Душа птицы

Не знаю, как она сумела договориться со своим офицером из прокуратуры, чтобы получить разрешение покинуть Нью-Йорк. Если бы я знал имя этого офицера, обязательно бы с ним связался.

Такое было невозможно представить: в наш век, когда все знают обо всех самые интимные подробности, человек неожиданно исчез, словно бесследно растворился в воздухе.

Нет же, я вру, вру. Эми исчезла как будто бы специально для того, чтобы сопровождать мой день с утра и до ночи, и ночью тоже. Она являлась ко мне в образе дикого кота, гулявшего в густом кустарнике солт-марша. Она подлетала и кружилась над моей головой чайкой, роняя тревожные, пронзительные крики. Она ползала тёмно-жёлтой змеёй между холодных камней на берегу. Я слушал её голос в шуме высоких трав и шелесте листьев. Я спрашивал о ней у волн, у ветра, у звёзд – у тех звёзд, которые отразились в её глазах, когда она смотрела в небо во время наших прогулок.

Все вокруг – птицы, звери, рыбы и звёзды – возвращали Эми ко мне, неудивительно, что я проводил бесконечно много времени на цветущем, поющем и стрекочущем солт-марше и даже ночью сидел там на холодных камнях, на берегу, узнавая голос Эми в плеске волн.

Порой я брал с полки и раскладывал на столе собранные белые голубиные перья. Потом я решил собирать красивые перья и других птиц – горлиц, скворцов, индюшек и ворон. Мне даже попались несколько оброненных серо-коричневых перьев соколов. Однажды мне пришла идея, и я стал скреплять эти перья с помощью проволоки и воска, решив сконструировать из них птицу, уповая, как древний маг, что эта птица возвратит мне Эми.

В тот период мне не нужны были ни приятели, ни алкоголь, ни политика, ничего. Как и прежде, я каждый день ходил на работу, но присутствовал там только физически. Порой я забывал, к какому пациенту и с какой целью иду. Ко мне обращался кто-то из коллег – врач или медсестра – я останавливался и с недоумением смотрел на них, пытаясь понять, о чём меня спрашивают и чего от меня хотят.

Бред

Надо сказать, отец принадлежал к типу общительных, но одиноких людей. Есть такой тип, кстати, нередко встречающийся в нашей жизни, хотя его не так легко распознать. Такой человек производит впечатление "компанейского" и "очень социального", легко сходится с людьми, на первый взгляд. Только на первый взгляд. Но если внимательно к нему присмотреться, то окажется, что близких, тёплых отношений он практически ни с кем, даже с родными людьми, не имеет, а вся его общительность поверхностна и обманчива. Почему так? Наверное, потому, что его первоочередной интерес – это только он сам, и никто другой: собственные интересы, личные выгоды, свои прихоти. Такие люди очерчивают чёткий круг своих тёплых чувств по отношению к другим, и эту линию никогда не переступают.

А вот мама, земля ей пухом, была ему полной противоположностью. Она постоянно выходила за пределы границ себялюбия и добрых дел. За это свойство её ценили и родственники, и друзья, и соседи – все, кто её знал. Не понимаю до сих пор, как они – такие разные – могли сойтись и пожениться? Что их объединяло?

Зная склонность отца к постоянным перемещениям по Бруклину, его привычку к бесконечным посещениям магазинов, в чём он находил непонятное мне удовольствие, я с самого начала пандемии опасался, чтобы он не заразился ковидом. Но теперь, в связи с карантином, всё изменилось: даже в парке возле его дома команды шахматистов и картёжников, с которыми он порою играл в карты или шахматы, растворились.

В любом случае, мои опасения оказались напрасны: отец и сам-то теперь не сильно стремился "аут", опасаясь вируса. Более того, он стал проявлять меры не простой, а сверх предосторожности. Что-то в нём изменилось, особенно после ухода Эми, и он бОльшую часть времени оставался один. Он часто и подолгу был задумчивым, стал каким-то пугливым, малоразговорчивым. Сидел дома, с утра до вечера уткнувшись в телевизор, без прежних эмоций смотрел бейсбол или старые голливудские фильмы, почти не звонил ни мне, ни родственникам. Когда мы с ним встречались, его интересовало одно-единственное: много ли больных ковидом поступает к нам в отделение, много ли среди них стариков, и многие ли из них умирают?

***

– Хэлло, могу ли я поговорить с мистером Беном Горовицем? – спросил незнакомый мужской голос.

– Да, это я, – ответил я полусонным голосом.

– Вам звонит офицер Кларк из шестьдесят восьмого полицейского участка. Извините, что беспокою вас в такое позднее время.

– Я вас слушаю, – включив настольную лампу, я взглянул на настенные часы, показывавшие 2:47.

– Марк Горовиц ваш отец?

– Да. С ним что-то случилось?

– Пока неизвестно, точно сказать не могу. Ваш отец пропал. Во всяком случае, в квартире его сейчас нет, а дверь в его квартиру открыта. Сосед по этажу обратил на это внимание. Вероятно, он куда-то вышел, но забыл закрыть дверь за собой. Сосед проверил несколько раз, но так как ваш отец не появился, сосед позвонил в полицию. Вы случайно не знаете, где он? Быть может, он сейчас у вас?

– Нет, у меня его сейчас нет, и я не знаю, где он, – ответил я, окончательно проснувшись и начав перебирать в уме различные варианты, что могло с ним случиться и где он может быть в это время. Но ничего, что бы имело хоть какое-то правдоподобие, в голову не приходило.

– Ваш отец оставил дома свой мобильник. Мы проверили запись его сегодняшних звонков, зарегистрирован только разговор с вами. Он вам ничего не говорил, не собирается ли он куда-то поехать, остаться у кого-то на ночь?

– Нет, ничего подобного не припоминаю.

– А как у него с психикой? Он психически здоров? У него нет деменции?

– Деменции у него нет, – ответил я и тут же усомнился, так ли это.

– Что ж, тогда будем его искать. Нам для этого понадобится и ваша помощь. Вы где живёте?

– В Марин-Парке.

– Вы бы не могли сейчас к нам приехать сюда? Вы водите машину?

– Да, конечно.

И вот я ехал по ночному шоссе. Что же с ним всё-таки случилось? Куда он пропал, чёрт возьми?

Припарковав машину возле его дома, как раз возле стоявшей машины полиции, и надев маску, я поднялся на третий этаж.

– Мистер Горовиц? Спасибо, что так быстро приехали, – обратился ко мне полицейский. Он был тоже в маске. Другой коп стоял, упершись задом о подоконник и скрестив на груди руки. – Не будем зря терять время. Ваш отец никому из знакомых не говорил, что ему не хочется жить?

– Это исключено. Я вам заявляю это с полной ответственностью профессионального психолога, работающего в отделении "скорой помощи".

– Хорошо. А какие у вас с ним отношения? – продолжал спрашивать полицейский, глядя на меня в упор, и наш разговор как будто приобрёл форму допроса. – Он на вас не жаловался? Не обвинял ли вас в чём-либо?

– Отношения у нас были непростыми. Но никакой смертельной вражды не было и в помине, если вы это имеете в виду.

Нашу беседу сопровождало биканье раций полицейских, а потом чей-то трескучий голос в динамиках передавал какие-то закодированные сообщения.

– Он водит машину? – спросил полицейский.

– Да.

– Где он её обычно паркует?

– Здесь, в подземном гараже.

– Пойдёмте проверим.

Мы втроём спустились по лестнице и вошли в большой плохо освещённый гараж.

– Вот она, – я указал я на стоявший его Grand Cherokee.

Один из копов попытался открыть дверцы машины, но они были заперты.

– Окей, мистер Горовиц. Покажите нам его последние фотографии, чтобы знать, как он выглядит, подскажите, в чём он мог быть одет, выходя из дому. Мы его поищем до завтрашнего вечера и, если не найдём, тогда подадим в розыск как на "пропавшего человека".

Вскоре мы все покинули дом. Полицейские сели в свою машину и уехали. А я направился к парку, неподалёку от его дома. Я спускался по дорожкам парка, ведущим к набережной, вглядываясь не только в пустые столы шахматистов и скамейки, но и на склоны, усаженные кустами и деревьями, – не лежит ли там кто-либо. Порой то тут то там раздавался крик разбуженной птицы или хруст ветки старого дерева, колыхаемого ветром. Но парк был совершенно безлюден.

Дойдя до набережной, я приблизился к бетонному парапету и, перегнувшись, посмотрел, нет ли там – на камнях – кого-либо. Но и набережная была пуста. Невысокие волны набегали на тёмные валуны и, разбиваясь с глухим хлопаньем, отступали назад. Мой глаз уже хорошо различал тающую пену и даже тёмные колыхаемые в воде густые водоросли. Лунная дорожка тянулась по воде, таинственно переливаясь и сверкая золотыми блёстками. Очарованный этим волшебным видом, я невольно замер. Подумал о том, что красота Творения порой совершенно неожиданно приоткрывается нашему взору, но часто это случается в такие минуты, когда мы завалены житейскими проблемами, и нам, чёрт возьми, не до эстетических наслаждений. "Красота вечна, всё остальное – временная земная пыль", – негромким голосом произнёс я одну из строк поэтессы Марианны Мур, которую часто на память цитировала Эми.

И пошёл обратно к машине, решив объехать весь район поблизости от дома отца в надежде всё-таки найти его здесь. Он ведь не мог далеко уйти от дома! Я колесил по пустым улицам района, внимательно всматриваясь в единичных одиноких прохожих.

– Дэд! Дэд! – закричал я, резко нажав на тормоз и выскочив из машины.

– Бен? Ты? Как ты меня нашёл, а? – невозмутимо спросил отец.

Он сидел на автобусной остановке, закинув ногу на ногу. Он был одет в джинсы и серую ветровку поверх свитера. Он хоть и удивился моему появлению, всё же по-прежнему сидел, не меняя позы и сохраняя внешнее спокойствие.

– Папа, почему ты здесь? В четыре часа ночи на автобусной остановке? Что ты здесь делаешь?

– Почему я здесь? Так, сижу, дышу свежим воздухом, – ответил он. По всему было видно, он не был готов к этой встрече и не имел заранее готовых ответов.

– Каким свежим воздухом? Что за чушь ты несёшь?

– Жду, когда откроется магазин.