Или, позвонив за полночь, начнет рассказывать о новой придуманной кукле. Или же, пригласив к себе на день рождения, накроет стол и вдруг, оставив гостей, удалится в уголок колдовать над новой марионеткой. Это свойство, которое по отношению к художнику называют "не от мира сего".
…Семья жила за счет продажи его картин. А марионетки, подвешенные на нитках, смотрели в его квартире со стен, карнизов, люстры. Ждали, когда войдет Некто и дернет за ниточки, чтобы все ожило...
***
Где только Бояхчян не искал того, кто бы поверил в его идею театра и дал бы на это деньги! Обращался и к армянским бизнесменам, и к украинцам со Второй авеню, и к новым русским. Просил, показывал им своих кукол, читал сценарии. Все отказывали. Одни считали, что это невыгодно ("Да-арагой, давай лучше откроем ресторан!") Другие, если и соглашались дать какую-то сумму, то сразу же заказывали и свою музыку, и сценарий. Заработанные на картинах деньги быстро таяли.
— Выбрось из головы свою бредовую затею, — убеждали его.
— Я сказал: театр будет!
Он выстрадал свой театр в сюжете, родившемся из его собственной жизни.
Герой пьесы — бродяга, каких полно в Нью-Йорке. Уставший, в грязных лохмотьях, презираемый и отвергнутый всеми, бредет он по ночному опустевшему городу, толкая перед собой тележку с нищенским скарбом. На его голове корона. Значит, это не просто бродяга, а сумасшедший. А может, и царь, кому принадлежит и эта безлюдная улица, и Манхэттен, и... весь мир. Не себя ли видел Валера в этом бомже-царе? Ему ли не знать ночных улиц Нью-Йорка, где он когда-то бродил, отвергнутый всеми?
Кстати, улица вовсе не мертва: вот капает ржавая вода из крана, а вон там, из-под решетки на асфальте, валит клубами пар. Гулко, как в вату, стучат колеса подземки. Люк вдруг открывается — и появляется карусель, вспыхивают огни. Чарли Чаплин, Пьеро, Мэрилин Монро — все танцуют у ног бомжа-царя...
В данном случае — это не фантазии, а начало спектакля "Голубая корона" театра LOFT. Слово loft имеет несколько значений: чердак, верхний этаж, хоры в церкви. Организаторы решили дать своему театру именно такое название, подчеркивая условность жизни, где чердак может вдруг превратиться в церковные хоры, а нищий — в царя.
Итак, фортуна в конце концов улыбнулась Бояхчяну. Он встретил Майкла и Хайка Тутунджянов, американцев армянского происхождения. Майкл — профессиональный режиссер, Хайк — фотограф. Увидев кукол и ознакомившись со сценарием Валерия, братья Тутунджяны поверили в идею театра и стали ее спонсорами. Нашли подходящее помещение, которое раньше использовалось под склад. Втроем почти полгода оттуда не выходили, превращая захламленный склад в театр.
Помню, как-то раз, в первом часу ночи, я туда заглянул. Работа кипела: Майкл и Хайк рубанками подгоняли доски для помоста, Валера кроил занавес. Повсюду валялись инструменты, доски, ткани.
— Сына и жену вижу только спящими. По-моему, сын подрос, — сказал Валерий то ли в шутку, то ли всерьез. — Прихожу ночью, несколько часов сплю и снова сюда.
Сквозь пелену пыли и горы всякого хлама проступало нечто волшебное: гипсовая кисть кукловода и свисающие с его пальцев серебряные нити...
***
За несколько дней до премьеры в театре LOFT состоялся банкет. Приглашенные театральные критики, актеры, бизнесмены, потягивая вино, прохаживались по фойе и рассматривали на стенах эскизы к спектаклю. Как это часто бывает на подобных мероприятиях, звучали тосты, были сказаны слова любви и уважения к искусству вообще и к создателям LOFT в частности.
А где же сам художник?
Рука порывается написать что-то вроде "он был немного уставшим, но в его глазах светилось счастье...". Ничего подобного: в широченных черных штанах, жилетке и в элегантно вывязанном шейном платке, Бояхчян сидел в затемненном углу и смотрел на опущенный занавес. В этот момент он почему-то очень напоминал главного героя своего спектакля...
— Мне нужно отдохнуть пару дней, — сказал он тихо. — Но театр родился.
...На следующий день я позвонил Бояхчяну домой, чтобы пожелать его театру счастливой звезды. Была суббота, девять часов утра. Трубку взяла его жена Ариадна.
— Валера? Он давно ушел в театр, — ответила она.
— Надолго?
— Думаю, что на всю жизнь.
2001 г.
О бедном таксисте замолвите слово
Есть такие вещи, о которых нельзя написать в один прием. Они заслуживают серии очерков. Совсем не потому, что необычны или уникальны. Скорее, напротив, мы сталкиваемся с ними каждый день; они давно примелькались, став повседневными атрибутами Города Большого Яблока. К примеру, что нового можно рассказать о так называемых желтых такси, двенадцать тысяч которых сегодня носятся по всем пяти районам Нью-Йорка? Тем более что нового о желтых кэбах может узнать русский читатель после замечательной книги Владимира Лобаса "Желтые короли. Записки нью-йоркского таксиста"?
Однако после выхода в свет "Желтых королей" утекло много воды. Изменились не только цены и правила работы водителей, но и сами кэбби (так в Нью-Йорке называют таксистов. — Авт.). Еще лет десять назад примерно треть нью-йоркских таксистов составляли русскоязычные иммигранты. А сегодня это в основном азиаты и арабы. Почему же убежали наши?
Сами русские кэбби считают, что одна из причин — заработок, который за последние пять лет почти не изменился. Зато на все заметно возросли цены.
— Азиаты и арабы менее прихотливы, — объясняет мне таксист, представившийся Олегом. — Знаю многих кэбби — пакистанцев и индийцев, которые здесь живут впроголодь, в дешевых квартирках, копят деньги, но богачами возвращаются домой, в Индию или Пакистан. Там покупают себе и детям виллы, открывают бизнесы. А через некоторое время снова приезжают в Нью-Йорк и садятся за баранку.
Я в Америку приехал из Израиля, принимал там участие в Ливанской войне, — продолжает Олег. — Но то, что пережил в Нью-Йорке за пять лет работы на такси, не сравнится ни с какой войной. У нью-йоркского кэбби должна быть крепкая психика. Ведь никогда не знаешь, что в голове и что в кармане у севшего в твою машину пассажира…
Зато с клиентами у "желтых королей" — все в порядке. Поднятой рукой у обочин при любой погоде и в любое время суток голосуют пассажиры, не смущаясь очередным повышением цен на проезд.
— А почему кэбби врут? Иногда, пока везут, расскажут такую историю, куда там Стивену Кингу.
— Не врут, а сочиняют. Наверное, потому, что голова у нас целую смену ничем не занята.
Голова хоть свободна, но за 12-часовую смену редко какой "король" отдыхает больше 10—15 минут.
Еще не включен счетчик в машине, еще раннее утро — половина пятого и, кроме бродяг и проституток, на городских улицах никого нет, а "король" уже весь в долгах. Он должен хозяину за аренду машины, должен оплатить бензин, должен адвокату из профсоюза таксистов. А еще плата за квартиру, счета, медстраховки, дети в колледже... Поэтому нужно рыскать, подрезать, чтобы за семь-восемь часов работы "отбить" аренду машины и бензин, а оставшееся время работать уже на себя. И на всякий случай, сдавая машину сменщику, кэбби переспросит: "Ты уверен, что завтра выйдешь в шесть утра? Может, ты выйдешь в половине седьмого?" Ведь эти тридцать минут в часы пик — золотые.
— Адский труд! И самое обидное — беззащитный! — восклицает Олег. — Разве мы похожи на преступников? Разве нас можно обвинять в расизме? Разве того, кому деньги даются с таким трудом, можно так бессовестно грабить?
***
Мы находимся в здании нью-йоркской Комиссии по такси и лимузинам. На стульях в ожидании вызова сидят около пятидесяти таксистов. Черный для них день и проклятое место. Среди них — индийцы в чалмах, негры в кожаных куртках, арабы в старых свитерах. В уголке — двое белых, в светлых рубашках и при галстуках. Один из них похож на начальника главка, другой на ученого.