Душа птицы

Чёрта с два!

Мы проходили мимо "фуршета". Полицейские и доктор Харрис продолжали катить кровать ко входу в отделение. А я остался, чтобы и далее обслуживать коллег и парамедиков. Я громко и задорно спрашивал у всех:

– Курица или говядина? С кетчупом или горчицей?

– М-м-м, вкуснятина. Дай мне ещё порцию.

Мы шутили, смеялись и фотографировались на память. Мы все знали о том, что это ещё не конец пандемии – эпидемиологи обещали осенью "вторую волну" и новый, ещё более опасный штамм. Но в тот день мы не хотели об этом думать. Мы выдержали первый страшный удар. Этого для нас сейчас было достаточно.

Это были самые вкусные хот-доги, которые я когда-либо ел в жизни.

Далёкий голос

– Привет, Бен.

– Привет.

– Как дела?

– Нормально. А у тебя?

– Тоже в порядке. Послушай, когда я уезжала, то в спешке забыла вернуть тебе ключи от твоей квартиры. Каждый раз собираюсь пойти на почту и отправить их тебе, но почему-то никак не получается.

– Не проблема. Делай с ними что хочешь.

— Я тебе должна кучу денег, чувствую себя очень дискомфортно из-за этого.

– Не переживай. Слава богу, я от голода пока не умираю. Как твой роман?

– Роман? Ты знаешь, оказалось, что писать роман – очень тяжёлая работа. Отдельные образы и главы получаются хорошо, даже отлично, а вот некоторые совсем плохо, просто мусор. Когда что-то не получается, я страдаю – буквально физически, ненавижу себя и всех. И в тот момент, когда хочу всё бросить, разорвать черновики, удалить всё с компьютера, неожиданно приходит удивительная художественная мысль. И в этот момент я испытываю настоящее блаженство. Как бы то ни было, дело близится к развязке, скоро закончу.

– Я рад.

– Кстати говоря, у меня хорошие новости. Мой судебный условный срок закончился. Я занялась восстановлением своего права работать медсестрой. И тогда смогу вернуть тебе долг. Как видишь, всё у меня складывается отлично.

Возникла долгая пауза. Было так тихо, что я даже мог различить дыхание Эми на другом конце. Я понял, что сейчас она хочет сказать что-то архиважное, то, ради чего, собственно, и позвонила.

– Бен, я наконец разобралась сама в себе, в том, кто мне действительно нужен в жизни... Хочу тебя спросить, есть ли у тебя кто-то?

– Есть ли у меня кто-то? Хм-м. Да. Медсестра из нашего отделения, её недавно наняли. Она красивая и молодая. Мы с ней встречаемся уже почти месяц.

– Ты это серьёзно? Ты не шутишь? – спросила она осторожно.

– Нет, не шучу. Шутки закончились, – ответил я, чувствуя, как моё сердце бешено забилось от радости.

Снова возникла недолгая пауза. Я ожидал, что Эми сейчас разразится гневом, начнёт бросать в мою сторону обвинения и высказывать обиды, и тогда я ей признаюсь, что просто разыграл её.

Но я всё же решил не играть с огнём. Я решил сказать ей сейчас, что не могу жить без неё и что безумно счастлив оттого, что она наконец приняла решение и выбрала меня.

– Я хочу ска...

– Как ты посмел? – промолвила она тихо, перебив меня.

И связь оборвалась.

Я ждал её звонка до самой ночи, не мог заснуть, положив свой мобильник на подушке рядом и выставив максимальный звук, чтобы, упаси боже, не пропустить её звонок. Но Эми так и не позвонила.

"Идиот! Все-таки я редкий идиот!"

Через несколько дней я получил от неё по почте пакет, в котором лежали ключи от моей квартиры. Но я посчитал, что это ерунда, это ничего не значит, и продолжал ждать. Теперь я оставлял наружную дверь своей квартиры не запертой на тот случай, если Эми вернётся "сюрпризом", а меня не будет дома.

Плоть от плоти

Он устроился волонтёром в какую-то еврейскую благотворительную организацию, помогал там раскладывать по коробкам продукты и за это получал "чаевые" в виде дополнительных к обычному пайку продуктов. Поэтому нередко он привозил мне пакеты с консервированным лососем, шоколадом, банками кофе, сыром, мясом, овощами и фруктами. Понятно, что я один не мог столько съесть, но отказывать ему в этой услуге мне было неловко, его бы это обидело, поэтому я принимал всё, что он привозил, благодарил его, а потом бОльшую часть из этого "пайка" отдавал соседям в доме.

Скажу больше: в наших отношениях с отцом происходили не только бытовые – поверхностные, но и глубинные изменения, думаю, мы оба это чувствовали. Мы чаще стали разговаривать по душам, всё реже спорили, реже ругались.

За столом, за чаем, он стал осторожно заводить разговоры о том, не хочу ли я что-нибудь поменять в своей жизни. Скажем, не хочу ли я вернуться к своей бывшей жене и дочери, и даже предлагал в этом своё "посодействовать". Понятно, это шло у него от ощущения приблизившейся старости, от веяния её холода, от желания окружить себя родными людьми, создать некий семейный круг, в котором он мог бы согреться.

Но его надежды на этот счёт, увы, не оправдывались: я дал ему ясно понять, что "корабль уплыл", что мы c Сарой и Мишель давно живём раздельно и почти не интересуемся друг другом. У Сары уже несколько лет есть бойфренд, быть может, она даже вышла за него замуж, я этого не знаю и знать не хочу. Да, это правда, я не интересуюсь дочерью, единственное, что я делаю для Мишель – плачу алименты и посылаю ей деньги на день рождения и Хануку. Не спорю, я отвратительный отец, но такие отцы встречаются нередко, не правда ли? Он понимал, что я подразумеваю: по отношению к своей бывшей жене и дочери я веду себя точно так же, как он когда-то вёл себя по отношению к нам с мамой.

– А где она? О ней что-либо известно? – порой, ещё более осторожно, чем о моей бывшей жене, спрашивал он про Эми. Любопытно, что в разговорах со мной он теперь не приклеивал к Эми оскорбительных ярлыков, как это делал раньше, но и не называл её по имени.

– Дэд, что с ней, где она, когда вернётся и вернётся ли вообще, я не знаю.

Услышав такой ответ, отец молча кивал. На его лице при этом появлялось выражение полного удовлетворения.

– Не переживай о ней, сынок. Я тебе гарантирую, у неё уже появился новый хахаль, и она тянет из него деньги. Она о тебе уже давно забыла, и ты тоже должен о ней забыть.

Его неприязнь к Эми вызывала у меня досаду. Да, противно. Но это не суть важно, ведь она всё равно больше не со мной.

Я расспрашивал отца о перенесённых им операциях на сердце, о симптомах до и после операций. Я дотошно расспрашивал его о том, какого рода были боли – колющие или тупые. Он снова и снова рассказывал про тот злополучный день, когда упал на улице, идя к своей машине, и когда "сердце будто разорвали пополам". После этого, уже в стационаре в госпитале, у него обнаружили целый букет сердечных болезней, о которых он и не подозревал.

– Зачем тебе всё это знать? – спрашивал он меня. – Главное, что меня вылечили, пэйс-мэйкер стоит, таблетки помогают, дай бог, ещё поживу какое-то время.

– Я этим интересуюсь исключительно с медицинской точки зрения, – отвечал я. – Ведь я же работаю в "скорой", должен иметь как можно больше медицинских познаний.

Несколько раз мы ездили с ним на пляж – сидели на песчаном берегу в шезлонгах, смотрели за сёрфингистами и наблюдали закаты. Наши тела покрывались красивым бронзовым загаром.

В облике отца ещё угадывались черты былой пластичности и энергии, но в осанке уже появилась стариковская сутулость, мышцы заметно теряли свою рельефность, а походка – твёрдость.

Тем не менее, глядя на него, я теперь всё чаще узнавал себя в нём, а его в себе, испытывая странное ощущение двойственности, вернее, некоего слияния с отцом. Эми не раз говорила: "Бен, ты копия своего отца, просто клон – и внешне, и внутренне. Генетика". Но я старался не придавать большого значения этим её словам. Я никогда не хотел быть на него похожим, ни внешне, ни внутренне. Я всегда считал себя полной ему противоположностью.

Теперь же, приглаживая свои волосы, бреясь перед зеркалом, выбирая себе новые часы с браслетом – в мимике, жестах, вкусах, – я часто ловил себя на мысли, что во многом наследую отца. И моя привычка – отпускать глупые шутки к месту и не к месту, которые могут иметь очень серьёзные, чтобы не сказать роковые, последствия, – тоже явно от него. Я являюсь плотью от его плоти, духом от его духа, хочу я того или нет. И характер у меня тоже отцовский, и наши судьбы тоже во многом схожи.

Я замечал, что отец сдаёт – не только физически, но и ментально. Он стал забывать имена людей и названия улиц, стал мнителен, машину водил всё хуже, видимо, потому что за рулём был слишком напряжён, не полагаясь на свою память и быструю реакцию. Признался мне, что пару раз не мог вспомнить, где положил деньги, чего раньше с ним не могло случиться ни при каких обстоятельствах. Его суждения уже были не такими глубокими и верными, как прежде.

Но, странное дело, чем больше я замечал за ним все эти "слабости", тем бОльшую близость к нему испытывал. Я чувствовал, что нас будто тянет друг к другу какими-то внутренними магнитами. Теперь все его недостатки, его скверный характер, грубость, чёрствость, скандализм – то, что я когда-то терпеть не мог, что вызывало у меня стойкую неприязнь и раздражение, теперь всё это я принимал и принимал совершенно спокойно. И даже удивлялся, почему эти его черты до такой степени когда-то так сильно бесили и угнетали меня. "Почему я постоянно ждал и требовал от него чего-то? Да, я хотел, чтобы он был другим. Но он не должен был быть другим. Он мне дан таким. Судьба распорядилась так, чтобы именно он был моим отцом, он – и никто другой".

Теперь на пути нашей взаимной любви не было никаких преград. Замечая в нём признаки приблизившегося увядания, я очень отчётливо услышал "тиканье часов". Я тяжело расставался с безобидной, на первый взгляд, но очень опасной иллюзией, что в жизни якобы всё можно изменить и исправить и "что это никогда не поздно". Я уже ясно понимал, что изменить можно не всё, и что жизнь – как река, течёт только в одном направлении, но никогда не потечёт вспять.