бедного гетто она чувствовала себя естественно и комфортно, точно так же, как и когда-то в кругу богемы в знаменитом джаз-клубе "Коттон". Во всяком случае, такое впечатление складывалось со стороны, не знаю, насколько комфортно ей было здесь на самом деле.
Мы уже собрались уходить, когда один из рыбаков зацепил крупную рыбу и то ли в шутку, то ли всерьёз спросил Эми, не хочет ли она вытащить рыбу на берег. Не раздумывая, она согласилась, и он передал ей спиннинг.
Рыба сильно упиралась, и Эми вскоре устала крутить катушку. Она попросила меня ей помочь. Мы сменяли друг друга, наши силы постепенно иссякали, но рыба упиралась и не хотела сдаваться. А рыбаки, собравшись возле нас полукругом, задорно кричали и подбадривали нас, и пили пиво, держа наготове подсаки.
Наконец общими усилиями мы вытащили из воды большую песчаную акулу. Рыба прыгала в траве, где валялись бутылочные металлические пробки и сигаретные окурки.
От всего этого Эми пришла в неописуемый восторг. Она захотела сама снять акулу с крючка и попросила ей не мешать. Но сделать это было непросто – акула сильно извивалась и дёргалась, угрожая укусить.
– Ах! – вскрикнула Эми, отдёрнув руку. Она поднесла кисть к своему лицу.
Я стоял неподалёку и мог увидеть, как по её ладони потёк тоненький ручеёк крови: не имея достаточного опыта, Эми сделала неверное движение, и акула царапнула её палец острыми зубами. Похоже, порез был неглубоким. Я сделал шаг к ней, как вдруг…
"Кии-иии-арр!" Раздался странный крик, и откуда-то сверху спустился сокол, так молниеносно, будто упал камнем с неба. Он вонзил в акулу свои когти и тут же стал клевать её. Акула старалась увернуться от его ударов, извивалась, пытаясь смахнуть птицу с себя своим хвостом. Но в данном случае очевидное преимущество было на стороне птицы. Несколько раз, едва не задетый акульим хвостом, сокол отлетал недалеко, на несколько футов, но тут же снова устремлялся в атаку, сопровождая свои удары возмущёнными грозными криками. Его клюв вонзался в тело акулы, оставляя рваные кровавые раны на её спине и брюхе. Он выклёвывал ей глаза, вырывал из её разорванного брюха кишки. В воздухе разлетались его пёрышки.
Это была какая-то жуткая, захватывающая сцена. Мы все стояли поражённые. Некоторые рыбаки направили объективы своих мобильников на этих двух таинственных красивых хищников, снимали на камеры своих мобильников, не произнося ни слова. Даже для видавших виды рыбаков эта сцена была сверхординарной.
Через некоторое время акула, истекая кровью, с многочисленными рваными ранами, безжизненно лежала на земле. А сокол, издав напоследок гневный крик, сорвался с места и улетел. Но и ему эта схватка далась дорогой ценой: он летел так низко и медленно, что, казалось, вот-вот рухнет на землю.
Мы всё ещё находились под сильным впечатлением от увиденного.
– Это был сигнал от Бога, Бен! Это нас ждёт теперь! – неожиданно воскликнула Эми, перекрестившись. – Я не хочу больше здесь оставаться. Уйдём отсюда.
***
Длинные ветки платана едва ли не достигали окон квартиры. Сейчас, ночью, отбрасываемые этими ветками тени перемещались по потолку и по стенам комнаты.Закинув руки за голову на мягкой подушке, Эми наблюдала за этими причудливыми перемещениями теней на потолке, и у неё постепенно возникло ощущение, что она находится в каком-то волшебном лесу.
"Скоро из тюрьмы выйдет Джейсон, – думала она. – Он мне написал, что из-за ковида собираются досрочно освободить тех заключённых, чей срок уже близится к концу и кто "хорошо себя вёл в тюрьме". У них там тоже стали болеть ковидом. И умирать. Особенно чёрные, которых, по его словам, в их тюрьме подавляющее большинство. Джейсон пишет, что смертельно по мне соскучился. Он теперь собирается жить "правильно", зарабатывать только чистые деньги. Он вернётся в фитнесс-клуб и будет заниматься тем, чем занимался раньше, – будет инструктором в спортзале. Ведь он человек слова.
И, если говорить начистоту, это я когда-то втянула его в авантюру с таблетками. Тогда я как раз устроилась медсестрой в медицинский центр, наша с Джейсоном романтическая любовь была в самом разгаре. А меня обуяла жажда удовольствий. Мы переехали в хорошую квартиру, купили новую машину. Денег не хватало, потому что я ещё и должна была выплачивать долг за учёбу. Несмотря на это, мне захотелось поехать в кругосветный круиз на корабле. Тогда-то мне в голову и пришла рискованная идея с таблетками.