Именно поэтому она использует любую возможность, чтобы самые проблемные, философские размышления наполнить вполне земной чувственностью, а самые интимные, греховные порывы и чувства облачить в философию возвышенной, самим Творцом освященной страсти.
И тот факт, что порывы подобной страсти порой прорываются к героям романа сквозь космическое забытье прошлых жизней, вовсе не лишаетих вполне земного, каждым из нас осязаемого драматизма:
"...Однажды ветер принес ароматполевой ромашки, загадочный и мягкий, с едва уловимым терпким оттенком. Это был аромат пушистой пряди волос, такой же мягкой, переливающейся волнистыми завитками. Его взбудораженное воображение рисовало картины, одну заманчивее другой. Он погружался в волшебное облако волос и, упоенный его ароматом, уносился вдаль по горячей тропинке желания.
Ее волосы сводили его с ума своим шелковистым отливом и, едва прикасаясь к щекам, а его воображение будило ответную нежность. Они манили его в неизведанное, они будоражили в нем до сих пор не знакомое ощущение, острое, пронизывающее все его существо. Потом до его ноздрей долетел смешанный аромат лесных ягод, который слетал с ее губ. Этот аромат исторгал такой жгучий соблазн, что щеки загорались чувственным огнем, а его самого несло в неудержимом потоке над джунглями, над осознанием себя, над бренным бытием.
Когда он возвращался из своего путешествия, сердце его все еще билось в учащенном ритме, и ему требовалось немало времени, чтобы осознать себя".
Как и все предыдущие, в том числе и поэтические, произведения Лианы Мусатовой, роман "Танец обсидиановой бабочки" — не из серии легкого, занимательного чтива. В то же время, как и подобает истинному, талантливому литератору, Мусатова не стремится подменять философию бытия своих героев излишней, нарочитой заумью. В том-то и дело, что, в конечном итоге, весь внутренний мир ее героев оказывается сотканным из той глубинной житейской мудрости, ради которой только и стоит создавать свои произведения писателю, уже в полной мере познавшему тот по-настоящему., настоящий, реальный, неким техногенным безумием инфицированный мир...
III. У ХРАМА ИСКАТЕЛЕЙ ИСТИНЫ
1
Существуют писатели, для которых реально воспринимаемый нами окружающий мир кажется той действительностью, которая — самим сознанием человеческим — слишком сужена, познавательно ограничена и, в большинстве своем, возведена в состояние иллюзорности.
И если все прочие литераторы, в основном, пытаются сотворять бытие своего героя из его метаний между несбывшимися мечтаниями прошлого и несбыточными грезами будущего, то Лиана Мусатова ставит перед собой и своими героями совершенно иные задачи. Она осознанно поднимает планку их, а значит, и своего собственного, познания — до множественности миров, до инвариантности мировосприятия, а главное, до духовной — порой через столетия — преемственности генетически породненных человеческих судеб.
Стоит ли удивляться, что карма действующих лиц нового романа Лианы Мусатовой, "Солнце в чаше лотоса", как и действующих лиц двух предыдущих книг трилогии "Смех сфинкса", формируется по тем же канонам, по которым — по убеждению писательницы — формируется, проходя через греховно-познавательные таинства прошлых жизней, карма каждого из нас, ныне сущих?
С уже знакомой нам по книгам трилогии героиней по имени Лия, мы встречаемся в тот момент, когда, физически все еще оставаясь в своем родном Донецке, она терзается некими странными "озарениями", которые время от времени посещают её вместе с мысленными видениями "пирамид, храмов и святилищ Египта". Видениями, кои девушка уже давно воспринимает, как "интригующие намеки и завораживающие подсказки", зарождаю ши с у неё желание обязательно побывать в местах, овеянных её, теперь уже далеко не "романтически девичьими", грезами.
И лишь со временем к Лие приходит осознание того, что драматические отношения между египетской царицей Хатшепсут и ее возлюбленным придворным Сененмугом, — о которых она читала еще в детстве, и в которого, в красавца Сененмута, сама, с подростковой непосредственностью, была тайно влюблена, — каким-то непостижимым образом связаны с её судьбой.
Мало того, Лия начинает понимать, что чувства, влекущие её к Сененмуту, не просто навеяны некими историческими сказаниями. Нет, они порождаются её, пока еще плохо осязаемыми генетическими воспоминаниями; они — видения из прошлой, довольно яркими, драматическими событиями насыщенной, жизни. А, вместе с героиней, и читатель тоже начинает догадываться, что все эти загадочные мятежные чувства Лии — лишь призывные отзвуки чувств, которые приводили в смятение её предшественницу еще в те времена, когда, как бы я выразился, "физическое тело прошлого бытия" удерживало ее душу где-то в территориально-временных пределах Древнего Египта.
Да, в течение долгого времени наша начитанная, эзотерически подкованная героиня не могла понять, почему она все чаще и чаще ставит перед собой цель: во что бы то ни стало посетить египетский храм, посвященный святилищу бога Тота. Как не понимала и того, что именно она призвана будет искать в этом святилище; что способна постичь в его стенах и в его божественной ауре?
Само собой разумеется, я не стану воспроизводить фабулу этого произведения, предоставляя читателю возможность самому, терпеливо, чтобы не сказать стоически, пройти вместе с его героями — Лией, Сашей, Пьером и Орнэлой — весь тот путь познаний и открытий, который привел их к жертвеннику "Цветка Жизни" древнего храма. А, следовательно, к пониманию того, что "самое главное, ради чего они приехали в Египет", заключается в их духовной потребности "принести клятву верности и готовности служить Великому Делу". То есть, следует понимать, делу преобразования мира; делу внутреннего, духовного перерождения самих себя, нашего мировосприятия, нашего способа жизни...
2
На этом "вступительное слово" мое к публикации романа можно было бы и завершить. Но, когда оно уже было почти закончено, неожиданно пришло электронное послание от самой Лианы Мусатовой. Очевидно, опасаясь, смогу ли я разобраться в сюжетном хитросплетении её романа, писательница решила изложить свое авторское кредо таким образом:
"Обращаясь к прожитьгм прошлым жизням героев, я стараюсь воспроизвести сам процесс становления человеческой личности: приобретение навыков, знаний, привычек, которые следуют за человеком из жизни в жизнь и нередко удивляют самого обладателя этих знаний, вселенских даров, даров Творца. Постепенно у героев формируется понимание того, что генная память хранит всё происходящее с ними за долгий период взросления и восхождения души к высокой духовности. Главное для них — изменить свое сознание, и не просто изменить его, но одухотворить, чтобы пойти дальше по пути духовного восхождения.
Проникая в глубины эзотерических знаний, — пытается автор романа постигать тайны собственного замысла, а следовательно, и тайну постижения мира своими героями, — переосмысливая отношение к жизни, пересматривая её позиции, они (то есть герои произведения) обнаруживают сложность мироздания и величие Космоса. Знания, хранимые в святилищах, и с незапамятных времен строго охраняемые от непосвященной толпы, открывались только Героям, ибо им уготована миссия, подобная животворящим гениям священных земель, — будить божественные души. Шаг за шагом они постигают откровения Вечной Истины, готовясь исполнить свою миссию".
Вот такая, вот, попытка "введения читателя" в святая святых авторского замысла, за которую я, конечно же, Лиане Мусатовой признателен.
Другое дело, что, на мой взгляд, еще ни одному писателю — ни в письмах, ни в аннотациях, интервью, мемуарах или в каких-либо иных формах творческой исповеди — не удавалось сколько-нибудь полно и впечатляюще сформулировать ни сюжетной канвы, ни, тем более, сути замысла своего произведения. Но, Бог, и мы с вами, свидетели того, что в письме своем Лиана Мусатова очень старалась опровергнуть это мнение и, в какой-то степени, даже преуспела в своем старании.
Почему я заговорил об этом? Да потому что, вчитываясь в главы романа "Солнце в чаше лотоса", все чаще ловил себя на мысли... Нет, через какие бы события этого произведения; через какие бы чувственные экзальтации, исторические экскурсы в прошлое нашей цивилизации и в "параллельные миры фантазии героев" мы ни пытались постигать сущность этого произведения... Мы не постигнем её, пока не поймем: главной сюжетной нитью духовного становления Лии является ее... самопосвящение в Искательницы Истины.
Да-да, уже тогда, на заре своих физических скитаний по раскаленным пескам Среднего Египта, предшественница современной героини Лии открыла в себе... Искательницу Истины. Причем, похоже, что совершила она это, тяжкому кресту голгофному подобное, открытие не столько ради себя, сколько ради тех генетических последовательниц, которые будут и будут приходить в этот грешный, но, может быть, только поэтому столь прекрасный мир уже спустя много столетий после неё.
Так вот, именно в этом "самопосвящении" открывается нам путь главной героини романа "Солнце в чаше лотоса" к духовному озарению, к абсолюту постижения, к божественным истокам всего сущего, в том числе — и к нашей чувственности, к нашим душевным порывам и к нашей неизгладимой генетической памяти.
Постоянно, в той или иной форме, апеллируя к избранности своих героев, к их высокому предназначению, Лиана Мусатова подводит нас к сакральному выводу: все те тайные знания, которые они постигают, — "высшими посвыщенными" созданы, а значит, на таких же "высших посвященных", то есть на духовно усовершенствовавшихся и возвысившихся, рассчитаны!
Увлекшись этой убелщенностью, Лиана Мусатова и сама не заметила, как сотворила "Книгу посвященных" — для посвященных".
Причем сразу же хочу заметить: делению на "хорошо это, или плохо?" творческая данность сия не подлежит. Почему? Да потому, что таковьгм является выбор автора, продиктованый его замыслом, его волей, его талантом и его... священным авторским правом.
IV. БУНТ ПАМЯТИ
Из предисловия к роману Лианы Мусатовой
"На пришибских высотах алая роса"
1
Вопреки самым пессимистическим прогнозам некоторых литературоведов относительно того, что военная тематика давно исчерпала себя, и что в начале XXI века она уже не будет представлять никакого интереса ни для одного из читательских поколений, — на книжных полках, Пегас тому свидетель, появляются произведения все новых и новых писателей-баталистов.