Сжавшись в комочек, прикрывал себя руками, чтобы защититься от ударов напавших на него.
И красивые часы с позолоченным браслетом блеснули у него на руке.
Какая сила? Какая?! – толкнула Влада на это?! Хотел ли "наверстать упущенное" – мало участвовал в других драках этой ночи?
Подбежав, он с разгону ударил мужчину ногой по лицу. Наклонившись, сорвал с его руки часы. На миг даже сам испугался этого своего поступка.
Но был пьяным, и был героем.
– Пацаны, бежим!
И втроем ринулись прочь, не предполагая, что окажется этот безобидный пригорок крутейшей горой...
Нет, нет, все-таки не обыграл Влада на допросах тот следователь, не обыграл. Первую партию – дело по хулиганству с дракой – правда, уступил ему Влад, рассказал все как было. Зато вторую партию – дело по ограблению – выиграл. Потому что имел Влад надежное алиби. Верно просчитал тогда всё и расставил фигуры в правильной позиции для защиты.
Вспомнил, что после драки Юрка взял себе те злосчастные часы, чтобы похвастать ими перед своей белокурой зазнобой. Не признал Влада на очной ставке и потерпевший. Потому что не видел его, а видел только двоих – Юрку и Сашку. Они били. Они и часы сорвали. Их и в тюрьму, грабителей.
Воспользовался Влад во время допросов одним абсолютно не шахматным приемом: забыл весь этот маленький эпизод, забыл напрочь, усилием воли. "Не был, не видел, не помню". И не было против него никаких прямых улик.
Правду знали только двое. Но Сашка говорил только о себе, о друзьях тоже многого "не помнил". А Юрка вину Влада в ограблении взял на себя. Вот преступление и раскрылось.
Ровно двадцать лет потом жил Влад и не помнил. Не хотел помнить.
Он закрыл глаза. Какие-то яркие звездочки замелькали перед ним в темноте...
А ведь все могло произойти иначе. Если бы не его мерзкая выходка с часами, все бы закончилось не так трагично, в тюрьму, может, никто бы и не сел. Но коль скоро он это сделал, то не Юрка и Сашка, а в первую очередь он, Влад, должен был семь лет сидеть в зоне, с пришитым номером на черной робе, покрываясь лагерной коростой. И не было бы для него никакой академии. Никакой Америки. И никакой Византии.
Так должно было произойти по всем законам. Но Кто-то свыше распорядился иначе...
Медленно Влад пошел туда, на пригорок, где замерли два темных силуэта.
– Вот здесь, на этом самом месте... – Юрка засопел.
– Да. Я помню. Все помню, все, до последней мелочи. Помню даже, что те часы "Армани", когда я их снял, показывали начало второго, – сказал Влад.
И странно было видеть троих молодых мужчин на том пригорке, ночью, разговаривающих о чем-то вполголоса.
– Много ненависти я носил в себе, много лет, – тихо, но твердо сказал Юрка. – Аж задыхался в ней, в той ненависти. И себя ненавидел, что взял на себя чужую вину. И следователя ненавидел за то, что обманул, пообещав мне за "чистосердечное признание" малый срок. И мусоров ненавидел, которые били меня в камере, выколачивая "чистосердечное признание". А больше всех, Владя, тебя...
Юрка недолго помолчал. Затем положил свою руку Владу на плечо:
– Но хорошо, что ты приехал. Хорошо, что не забыл ничего. Носил в себе вину много лет, значит, тоже страдал. И сын у тебя классный, я просто влюбился в него... Я тебя простил, простил, Владя, когда мы вместе к папе на могилу пошли... – Помолчал. – Жизнь короткая, очень короткая. С годами это лучше понимаешь. А людей близких очень мало, и чем дальше живешь, тем меньше их остается на Земле. Все мы друг другу нужны. Сегодня, видишь, тебе было плохо, ты к нам пришел. Завтра нам будет плохо, мы тебя попросим о помощи. Да, Сашок?
Сашка, плотно сомкнув губы и нахмурившись, долго не отзывался:
– Ненавидеть, любить, прощать. Да-а... Нынче сложные пошли времена: у одних есть бабло, у других полезные связи и знакомства, у третьих еще что-то. А я так себе думаю: когда-то мы росли в одном дворе и у нас ничего не было – ни денег, ни связей. Мы просто дружили... – он приподнял голову и посмотрел куда-то вдаль. Вдруг криво улыбнулся и запел:
– Садись на змею,
Входи в колею,
В морях и пустынях...
– Ищи любо-овь сво-ою-у! – закричал Влад, накрыв плечи друзей руками и едва не запрыгивая на них.
ххх
Утро отъезда.
Влад сидел на кухне со свояком. Голова раскалывалась нестерпимо. Сколько же они втроем выдули вчера-то? И вот утром – расплата. Ему хотелось попросить у родственника аспирин, но было как-то стыдно.
– В котором часу ты пришел? Во даешь. Я даже не слышал, как ты дверь открыл, – свояк бросил на Влада внимательный взгляд. – Хлебни пивка, полегчает. Предлагаю один раз.
– Нет, не надо. Я же не алкоголик, чтоб опохмеляться с утра.
За окном моросил дождик. Серо, пасмурно.
– Тогда терпи. Извини, что не могу тебя отвезти в аэропорт. Никак не получается. Работа. Sorry.
– It's okay, – ответил Влад тоже по-английски.
Уже дорожное настроение потихоньку овладевает им. Постепенно отступают силуэты Киева, его холмы и кручи над Днепром, купола церквей и старые парки.
А откуда-то издалека медленно, словно призрак, надвигается, наплывает город Чикаго, с его небоскребами, с грохотом, полицией, банками...
А там – Галя, она наготовила им вкусной еды. Наверное, двадцать раз проверила онлайн, не задерживают ли рейс.
– Спасибо тебе, что помог моим друзьям с их рок-кафе. Чуть не забыл тебе рассказать… – Влад едва не хлопнул себя по лбу, но вовремя вспомнил про головную боль. – Их двоих пригласил к себе какой-то чинуша из райсовета, долго перед ними расшаркивался, называя их по имени-отчеству. И сказал, что все в порядке – кафешку никто трогать не будет. А если паны-бизнесмены согласны, то они могут получить хорошую денежную компенсацию и землю в аренду под другое кафе. У друзей моих от такого поворота – глаза на лоб. Хабаря в лапу, конечно, они ему всунули. Но понять не могут, что за чудо такое случилось. Я им тоже ничего не сказал о тебе.
– Dura lex, sed lex, – произнес свояк на латыни. Когда-то в МГУ он изучал латынь, чем очень гордился, и не упускал возможности этими своими знаниями блеснуть. – Закон суров, но это закон. Не стоит благодарности. Когда имеешь связи в Кабмине, то многие проблемы решаются в долю секунды. Да и дело-то чепуховое.
– Да, ты прав. Дело чепуховое...
Задумавшись, Влад посмотрел на своего родственника, сидящего в роскошном интерьере просторной кухни. Затем бросил взгляд в окно, где длинная аллея молодых деревьев вела к набережной.
Ему почему-то на миг стало грустно. Грустно, сам не знает, отчего. Оттого ли, что время уезжать. Или оттого, что жизнь слишком скоротечна, не ведает наших условных делений. Каждую минуту уходит куда-то, в таинственную Вечность, становясь то ли нашим прошлым, то ли будущим. И оно ждет нас где-то, зовет к себе, зовет...
…..........................................................................................................................................
Большой, черный чемодан, застегнутый на все молнии, лежит на полу в гостиной.