Тебе повезло, что встретил меня. Ты мне чем-то нравишься, наверное, своей бородой, – толстый мужчина лет пятидесяти пяти в черном элегантном костюме и белой рубашке сидел напротив Гурия в кожаном кресле с высокой спинкой.
Его мясистое лицо было гладко выбрито, под длинным, ровным и острым, похожим на клюв, носом расположилась щеточка аккуратно остриженных усиков. Светло-русые прямые волосы были коротко подстрижены и зачесаны набок. Он выглядел бы холеным сибаритом, но этому мешал тяжелый взгляд темных глаз – неподвижных, как у холодного, скользкого удава.
– Твою монашку мы завтра выставим во втором зале, за тридцать кусков. И другую твою картину – кающуюся Магдалину со змеями, я тоже покупаю. Тоже за тридцать кусков. О'кей? – задумавшись, мистер Филипп поднес к носу кулак и глубоко вздохнул, отчего его плечи под пиджаком приподнялись, а грузное туловище еще сильнее раздулось.
Затем он выдвинул ящик стола и стал вынимать оттуда пачки новеньких соток.
– Это твой аванс, – он аккуратно сложил деньги невысокой стопкой и пододвинул ее к Гурию. – Здесь пять кусков. Пересчитай. Когда картины продадутся, получишь еще столько же. Контракт у менеджера. Если что-то не устраивает, можешь сразу уходить, чтобы я не тратил время. Таких нищих непризнанных гениев в Нью-Йорке – пруд пруди. Рыщут, как голодные шакалы. Ваша художественная братия – извини меня, полное говно. Даже художники с именем готовы лизать мои туфли.
Зазвонил мобильник на столе. Мужчина, скривив лицо, нажал пальцем на экран, отменив звонок:
– Шумяков. Все ему мало, хочет мне опять впихнуть кого-то. За тебя бабки он уже получил.
Гурий молча выслушал эти оскорбительные слова. По большому счету все же это неслыханная удача: две его картины будут выставлены в арт-салоне, в самом сердце Манхеттена!
– А ты, парень, что, деньги не любишь? – неожиданно спросил мистер Филипп, потому что за все время их разговора Гурий ни разу не взглянул на лежащие перед ним пачки. И это не могло не вызвать у мистера Филиппа неподдельного удивления.
– Почему же? Люблю, – Гурий сгреб деньги со стола, ловко зажал две пачки между пальцами и начал привычным движением пересчитывать купюры; сразу стало ясно, что в прошлые времена ему приходилось иметь дело с крупными суммами наличности и приходилось их быстро пересчитывать.
– Хорошо, парень. Рисуй свою бабу дальше и приноси мне. Красивые бабы пользуются спросом во все времена.
ххх
Прошло немного времени, и Гурий обнаружил, что по натуре мистер Филипп – настоящий русский хам, а по образу ведения дел – бизнесмен-хищник. Этот тип галерейщиков Гурий хорошо знал еще по тем временам, когда занимался живописью в Одессе. Правда, размах у мистера Филлипа был несравнимо шире. При этом он обладал еще и хорошим художественным вкусом, умел отличить подлинное искусство от подделки, и это в их отношениях сыграло определяющую роль.
Восемь картин Гурия были проданы, и две новых должны были выставить на продажу в ближайшее время. Его картины висели уже не в дальнем углу последнего зала в салоне, возле пожарного выхода, а ближе к центру, к холстам современных российских художников, чьи имена на слуху. Заметно увеличился и размер его гонорара – стопка стодолларовых купюр стала куда выше той, первой, и пересчитывать полученные деньги Гурию приходилось чуток подольше, чем тогда. Салон "Russian Modern Art" подписал с ним контракт на эксклюзивное право продавать принты с его картин. Условия контракта, правда, были грабительскими, и был он составлен так, что Гурию эта сделка едва ли сулила доходы.
Он оставил работу маляра в реставрационной фирме. Жил в прежней квартире, но снял и отдельную мастерскую.
Конечно, он был рад. Но голова его не кружилась от успеха, вернее, кружилась, но не до такой степени, чтобы все забыть. Он по-прежнему ждал Мариам, ждал письма от нее, ждал ее возвращения. Заработанные от продажи картин деньги тратил очень экономно, расчитывая, что они могут понадобиться, когда Мариам вернется. Он ждал чуда. Представлял себе, что однажды придет домой, поднимется по лестнице, и она – у его порога. Или в один прекрасный день он заглянет в электронный ящик проверить почту, – а там письмо от нее, из монастыря. Или кто-то из той коптской церкви позвонит на его мобильник. Например, Авва Серапион – сообщит, что Мариам в Нью-Йорке.
Чудо, однако, не случалось. Чудо откладывалось на неопределенный срок. Чудо вообще могло не случиться.
Иногда Гурия охватывала такая сильная тоска по Мариам, как если бы она умерла. Он все чаще видел ее во сне – умершей, лежит на полу в пустой комнате или в пустыне на песке. Проснувшись и наспех одевшись, он садился за руль своей машины и посреди ночи зачем-то ехал к той коптской церкви. Но там во всех окнах свет был погашен, двери заперты. Побродив вокруг здания и повздыхав, он возвращался домой.
Глава 13
Однажды он остановил взгляд на недописанной иконе Марии Египетской, стоявшей на книжной полке. Его охватила сильная досада и злость. Под бородой дернулись желваки.
– Все из-за тебя! Если бы не ты, Мариам была бы со мной! – Не находя больше слов, он гневно засопел.
В холле в доме, где жил Гурий, находилось окно с широким длинным подоконником. На этот подоконник жильцы порой выкладывали им ненужную, но в хорошем состоянии домашнюю утварь, одежду, компакт-диски и т. д.
Гурий снял с полки икону Марии Египетской и, спустившись по ступенькам, положил ее на этот подоконник в холле. И вернулся к себе.
Ночью он плохо спал, душили кошмары. В очередной раз проснувшись, он вдруг подумал, что зря погорячился, надо бы спуститься и забрать икону обратно. Он поднялся. Но вместо того, чтобы идти за иконой, достал из холодильника банку холодного пива, выпил и лег спать.
А на следующее утро, выходя из дому, заметил, что иконы на том подоконнике нет – ее кто-то взял.
ххх
И с этого дня что-то стало меняться в его живописи. Нет, на полотнах была все та же женщина – Мариам, в разных образах. Картины были выполнены в замечательной, едва ли не безупречной технике. Но исчезла глубина и тепло. Женщина на картине была холодна, какими бы яркими и сочными мазками Гурий ни старался ее оживить.
Он постепенно перешел на "чистую эротику", писал свою героиню исключительно обнаженной, в надежде таким образом добиться эффекта. Его картины становились проще по замыслу и беднее по содержанию. Скажем, задумал написать рабыню в древнеримском цирке, которая кормит в клетке льва, но почему-то стал рисовать голую девку с банкой пива на мотоцикле "Харлей-Дэвидсон".
Чутье художника беспощадно подсказывало ему, что это не никакая не чистая эротика, а самая обыкновенная грязная порнуха. И летели на пол разорванные листы бумаги, и ломались пополам в его руках карандаши и дорогие кисти. И мазки масляной краски срезывались с холста металлической лопаткой и падали на пол кусочками разноцветной грязи.
Мариам больше не являлась к нему во снах. Ее образ стал расплывчатым и далеким, словно и не существовал никогда. Гурию теперь приходилось пользоваться услугами обычных натурщиц.
ххх
– Сколько раз тебя просили, коз-зел, не надоедать мистеру Филиппу! Ты что, русский язык не понимаешь?! Он же тебе сказал, что ему твоя мазня больше не нужна, – заломив ему руки за спину, Гурия вели к дверям два мордоворота-охранника.
Он пытался вырваться, извивался.
– Он мне должен бабки за картины, десять тысяч баксов, – хрипел Гурий, пытаясь выдернуть руку.
Ему почти удалось вырваться, но один из охранников схватил его сзади за волосы и крепко потянул, а другой сдавил Гурию горло:
– Ты что, гнида, не понимаешь, с кем имеешь дело? Ты имеешь дело с серьезным бизнесменом, меценатом. А ты кто? Ты – чмо болотное. Это ты должен хозяину бабки, а не он тебе.
Они уже стояли у наружных дверей салона. Один из охранников потянул дверную ручку на себя:
– Запомни: еще раз придешь сюда со своей мазней или будешь надоедать звонками боссу – вызовем полицию. И поедешь в Райкерз-Айленд, греть американские нары. Думаешь, мы не знаем, кто ты? Все знаем, все проверили. Ты еще в своей сраной Одессе не отсидел за свои художества, коз-зел!
И охранники вытолкнули Гурия на улицу.
ххх
Никита держал металлическую ложку над огоньком зажигалки. Внимательно смотрел, как в нагревающейся воде на дне ложки быстро растворяется серый порошок.
Два шприца уже были вынуты из целлофановых упаковок и, еще пустые, лежали на столе.
Гурий сидел напротив Никиты, наблюдая за тем, как тот погасил зажигалку и положил в ложку ватку-фильтр.