Он не отличался атлетическим сложением, даже был рыхловатым и неуклюжим подростком, но очень постарался и привёл себя в форму, посещая спортивные секции.
– Вообще-то он мечтал стать военным, но знал, что по состоянию здоровья эта карьера для него закрыта, – объяснила мне Люда. – Его это сильно напрягало, но он всё-таки надежду не оставлял. Незадолго до войны, когда все вокруг, кроме нашего президента, понимали, что Россия вот-вот нападёт и будет война, Максим стал посещать специальные курсы, где ребят и девушек готовили в отряды теробороны. Он сразу же целиком отдался этой подготовке к войне.
Дальше всё известно, что с ним произошло и где он сейчас.
– У нашего парня дух крепкий, но сердце, увы, слабенькое. В последнем телефонном разговоре он мне признался, что для него тяжело выкапывать себе окоп, когда их привозят на огневую, – добавил Андрей, когда мы разговаривали про Максима и его проблему со здоровьем. – Сейчас зима, земля твёрдая, снег. А копать окоп приходится быстро, пока русские не засекли и не накрыли огнём. Максим мне рассказал, что когда он копает окоп, то сильно потеет, под конец начинает просто задыхаться. Н-да, от така муйня, малята... Но, с другой стороны, чем глубже окоп – тем безопаснее, тем меньше вероятность, что тебя зацепит осколками снаряда. Это азбука войны.
...Дождавшись, когда шаги Люды за дверью утихли, я решил осмотреть интерьер комнаты. Это была комната Максима, теперь мне здесь предстояло спать неделю, до самого отъезда.
Мои глаза уже привыкли к слабому освещению настольной лампы с внутренней батареей. Под тяжестью моих шагов поскрипывали деревянные планки паркета.
На одной из стен висел забавный зеленый удав, скрученный кренделем, с высунутым красным тряпичным языком. Наверное, это одна из его любимых игрушек детства. (У моего двадцатилетнего Давида, между прочим, в его комнате всё ещё лежит большой плюшевый медведь с глазами-пуговицами.) На книжных полках в углу – учебники по истории Киевской Руси, казачестве, войнах украинцев против Речи Посполитой и Московского царства, история УПА. Художественные книги, комиксы, журналы про автомобили – в основном на украинском языке, но есть и на русском, и на английском.
Да, несмотря на все провалы в государственном строительстве после развала Союза, несмотря на все уродства нового независимого государства и все те безобразия, которые в недрах этого архикоррупционного государства творила влада, в Украине всё-таки выросло новое поколение. Даже беглый взгляд на домашнюю библиотеку Максима красноречиво свидетельствует о том, что новое поколение украинцев сильно отличается от своих "полусоветских" отцов и "советских" дедов. Поэтому неслучайно они сейчас на войне, причём пошли туда сами, не дожидаясь, когда их позовут.
Путину никто не доложил об этом – новом – поколении украинцев. Поэтому он не понимает, почему с ним воюют и почему его солдат не встречают с цветами и паляницями.
Я подошёл к письменному столу, где стоял монитор компьютера с клавиатурой, а рядом валялись всякие безделушки. В открытой пластиковой коробке лежали опознавательные знаки из твёрдой материи с липучками, которые военные прикрепляют себе на форму: знак "Збройні Сили України", крошечный жёлто-голубой флажок, шевроны. Материя на этих знаках была потёрта и испачкана, из строчек торчали чёрные нитки. Короче, всё это "хозяйство" было явно не только что приобретённое в магазине, а уже пользованное, вероятно, Максим носил эти знаки, когда служил в теробороне, а потом проходил военную подготовку перед отправкой на фронт. Ещё в этой коробке лежало несколько пустых гильз от патронов разного калибра.
А над столом на стене – фотография в рамочке: белобрысый улыбающийся подросток. Черты лица явно мамины. И хитроватый, озорной взгляд, такой, будто бы паренёк задумался, какое бы ему озорство учудить.
Я долго внимательно смотрел на эту фотографию. "Как же мне, парень, молиться за тебя, а? Я не священник, не раввин. Я не знаю, как мне за тебя молиться. Но я знаю одно: Бог не может и не должен допустить, чтобы с тобой случилась беда".
Выключив лампу, я лёг в кровать. Накрылся одеялом с головой и тут же заснул.
* * *
Утром я был разбужен голосом Люды, доносившимся из другой комнаты: "У нас всё тихо. Есть и свет, и вода, батареи топят. Всё слава богу".
— Выспался? – спросила меня Люда, когда я вышел из комнаты, застёгивая на ходу браслет часов.
— Да. В комнате у Максима очень тепло и уютно, я спал без задних ног, как младенец в люльке.
— Этой ночью не стреляли. Уедешь в Нью-Йорк, так и не понюхав пороху, – пошутил Андрей, сидевший за включённым компьютером.
Оба – Андрей и Люда – были явно в приподнятом настроении.
— Мы недавно разговаривали с Максимом. У него всё в порядке. Они уже дома. Говорит, что немного простыл. Понятно, провести сутки в холодном окопе, в лужах и под снегом. Главное, что цел и невредим, – сказала Люда бодрым радостным голосом. Улыбка не сходила с её лица.
Андрей тоже улыбался, часто поглаживая густые усы.
Они выглядели помолодевшими на десять лет.
Труп в Бучанском саду
И вот мы снова в машине, едем по трассе, теперь уже в Бучу, где находится дача Андрея и Люды.
Мы проезжали уже знакомые контрольно-пропускные пункты с палатками, завешенными защитной маскировкой и охраняемые вооружёнными караульными. По обе стороны дороги темнели смешанные лиственные и хвойные леса, всё вокруг было покрыто снегом.
Наконец мы въехали в Бучу – пригородное живописное местечко, утопавшее в рощах, парках и аллеях. Иногда нам на пути встречались и обычные старенькие дачи или неказистые домишки местных жителей, лишённые каких-либо эстетических излишеств. Но было и множество новых домов с оригинальной архитектурой, даже с изыском и претензией, с колоннами и портиками. В этом благолепии совершенно "не к месту" то тут то там чернели наполовину обгоревшие разрушенные дома.
— Замечаешь, как машина прыгает? Это значит, по этой дороге шла бронетехника и разбила асфальт, – объяснил мне Андрей, сбрасывая скорость. Неожиданно он нажал на тормоз, остановив машину возле перекрёстка, где у обочины торчал из земли обрубок ствола какого-то дерева. – Здесь росла наша знаменитая бучанская липа.
— Чем же она прославилась? – спросил я.
– Сейчас узнаешь. Итак: когда-то на этом месте росла липа. Дерево было уже старым, могло рухнуть от первого ветра. Все говорили, что нужно его спилить во избежание несчастного случая, чтобы никого, не дай бог, не раздавило. Обращались даже в местный совет, но, как ты понимаешь, до дела так и не дошло. Началась война, сюда вошла русская бронетехника. Один их танк остановился вот на этом месте, вероятно, танкист не знал, куда ехать дальше. Или, может, захотел подышать свежим воздухом. Он открыл люк и вылез наружу. И дерево вдруг рухнуло на него. Представляешь? Раздавило мо*каля к х..ям! Один местный житель из окна своими глазами видел эту сцену и потом всем нам рассказал, – закончил Андрей своё повествование, резюмировав: – Даже наша природа против них.
Он завел двигатель, и через несколько минут мы подъехали к невысокому двухэтажному дому за забором.
— Наша дача. Не помню, был ли ты здесь когда-нибудь? – спросил Андрей.
— Да, один раз, летом. Если не ошибаюсь, Люда тогда была беременна Богданом. Помню, всей компанией мы сидели за столом на пленере, отмечали какой-то праздник: жарили шашлыки и пили наливку, а её отец приносил и приносил нам только что собранные овощи и фрукты. А почему здесь нет ворот? – удивился я, когда мы подошли к тому месту, где должны быть ворота. Но вместо них к высоким столбам были прислонены два больших ржавых жестяных листа, посечённые пулями и осколками снарядов.
— Чтобы ты понял: в нашем доме жили русские. А дело, думаю, обстояло так: когда они взяли Бучу, один из их экипажей выбрал наш дом для своего проживания. Им просто в облом было открывать ворота, они въехали сюда прямо на своём бэтээре: снесли ворота, раздавили все кусты, разрушили и дорогу к нашему дому, и крыльцо. На следующий год мне здесь придётся всё отстраивать и восстанавливать, – оттянув прислонённый к столбу лист жести, Андрей пропустил вперёд Люду и меня, а потом и сам пролез в щель.
Мы очутились внутри дачного участка.
В доме мы заварили и выпили кофе. Потом мы все вместе переносили из подвала в дом какие-то коробки.
— Вот здесь они спали, – сказала Люда, указывая на раскладной светлый диван в одной из комнат.
Весь диван был в каких-то тёмных мутных пятнах и потёках.
— Они что, мочились прямо на диван? – спросил я.
— Не знаю. Я хотела его выбросить, но для этого его надо вынести и заказать машину, чтобы его отвезли. Пробовала его отчистить – ничего не получается, – пожаловалась Люда. – Когда мы вернулись сюда после того, как их здесь уже не было, я обратила внимание, что все стены в доме внизу были в чёрных полосах от их сапог. Не знаю, зачем они били стены сапогами? Может, они были постоянно пьяными? Или это у них считается особым шиком – бить по стене сапогами? Наверное, они так били по стенам у себя в казарме.
— Именно так, – подтвердил Андрей.
— Представляешь, они съели всё, что у нас здесь было: всю крупу, всю сухофрукту, выпили весь чай, всё съели, даже гнилую картошку. Им нечего было жрать. Здесь на полу, когда мы приехали, повсюду валялись пустые упаковки одного и того же печенья, вафель и конфет – они это утащили из кондитерского магазина неподалёку от нас.
— Несчастные мальчики, они были голодными, – съязвил Андрей. – А вот зачем они прострелили мой лэптоп, непонятно, – Андрей взял со стола лэптоп, прострелянный насквозь в центре двумя пулями.
— Ты себе не представляешь, какая здесь после них стояла вонь. Сколько я здесь мыла полы и вычищала после них, не могу тебе передать. Этим летом мы мало что успели, только убрали и застеклили разбитые окна. В следующем году нам придётся чинить и потолки, видишь, изрешечены пулями, и стены, потрескавшиеся от взрывов, восстанавливать, построить крыльцо, по новой уложить дорожки, вынести отсюда всё, что о них напоминает, – и диван, и разбитые стулья. И снова всё перемыть.
— Да, будет мне работа этой весной, – усмехнулся Андрей.
— Андрюшечка, а что делать? Надо же всё привести в порядок.
— А я что, спорю? Я просто констатирую факт, – ответил Андрей.
Мы вышли из дома, собравшись ехать обратно.
— Вон там валялся труп русского военного, – неожиданно сообщила Люда, указывая рукой на место в саду возле забора.
— Серьёзно?
— Да.