Да-да, так, именно так. Перед ее мысленным взором возникла сцена из "Эль Сида", где Софи Лорен исполняет фламенко. Великолепная, незабываемая сцена...
Кокаин работал отменно: ничто не могло перебить необычайную легкость, охватившую все естество Стеллы.
— Та-та-ра-та..., — Стелла шла по центру зала, напевая мелодию, держа над головой дуршлаг, как шляпу. Вдруг покачнулась, в голове у нее что-то перемкнуло:
— А-а! — и полетела на пол. — Видишь, какие муки мне приходится терпеть, — пожаловалась она, вставая и поглаживая бедро. Сунула пальцы в прорезь скрытого карманчика сарафана и извлекла оттуда несколько целлофановых пакетиков с порошком, дабы убедиться, что они целы.
Джефф с жадностью взглянул на эти пакетики.
— Десять баксов за каждый, — промурлыкала Стелла, потрусив, как колокольцами, пакетиками над его головой...
— У меня никогда не было мужчин, вернее, я имела их столько, сколько зернышек в этих консервных банках с кукурузой. Но я не помню ни их лиц, ни имен. Я никого не любила, понимаешь, никого никогда не любила, даже своего бывшего мужа. Но этот черт хочет моей любви! — она вытерла слезинку. — Я мучаюсь ужасной бессонницей. Прихожу на уборку и запираюсь в ванной, якобы там что-то мою, а на самом деле сажусь на тазики с грязным бельем, чтобы хоть чуточку поспать.
Она плюхнулась в кресло, снова закурила.
— Будто я не знаю, чем все закончится. Он мной попользуется, а потом бросит. Что тогда у меня останется в жизни? У меня же больше ничего нет, кроме этих съемок. Что вообще у меня было хорошего в жизни? В семье меня никогда не любили. Для родителей я была как мусор, они были помешаны на моем младшем брате Ромке.
Джеффри как будто внимательно слушал, но часто закрывал глаза, и зажженная сигарета выпадала из его пальцев.
За окнами уже серело. А в кухне было по-прежнему светло от ламп.
— Зато ты с ним хорошо трахаешься, правда? А это немало, — снова пошутил Джефф.
Согнувшись, он поглаживал пальцем место от укола на ноге, где под волосками засохла струйка сбежавшей крови. Ему почему-то становилось жарко. Не так жарко, как должно быть от героина, а иначе, как-то нехорошо.
Ватки с кровью, шприц, ложка, покрытая нагаром, валялись на столе. Он подумал, что хорошо бы сейчас добавить обороты кондиционера, чтобы как-то сбить, приостановить льющийся в его грудь и голову жар.
— Да, мы с ним трахаемся. Но, веришь, мне легче трахнуться с кем угодно, за любые деньги, даже бесплатно, но только не с ним. Ведь я отлично знаю, что ничего у нас с ним не получится, это невозможно: кто я и кто он. А у него еще жена и ребенок, зачем разрушать семью?
Стелла бросила на Джеффа тревожный взгляд. Что-то ей не понравилось в бледности его лица и губ.
— С тобой все о'кей? — спросила она.
На столе возле шприца валялись все десять пустых целлофановых пакетиков от героина.
— Душновато. Подкрути кондиционер, — попросил он. Ноги его отяжелели, стали как из ваты.
Став на кресло, она повернула до отказа пластмассовую ручку старого кондиционера. Мотор рявкнул, и загудело сильнее. Стелла подставила руки под струи, выходящие сквозь пластмассовую решетку.
— Теперь лучше. Сейчас остынешь, — она спустилась вниз и, подойдя к столу, стала собирать "аксессуары". — Где здесь выбрасывают мусор?
— Там, — Джеффри даже пальцем не двинул.
В большой черный бак она выкинула окурки, а с пустыми пакетиками и шприцем ушла в туалет, и через минуту оттуда послышался плеск сливаемой в унитаз воды.
— Вот и хорошо.
Кокаин прекрасно развязывает женский язык. Особенно после длительного перерыва, а Стелла не употребляла наркотики с тех пор, как ушла из секс-бизнеса. Ей хотелось продолжить жаловаться на жизнь из-за жестокой необходимости расстаться с Осипом и своей неспособности это сделать.
— Я никогда не смогу... — начала было она, отряхивая на ходу руки. — Эй, что с тобой? — подбежав, присела на корточки возле Джеффа, сползшего с кресла на пол.
— Эй! Эй! — она хлопала его по щекам — сильно, наотмашь.
Голова Джеффри дергалась то в одну, то в другую сторону. Он вроде бы чуть шевельнул губами и попытался приоткрыть глаза.
— Эй, очнись! Wake up! — повторяла она то на русском, то на английском, не переставая хлестать его по щекам.
Сильно потянула за рубашку, оторвав несколько пуговиц. Стала давить руками его волосатую тощую грудь:
— Эй! Эй!..
Ровно через двадцать пять минут, после того как Стелла, вытащив у него из кармана мобильник, нашла номер Эстер и, прикрыв микрофон ладонью, сказала не своим, грубым голосом: "Он в иешиве, быстрее сюда" и исчезла, так вот, точно так же над Джеффом теперь сидела Эстер и с истеричными криками била мужа по остывающим щекам и уже почти бездыханной груди.
С грохотом по лестнице в кухню иешивы спустились два полицейских Seagate. Они прижимали руки к пистолетам в расстегнутых кобурах и несли баллончики с кислородом.
Героин, как известно, замедляет циркуляцию крови и приостанавливает работу легких; легкие перестают наполняться воздухом и не обогащают кровь кислородом, а при героиновом "переборе" постепенно сжимаются и в конечной фазе сжимаются и схлопываются, как два резиновых мешочка. И тогда наступает смерть.
Все эти фазы оттока крови и прекращения работы легких и сердца можно было наблюдать, глядя, как умирает Джефф. Правда, полиция подоспела уже к последней фазе, когда его лицо стало совершенно гипсовым, а губы — серыми. Несколько часов назад в ожидании героина напоминавший разъяренного льва, он теперь безжизненным червяком лежал на полу, у ножки кресла.
Копы надели ему на лицо кислородную маску, соединенную с баллончиком. Один коп сообщил в запищавшую рацию:
— Иешива в Seagate. Похоже на героиновый передоз. Срочно машину!
Эстер в ужасе кусала кулачки, едва ли не засовывая их себе в рот.
Джеффри не шевелился. Глаза его оставались закрытыми, рубаха разорвана, штаны с одной закатанной штаниной наполовину сползли.
— F-fuck!.. Он умирает, — сказал коп, безуспешно пытаясь нащупать пульс на руке Джеффа. — Поймал парень свой кайф...
В кухне иешивы уже находились несколько бородатых хасидов в черных лапсердаках и в шляпах. Они бросали беспокойные, недовольные взгляды то на Эстер, то на копов, пытающихся спасти этого непутевого еврея...
Глава 12
"Вчера меня допрашивали полицейские. Продержали у себя в отделении целый день. Меня подозревают в том, что я виновна в смерти Джеффа. У меня взяли отпечатки пальцев и подписку о невыезде из Нью-Йорка. Правда, обвинение мне еще не вынесли, но ждать этого недолго".
Стелла отхлебнула пиво из литровой бутылки. Она сидела на совершенно пустом пляже, подобрав под себя ноги, из-под ее длинной юбки выглядывали босые ступни. Малиновая футболка издали выделялась на фоне бурого песка.
Весь день с утра моросил дождь, лишь ненадолго переставая. Временами небо чуточку прояснялось, сквозь тучи проглядывали узкие косые солнечные лучи. Но вскоре небо снова затягивалось серой паутиной, налетал сильный шквалистый ветер, трепал на обрывах кусты. И снова шел дождь.
На пляже в такую погоду, разумеется, делать совершенно нечего. Единственными живыми существами, кто мог видеть эту женщину на берегу, были чайки. Вжавшись в песок, птицы сидели поодаль, некоторые из них изредка срывались с мест и летели к воде искать рыбу.
Свинцовая океанская даль сливалась с убийственно унылым небом. Вдали едва был виден белый катер с заядлыми рыбаками. "Дин-н... Дин-н..." — доносилось с океана, где на волнах в тумане раскачивался ржавый маяк. "Дин-н... Дин-н..."
"Нет, я не хочу слышать этот проклятый звук. Он мне все кишки выворачивает. Напоминает начало оперы, балета, фильма "Кармен", а я ее теперь ненавижу. Потому что я сама — Кармен... Цыганка! В нашем городке когда-то жили родственники моего отца, но я их не застала. Они были цыганами. Еще в конце восьмидесятых они свалили в Румынию, оставив свой большой дом и все хозяйство. И я тоже, как они, уехала: сперва в Кишинев — учиться, а оттуда в Нью-Йорк, по гостевой визе. Бросила ненавистный Институт легкой промышленности, бросила нелюбимого мужа, оставила ребенка. И пошла работать в стриптиз-клуб на Бродвее. Потому что я — Кармен, я свободна, как птица. Я свободнее этих чаек".
Снова заморосил дождь. Ее загорелые руки стали покрываться мелкими каплями. Она зябко передернула плечами. "Так сыро, холодно и ветрено, что можно заболеть. Завтра проснусь с температурой. Ну и черт с ним!" Она подняла бутылку и сделала несколько больших глотков.
Поднявшись с подстилки, направилась к смотровой вышке спасателей. Ловко, в два приема, взобралась по деревянным перекладинам на небольшую площадку. Стала махать кому-то на корабле вдали.
— Эй! Эй! Сюда! Я зде-эсь... — шептала, вытирая слезы.
Ей вдруг пришло на ум, что хорошо бы взять напрокат джет-ски, вдрабадан напиться и в шторм на полном ходу, с бешеным ревом мотора врезаться в риф. Чтобы все разлетелось в щепки, в брызги, вдребезги!..
"Да, джет-ски и литр коньяка". Она словно увидела на экране этот кадр — захватывающую сцену самоубийства. "Совсем с ума сошла", — села на мокрую скамеечку спасателей, уперев локти в колени и уронив на руки подбородок.
"Вот и закончился наш фильм. Увы, закончился не хэппи эндом. И во всем виновата я, только я. Пусть бы Осип убил меня!"
Она вдруг увидела себя в воде, у самого берега: в длинном красном платье, с пучком жасмина в волосах и ножом в спине. Нет, лучше в груди. Волны колышут ее бездыханное тело, змеятся волосы, цвет красного платья смешивается с цветом крови из раны... Осип... Где Осип? Ах, вот он, молится на коленях у камней, кается, что совершил это убийство. Холодно, сыро, жуткая ночь. А там, с обрыва, уже прыгают полицейские с пистолетами, спешат его арестовать, фары их машин ярким светом заливают пустой пляж...
Стелла усмехнулась. Порыв ветра налетел, но ее мокрые волосы отяжелели и не поддались. Все сильнее ее пробирала дрожь. Поежившись, подошла к краю вышки.
"Мама мне всегда говорила: "Ты — как кошка, которую, как ни швырни, все равно упадет на лапы, цела и невредима". Да, я кошка, дикая кошка!"
— О-оп-ля! — оттолкнувшись от края, Стелла прыгнула вниз. Умышленно не удержав равновесие, упала на песок.
Лежала на мокром холодном песке, на боку, вытянув руки перед собой.