Включая пересадку, на дорогу мне требуется около часа. На станции Кита-Сэндзю пропускаю несколько поездов, чтобы найти сидячее место. Из дома выхожу в 7:10.
Фирма открывается в 8:55, однако ее коммивояжеры покидают контору уже в 8:20. Если спросите, почему так рано — дело в том, что когда наша фирма располагалась на другом берегу реки Сумида, было принято рано утром поливать улицу перед входом. Сейчас, конечно, никто не поливает, остался только обычай рано выезжать. К тому же наши клиенты — мелкие и средние предприятия, которые тоже начинают работу рано, поэтому и мы выезжаем к ним пораньше, а также надо отвечать на ранние телефонные звонки.
В те дни, включая 20 марта, когда произошел инцидент, было особенно много работы — в марте подводится годовой баланс. В мои обязанности входит определять количество проданного товара, полученную прибыль, а также вести переговоры с производителями. Можно сказать, это самый напряженный месяц в году. Почти каждый день я поздно возвращался домой — что-то около 11 вечера. Однако в этом я не видел ничего плохого. Наоборот, если рано возвращаешься домой, часто не знаешь, что делать, и не находишь себе места. Уж так устроен мой организм.
В нашей фирме каждый понедельник проводятся совещания, которые начинаются в восемь утра. Если бы и в этот понедельник состоялось совещание, мне бы пришлось раньше прийти на работу, и по времени я бы избежал катастрофы. Но планерку отменили — следующий день был праздничным. Дело в том, что 20 числа многие сотрудники фирмы собирали деньги по счетам, выставленным клиентам, и полученные чеки приносили в контору на следующий день. Но из-за праздника дали распоряжение до вечера доставить их на фирму и положить в сейф. Таково было решение руководства только нашего отдела продаж; другие отделы, как обычно, в тот день проводили совещания, и их сотрудники, таким образом, не пострадали от зарина.
Как раз в это время с Хоккайдо приехала старшая сестра моей жены с мужем, и они остановились у нас. 22-го я должен был показать им Токио, сводить во Дворец сумо "Кокугикан" (муж сестры — большой любитель сумо) и в храм Ясукуни. Уходя утром из дома, я сказал им об этом, но ничего так и не получилось.
Когда поезд подошел к станции Кодэмматё, по радио передали, что на станции Цукидзи обнаружили взрывное устройство, и наш поезд остался у платформы с открытыми дверями. Я не выходил из вагона — третьего с головы поезда. Вскоре я почувствовал какой-то запах, похожий на вонь горелой резины. Сидевшая передо мной женщина приложила ко рту полотенце и вышла на платформу. Я в это время стоял, и сел на ее место.
Я сел и сразу почувствовал себя плохо. Однако в предыдущий вечер я слишком много выпил саке со своим родственником с Хоккайдо и теперь подумал, что это у меня с похмелья. К горлу подступала тошнота, я боялся, что меня сейчас вырвет. Но это было бы неприлично на глазах у всех людей, и я опасался, что меня увидит кто-нибудь из знакомых.
Поэтому я вышел из поезда и побежал. В голове было только то, что нужно успеть выбежать наружу, прежде чем меня вырвет. Пробежал билетный контроль, но на середине лестницы ноги почему-то стали ватными, и самочувствие резко ухудшилось. Я уже не мог дальше бежать. Но раз уж добрался сюда, то взял себя в руки и выскочил наружу.
На улице у забора меня сразу вырвало, но после этого колени у меня подкосились, и я больше не мог стоять. Попробовал подняться, только ноги не держали, и я повалился набок. После этого меня еще несколько раз вырвало, но легче не стало.
У меня с собой был портфель, я подложил его под голову вместо подушки. Было страшно холодно, но я весь вспотел. Вновь стало тошнить. "Почему так холодно? Что за дурацкое происшествие?" — подумал я. Помню, что небо было затянуто облаками. Но погода ведь должна быть хорошая. Может, холодно, потому что вот-вот пойдет дождь? Я до сих пор ни разу не болел, поэтому никак не мог понять, отчего так резко ухудшилось самочувствие.
Вокруг вас были другие упавшие люди?
Я этого не знаю, потому что заснул. Кто-то меня спросил: у вас все в порядке? Дайте немного поспать, — ответил я. Это нельзя, сказали мне и затолкали меня в машину. В обычную, которую эти люди остановили на дороге и сажали туда упавших людей. Некоторых сажали даже в грузовик. Я попросил, чтобы мне дали немного отдохнуть, но мне сказали, что это нельзя и я должен сесть в машину. Я весь дрожал от холода и был покрыт потом.
После того как меня усадили в машину, водитель спросил, куда ехать. В Цукидзи, ответил я, все еще намереваясь попасть на работу. В машине были и другие люди, но я об этом и не подозревал, а думал только о себе. В голове только и было: надо немедленно ехать в фирму.
Когда я сказал, что плохо себя чувствую, водитель попросил немного подождать, достал из багажника полотенце и передал мне. Я сразу приложил его ко рту, чтобы не запачкать машину. Но пот по-прежнему лил ручьем. В машину село три человека. Помимо меня — еще один мужчина и одна женщина. Женщина сидела на переднем сиденье, я мы, двое мужчин, сзади.
Всего я не помню, но у станции Хаттёбори мы остановились, и меня перевели в машину "скорой помощи". Выйдя из машины, я попросил, чтобы подождали, пока меня снова не вырвет. Затем меня несколько раз вырвало. Хотя харкать уже было нечем, меня продолжало тошнить. По-моему, меня и кровью рвало. Мне было очень плохо, и я буквально повалился на зеленое сиденье "скорой помощи".
Тем не менее сознания я не терял. Врачи "скорой помощи" несколько раз спрашивали у меня имя, адрес и номер телефона — видимо, чтобы убедиться, что я в сознании. А я в то время думал: почему они заставляют меня говорить одно и то же, хотя я плохо себя чувствую?
Мне было настолько плохо, что ничего не помню. Что творилось вокруг? Других людей я не видел, был поглощен только собой. Выдыхать я мог, но не мог вдыхать, как будто что-то мешало. Воздух не попадал внутрь, поэтому было тяжело, и все время лил пот.
Привезли меня в больницу "Кёбаси", где я оказался зариновым пациентом № 1. На меня сразу надели кислородную маску и поставили три капельницы. Весь день до вечера меня продолжало тошнить, даже под капельницами.
Ночью никак не мог уснуть, поэтому был вынужден читать. Всю ночь читал детектив.
Вы всю ночь читали? А глаза при этом не болели?
Нет, не болели. Зрение у меня плохое, и обычно мелкие иероглифы мне трудно читать. Но в тот момент — сам не знаю, почему — все хорошо было видно. При этом почти всегда я немного почитаю, и сразу тянет ко сну, а в ту ночь, сколько бы ни читал, заснуть так и не смог.
В больнице я провел четыре ночи, много спал. Голова не болела, слегка побаливало горло. Однако глаза превратились в точки и не вернулись в прежнее состояние.
После инцидента определенно пропала концентрация. Часто пытаюсь что-нибудь начать делать, и сразу теряю интерес, а раньше я умел хорошо сосредоточиваться. В последнее время внимание значительно ослабло. Одно и то же место в книге прочитываю несколько раз, а в голове не укладывается. Резко усилилась забывчивость. Если что-то сразу не запишу, то порой забываю. Но я думаю, что это может быть и возраст. В гольфе стал быстро уставать. Приятели на фирме насмехаются: постарел же ты. Раньше я любил спорт и гордился своей выносливостью. В последнее время быстро утомляюсь. Определенно, это все — зарин. С возрастом такое происходит естественно, а сейчас сам не понимаю причины.
Далее следуют интервью с пассажирами поезда A 738S(станция отправления Такэ-но-Дзука).
Избитому человеку больно, а на самом деле
душа болит у того, кто избил.
Такаси Исихара (58 лет)
Беря интервью у пострадавших от зарина в метро, я обнаружил, что среди них больше всего уроженцев северной и восточной части района Канто. Уроженцев западных и южных районов можно пересчитать по пальцам. Это, по всей видимости, связано с расположением линий метрополитена. Крайне мало было выходцев из района Кансай. Поэтому мне как коренному кансайцу было особенно приятно беседовать с уроженцем города Осака г-ном Исихара. И дело тут было не в кансайском диалекте, а в самой тональности беседы, которая в своей основе соответствовала духу жителей этого района.
Этого человека хорошо помнят многие, кто в больнице лежал в одной с ним палате. По одной причине: он очень громко храпел. Об этом он и сам знает. "Ничего не поделаешь, я очень громко храплю, и этим доставляю много неприятностей другим людям", — улыбаясь, говорит он. Своим характером он чем-то выделяется среди прочих.
Ему уже почти 60 лет, но внешне он выглядит молодо и энергично. Он относится к тому типу людей, которые, если что-то делают, то делают это с энтузиазмом, отдавая все свои силы. У него много увлечений. В гольфе его лучший результат был 77. В работе на фирме он никому не уступит в выполнении обязанностей, и, хотя об этом не говорит вслух, чувствуется: он высокого мнения о себе. После инцидента был вынужден глубоко задуматься о человеческой жизни.
На работе стал поклонником Кореи и сейчас с увлечением изучает корейский язык. Когда речь заходит о корейском языке, его лицо расплывается в улыбке. Видимо, он все еще молод душой.
Окончив Киотоский университет, я сразу поступил в свою нынешнюю фирму — это крупный производитель текстиля. Я технический специалист, поэтому не связан с главной конторой. После годичной стажировки меня направили на завод в городе Токусима. Университет я окончил в 1959 году, когда была очень благоприятная конъюнктура для текстильной промышленности, которая чуть ли не стала основной отраслью промышленности Японии. В университете я специализировался в производстве тканей химическим путем, то есть — искусственных, а как раз в то время появились тетрон, нейлон и другие ткани. На заводе в Токусима я занимался научными разработками, и это было очень интересно. Про дела фирмы я не могу вам подробно рассказывать, но могу сказать, что многие научные разработки мы превращали в товар.
В Токусима я провел половину жизни. Жену там же "принял на службу" (смеется). Наша семья состоит из четырех человек, и все, кроме меня, родились там. Затем все уехали в Токио, только дочь вышла замуж за мужчину из Токусима и вернулась.