Остановите поезд.
Это было указание только вашему поезду?
Нет, оно было адресовано всем поездам, которые в это время были на линии. Все поезда должны были остановиться. Распоряжение передали по радио и мне, и машинисту.
Мой поезд остановился у платформы ближайшей станции, которой оказалась Кодэмматё. Затем по внутренней системе оповещения я передал пассажирам содержание информации, полученной из командного пункта. Конкретно я сказал следующее: поскольку на станции Цукидзи только что произошел взрыв, движение на некоторое время остановлено. Как только нам сообщат причины происшествия, мы поставим вас в известность. А пока просим немного подождать.
Двери поезда остались открытыми. Я вышел из кабины кондуктора и стоял на платформе, чтобы проследить, нет ли каких-нибудь нарушений.
Несколько пассажиров подходили ко мне и задавали один и тот же вопрос: сколько еще ждать? У меня не было более подробной информации, поэтому я мог только ответить: раз взрыв, наверное, все затянется.
Платформа на Кодэмматё утром была почти пуста: за исключением нескольких человек, сошедших с поезда, новых пассажиров почти не было. Несколько человек стояли на платформе, явно переживая почему-то, но почти все остальные пассажиры оставались в вагонах.
Сколько времени мы стояли там, я хорошо не помню — думаю, минут двадцать. Однако поезд, следовавший за моим, стоял в тоннеле между станциями Акихабара и Кодэмматё, поскольку наш состав не позволял ему двигаться дальше.
Поэтому из диспетчерской пришло указание высадить всех пассажиров нашего поезда и освободить подъезд к платформе. К этому времени многие, видимо, уже поняли, что поезд дальше пойдет нескоро.
Я передал по внутреннему вешанию следующее: поезд отправляется в депо. Просим прощения за доставленное неудобство, но всех пассажиров просим покинуть вагоны. Тем, кто может использовать другие виды транспорта, рекомендуем воспользоваться ими.
Информация о том, что произошло на станции Цукидзи, к нам не поступала. Однако переговоры по радио между бригадой поезда, который остановился на станции Цукидзи, и диспетчерской мы могли слышать, но о чем в них шла речь, мы никак не могли понять. Был ли вообще взрыв, какой нанесен ущерб, понять было невозможно. Нам было ясно одно: там царит полная неразбериха. А что произошло в действительности, мы так и не смогли предположить. Было сообщение, что один пассажир упал.
Хоть и говорили, что взрыв, но в самом метро взрываться нечему. Значит, подумал я, кто-то подложил бомбу, а это уже теракт. Все далеко не так просто.
После того как я по трансляции попросил всех пассажиров покинуть поезд, служащие станции проверили вагоны. Я тоже, удостоверившись, что в ближайших от меня вагонах никого нет, закрыл двери, и поезд вскоре тронулся.
Конечно, было много жалоб от пассажиров, типа: вот вы нас здесь высадили, и мы оказались в трудном положении. Приходилось объяснять ситуацию и извиняться: следующий за нами поезд остановился между станциями, и нужно высадить пассажиров.
Наш поезд остановился между Кодэмматё и Нингётё, в нем остались только машинист и я. Когда состав остановился, я пошел проверить, все ли в порядке в вагонах. В то время я не заметил ничего необычного.
Однако почувствовал что-то странное. В вагонах всегда стоит определенный запах, но во втором и третьем вагонах он чем-то отличался. Нет, я не хочу сказать, что это был какой-то необычный запах, но все-таки у меня появилось чувство, что здесь что-то не так.
Поскольку все потеют, в вагоне стоит запах тел. Потом — запах одежды. Если ездишь на поезде каждый день, в основном помнишь постоянные запахи, но я своим обостренным в тот момент чутьем понимал, что этот запах чем-то отличается.
Мы простояли так минут тридцать и слышали переговоры между диспетчерской и местом происшествия. Постепенно я понял, что там был не взрыв, и тон разговора к тому времени поменялся.
Поступило сообщение: если в бригадах поездов есть сотрудники, кому стало плохо или кто почувствовал что-то необычное, сообщите нам. Мне тогда еще не было плохо, но я вдруг подумал: так вот куда все идет.
В это время на Кодэмматё уже была паника, хотя я об этом тогда не знал. Последовало распоряжение из диспетчерской: все, кто находится на станции Кодэмматё линии Хибия, покиньте станцию.
Когда поезд, который сопровождали вы, Тамада-сан, находился у платформы станции Кодэмматё, там не происходило ничего необычного?
Я ничего не заметил. Кабина кондуктора находится в самом хвосте поезда, а зарин был распылен в головной части. Расстояние довольно большое — около 100 метров. Подробности мне неизвестны. Однако я все время наблюдал за платформой, и если бы кто-нибудь упал или еще что-нибудь произошло, я бы сразу заметил. Кроме того, когда закрылись двери, и поезд стал отходить, я внимательно наблюдал за платформой и не увидел ничего необычного.
Вскоре после указания по радио сообщать о странностях мое самочувствие постепенно стало ухудшаться. Все вокруг потемнело, как будто выключили свет. Тут же потекло из носа, участился пульс. Если я простудился, то это странно. Я доложил в диспетчерскую: состояние какое-то странное, — и описал его. Это серьезно, ответили мне, и наш поезд подошел к станции Нингётё, где я сошел. Стоявший на станции Нингётё поезд двинулся дальше, чтобы освободить нам платформу.
На станции я прошел в медпункт, где дежурный врач осмотрел меня и сказал, что он не может ничего сделать. Мне надо срочно в больницу Сэйрока или в какую-либо другую. Поэтому я прилег отдохнуть в служебном помещении станции Нингётё, ожидая, когда мне пришлют замену, ибо поезд не может дальше следовать без кондуктора.
Пока я ждал, значительных изменений в состоянии не произошло. По-прежнему текло из носа, вокруг становилось все темнее. Однако голова не кружилась, и приступов боли я не чувствовал. Наконец, примерно в полдень, пришла замена, и на машине "скорой помощи" меня отвезли в больницу.
Сначала привезли в больницу Тадзима, но там не оказалось свободных коек, поэтому меня доставили в Центральный госпиталь сил самообороны в Сэтагая. Поскольку я сам живу в Матида, мне же было удобнее.
В госпитале я провел только одну ночь. Зрачки за это время еще не пришли в норму, но на следующий день прекратило течь из носа, поэтому мне разрешили вернуться домой.
Серьезных последствий от отравления газом у меня не было, однако с тех пор мой сон определенно стал неглубоким. Раньше я спал без перерыва около семи часов, а в последнее время через четыре-пять часов обязательно просыпаюсь — и не потому, что вижу какой-то сон, а просто так. После этого минут через тридцать снова удается заснуть.
Боюсь ли я? Но я ведь служащий метрополитена. Если служащий метро будет бояться метро, он не сможет работать. Неприятное чувство иногда возникает, но стараешься об этом не думать. То, что произошло, уже произошло. Я думаю, самое важное — не позволить подобному случиться вновь.
Поэтому я стараюсь не испытывать личной ненависти к преступникам. Ненависть ни к чему не приведет. Вот смерть нескольких моих товарищей вызвала у меня сильный гнев. На нашей работе очень развито чувство товарищества, мы сознаем, что необходимо помогать семьям коллег. Однако что мы вообще сейчас можем сделать для оставшихся членов семей? Да ничего!
Не допустить больше подобного — вот что самое важное. Именно поэтому я хочу, чтобы не забывали об этой трагедии. Если то, что я рассказал, ляжет на бумагу и будет способствовать тому, чтобы все помнили о том, что произошло, я буду счастлив. И только это.
После инцидента я все воспринимаю совершенно иначе.
Хироси Нагахама (65 лет)
Нагахама-сан проживает вдвоем с сыном в глубине торговой улицы вблизи станции Минами-Сэндзю. В июле прошлого года умерла его жена, с которой он прожил долгую жизнь. Когда хозяйство ведут двое мужчин, они часто испытывают повседневные трудности. Когда я посетил их дом, хозяин спохватился: "А где же у нас чай? " — и долго искал его, но так и не нашел. В конце концов они купили в ближайшем автомате чай в банке и угостили меня им.
С рождения Нагахама-сан рос и воспитывался в старых кварталах Токио, что наложило на него отпечаток коренного жителя города. Он 30 лет (с 15-ти) работал на ближайшем чугунолитейном заводе. Во время "нефтяного шока", не дожидаясь пенсионного возраста, сменил работу на смотрителя зданий. Параллельно посещал вечернюю школу и получил специальность электрика, поэтому смог легко сменить место работы.
При сборе материалов для настоящей книги я встречался со многими людьми, и в этот раз вновь особенно остро почувствовал, какую большую роль в формировании характера человека имеет место его рождения. Глядя на него, я чувствовал, что этот человек вырос в старом Токио. В г-не Нагахама нет никакой рисовки, говорит он прямо и без обиняков.
Состоит в туристическом клубе, каждую неделю совершает дальние походы, поэтому у него хороший цвет лица и вообще он выглядит здоровым. Однако — видимо, из-за смерти жены — производит впечатление одинокого человека.
"Раньше здесь поблизости был бейсбольный стадион, и я часто туда ходил. А потом команда "Лоттэ", которой принадлежал стадион, уехала, и мне стало грустно". Он вспоминает об очень далеком прошлом, как будто это произошло совсем недавно[85].
Поскольку мы живем вдвоем и оба мужчины, еду себе не готовим, хотя сын иногда что-то делает. А зачем это? Можно пойти в универсам и купить. Сейчас там продают все — и рис, и даже приправу к нему. Готовить? Нет. Наше поколение мужчин этим не занималось. Когда умерла жена, мы оказались в трудном положении.
С 60 лет я получаю пенсию. После того как умерла жена, мне оставалось только болтаться без дела, поэтому я пошел на неполный день в фирму, которая управляет зданиями, и меня направили в художественный музей в районе Это. Музей открыли в марте прошлого года — как раз когда произошел инцидент с зарином. Мы же там начали работать еще до открытия, с октября позапрошлого года. Музей открылся в субботу 18 марта, а через два дня, в понедельник, когда я ехал туда на работу, со мной случилось это несчастье.
Мой маршрут на работу выглядит следующим образом: по линии Хибия я еду до станции Каябатё, где пересаживаюсь на линию Тодзай и схожу на второй остановке.