Влад – вряд ли. Чем больше требовалось усилий и музыкального мастерства, тем сильнее Влад убеждался – не дотягивает он до уровня остальных, не может выводить виртуозно дроби палочками, и в композициях их группы ударные являются самым блеклым, слабым звеном.
Сашка – тому нравилось, что с его мнением "профессора музыки" считаются. А еще Сашка любил стабильность, постоянство: после работы – репетиции, потом портюшок в вечернем дворе в саду, обсуждение новых песен. Все как-то устаканилось, вошло в колею.
Юрке – вот кому можно было позавидовать. Вне всяких сомнений – рожден для сцены. Все данные: и внешность потрясная, и на гитаре играет, и поет. Еще и в соавторстве песни сочиняет, несколько бессмысленные, правда, но все равно волнующие, зовущие куда-то. "Садись на змею... В морях и пустынях ищи любовь сво-ю-у..."
Все чаще после репетиций Юрка куда-то уходил. Стал скрытным. Зазноба, значит, появилась. Влюбился. Пропал, казак.
Однажды выступали в кафе, Артур Борисович организовал их концерт.
Ах, как в тот вечер Юрка бил по струнам, как вытягивал ноту своим уже почти осипшим от напряжения голосом! А потом, сняв гитару и сжимая микрофон в руках, стал танцевать на сцене. Словно шаман во время священнодейства. Тряс головой, взметались его пышные пряди.
А за одним из столиков напротив сцены сидела очень миловидная белокурая девушка лет двадцати двух. Смотрела на Юрку зачарованными глазами. С бокалом сухарика в руке. Казалось, вот-вот заплачет. Или выпрыгнет на сцену и начнет размахивать своей снятой джинсовой курточкой. Звали ее просто Юля. Но Юрка называл ее "божественная Юлия". Училась она в пединституте.
После концерта она терпеливо его ждала. Потом при всех поцеловала его в губы, крепко прижалась к Юркиной руке, и они ушли с нею, ушли.
...Да, одарила жизнь в тот славный год Юрку, и солнце его восходило над морями и пустынями. И никакая темная сила, казалось, не остановит этот восход.
ххх
Закрылась дверь репетиционного зала. Закрылась на замок, и ключей от нового замка не было ни у "Византийцев", ни у ребят-музыкантов, владельцев аппаратуры, и уж наверняка ни у Артура Борисовича.
Директриса Дома культуры стала вдруг очень строгой и официальной. Холодно ответила троице, что репетиции пока прекращаются, все инструменты и аппаратура в самое ближайшее время возвращаются их владельцам, а музрук Артур Борисович с занимаемой должности снят за недобросовестное отношение к своей работе.
Вот так.
Улетел мохнатый шмель Артур Борисович, улетел куда-то. Растаял в синем воздухе. Отжужжал.
...Вечером сидели на скамейке во дворе. В темноте порой вспыхивала зажигалка, поднесенная к сигарете.
– Видите, к чему приводит блядство. Борисович волочился за молодыми девками, а директрисе это не нравилось. Поэтому она и дала ему отставку, – Сашка высказал догадку о дейсвительной причине увольнения музрука. – Я попробую переговорить со своей теткой, у нее полно всяких связей, может, подсобит нам.
Влад насвистывал какую-то мелодию, выпуская струи сигаретного дыма в осенний воздух.
Юрка сидел молча. В темноте лишь сверкали его злые, отчаянные глаза. Случившееся для него было не чепухой, не мелкой неприятностью, а настоящим ударом.
Он вдруг грозно засопел, занес над головой кулаки и опустил их на скамейку с такой силой, что загудели длинные бруски старой скамейки:
– А-ах!..
Глава 6
Белая пена вздулась над горлышком бутылки немецкого пива. Пиво янтарное, светленькое, с приятной горчинкой.
Впрочем, в последние три года Влад и пиво пьет не часто, лишь в исключительных случаях. Оно и понятно: голова должна быть предельно ясной, ничем не одурманенной. Потому как – учеба в Кентуккийском университете, диссертация. Учеба хоть и заочная, но требует неимоверных усилий: понадобилось выучить греческий и латинский языки, чтобы читать первоисточники в оригинале, приходится постоянно прорабатывать новые материалы, регулярно писать и отправлять научному руководителю в университет в Лексингтон отчеты вместе с планами-набросками следующих исследований.
Поступив на докторскую программу, Влад поначалу рассчитывал, что справится с диссертацией максимум за четыре года. Настроен был самым решительным образом. Но теперь, спустя два с половиной года, все яснее осознавал, что ему не хватит и пяти лет. Сколько уже проделано работы, сколько перевернуто страниц самых разных книг, сколько прошло обсуждений с научным руководителем Девидом Гроу, американцем, с которым у Влада поначалу сложились самые приятные, рабочие отношения. А едва пройдена и половина пути!
Тут еще и новая проблема: возникли сложности с Девидом. Причина – тема диссертации.
"Отношение византийского общества к меньшинствам" – так в изначальном варианте звучала тема его "диссера". Тему подсказал Девид Гроу, который в Штатах считается одним из корифеев-византинистов.
По ходу говоря, в Америке не так много кафедр в университетах, где изучают Византию. По пальцам можно сосчитать. Одна из причин, вероятно, это очень слабая историческая взаимосвязь между современным американским обществом и древневизантийским. По своим мировоззренческим и культурным ценностям США тяготеют скорее к Древнему Риму, с его имперской мощью, рационализмом и гражданским правом.
Девид Гроу предложил Владу тему о "толерантности" византийцев к меньшинствам, чтобы придать его диссертации современное звучание.
– А кого, профессор, мне нужно будет зачислить в эту группу меньшинств? – спросил Влад, когда они вдвоем в кабинете Гроу в самом начале обсуждали тему его будущей диссертации.
– Г-м... хороший вопрос, – протянул профессор, прижав пальцем к переносице дужку своих очков. – Думаю, что к меньшинствам относятся не только гомосексуалисты и лесбиянки, как это сейчас принято считать. Хотя, конечно, если вы, мистер Мостоффой, пожелаете включить и их в эту группу, я возражать не стану, – губы профессора дрогнули в ироничной улыбке, из чего Влад заключил, что этот уважаемый профессор – "еще та политкорректная штучка".
– К меньшинствам в Византии, полагаю, можно отнести политических оппонентов, военнопленных, иноземцев, всех неправославных, – продолжал Гроу. – Можете добавить сюда женщин тоже и посмотреть на вопрос с позиций современного феминизма. Согласны? По ходу работы, если возникнет необходимость, в тему диссертации можно будет внести некоторые изменения.
Но, глубже вникая в историю древней империи, Влад пришел к выводу, что тема византийских меньшинств его интересует не так сильно. Куда больше занимает другое: взаимоотношения государства и церкви в империи.
Стало очевидным, что тему диссера нужно менять самым коренным образом. Все это назревало подспудно, день за днем. В переписке и телефонных разговорах с Девидом они до сих пор обходились обтекаемыми фразами. И вот теперь Влад поехал на очередную встречу в Лексингтон, где у него с научным руководителем состоялось открытое объяснение, и вопрос о необходимости поменять тему был поставлен ребром.
Домой он сегодня вернулся поздно вечером, уставший и раздраженный. Когда ехал из аэропорта, на шоссе еще и попал в большую пробку.
Сейчас он сидел на кухне, за столом, пил пиво и возмущался:
– Этот кентуккийский хрыч не согласен, чтобы я изменил тему, – Влад глотнул пива и взял с блюдца парочку миндальных орешков.