Употреблять их применительно к поэзии критики пока не решаются, хоть тенденция к такому разделению, безусловно, существует. Нельзя не заметить, например, что поэзия довольно способной поэтессы Ольги Ильницкой — это своеобразная трактовка существования человека в большом городе, его быта, почти подсознательного тяготения к прошлому своего рода, к первозданности нетронутых уголков природы; что это, по сути, осмысление взаимоотношений горожан, взаимоотношений, которые все чаще становятся темой полемики между социологами и психологами.
Близки ей по манере поэтического мышления и по тематике многих произведений Татьяна Коваленко, Светлана Джигун, Владимир Дризо, Андрей Галушко, Вячеслав Титов, Ольга Богданович...
Возможно, и не стоило бы столь детально останавливаться на этом, если бы не одна достаточно заметная и довольно характерная для начинающих литераторов тенденция. Даже у тех авторов, что печатаются, не говоря уже о тех, кто лишь мечтает о первых публикациях, — заметно ощутимо стремление к так называемой поэзии настроения, которая на поверку оказывается набором реминисценций и в которой из стиха в стих декларируются не столько вечные, сколько вечно-банальные сентенции, а недостаток жизненного опыта, нежелание или неумение познавать сущность современного бытия компенсируется перепевами модных поэтов и примитивной стилизацией.
Чем больше читаешь произведения таких авторов, тем крепче утверждаешься в мысли, что некоторые из них будто бы стесняются опуститься в своих произведениях до повседневности, до человека от земли и станка, исповедуя при этом ту самую абстрактную поэтику самосозерцания, о которой уже столько говорилось на совещаниях и писательских собраниях всех уровней. Именно это, на мой взгляд, мешает полному раскрытию таланта безусловно способной начинающей поэтессы Светланы Мартынчик; просматривается это и в отдельных произведениях многих других молодых авторов.
К сожалению, довольно заметно проявляется такая тенденция и в нашей молодой прозе, которая словно бы и существует, так как всегда можно назвать с десяток имен, но которой все-таки нет; и, чтобы убедиться в этом, достаточно просмотреть литературные публикации областных изданий за последние годы. Да и вообще, если иметь в виду молодую прозу, то здесь легче говорить о том, считай, среднем поколении молодых литераторов, которые заявили о себе серьезными публикациями в республиканской и даже центральной периодике, стали авторами коллективных сборников или ожидают появления своих первых книжек, но которых молодыми можно назвать лишь условно. Потому что многие их ровесники уже давно в рядах Союза писателей, — имею в виду прежде всего Сергея Рядченко, Галину Соколову, Василия Полтавчука, Игоря Божко, произведения которых — своеобразное, но вполне реальное проявление житейского опыта, вследствие чего и проникнуты они духом жизненной правды, которая и есть первый и приметнейший признак правды художественной.
В свое время заявила о себе прозаическими миниатюрами Светлана Кондратюк из Балты. Вот уже несколько лет активно пробуют перо Григорий Яценко из Ширяево, Людмила Семененко из Березовки, которая совсем недавно стала студенткой филогогического факультета Одесского университета, Александр Айзенберг и Александр Сидюк из Одессы, начинающий драматург Лариса Галушко.
Хочется, однако, чтобы и они, и другие прозаики и поэты были в своем творчестве ближе к сегодняшнему дню, к мировозрению и философии своих современников. Чтобы произведения их в художественной форме отображали закалку в душах людских гражданской сознательности, а также все те святейшие черты, без которых невозможно воссоздать характер достойного человека, чтобы они раскрывали содержание социальных преобразований в селе и в городе, свидетелями которых мы являемся.
Жизненно правдивее должны быть наши произведения — вот в чем суть развития таланта каждого из нас. И если сегодня мы не можем говорить о некоторых из молодых как о вполне сформировавшихся прозаиках, то лишь потому, что они упрямо довольствуются любительскими упражнениями, подбирая для этого какие-то аморфные, тривиальные, сентиментально-романтические сюжеты. И дело даже не в самих сюжетах — ибо найти совершенно новый сюжет практически невозможно, это общеизвестно, — а в том, что, излагая их, авторы даже не пытаются раскрывать при этом характеры героев, наделять их определенными жизненными принципами, моралью, философией, то есть создавать полноценные художественные образы, а ограничиваются лишь пересказом сюжетной схемы.
И все же среди прозаиков самого младшего поколения уже появляются начинающие, которые, при условии серьезного отношения к своему художественному труду, к формированию себя как творческих личностей, могут со временем стать неплохими писателями. Имею в виду прежде всего Юрия Невежина. Уже первые его рассказы говорят о том, что перед нами — эрудированный, вдумчивый прозаик, который умеет анализировать житейские ситуации, стремится проникнуть в суть характера, настойчиво учится мотивировать поступки своих героев, исходя не только из ситуации, но и из психического состояния и мировоззрения. Это же можно сказать о необычайно эмоциональной прозе Людмилы Семененко.
Мы часто употребляем понятия "молодой литератор", "начинающий" и, нередко используя их в качестве оправдания, щита, забываем, что молодость художника — это не время беззаботного ученичества, а, прежде всего, чрезвычайно ответственная пора творческого и гражданского становления, возмужания. И от того, какой круг социальных, философских и морально-этических проблем очерчивает для себя начинающий в начале своего творческого пути, насколько глубоко он проникает, или хотя бы пытается проникнуть, в суть этих проблем — зависит, собственно, вся его дальнейшая творческая судьба, его жизненная позиция, его гражданское кредо. И не стоиттешить себя (а ведь тешим же, чего греха таить!), что до сорока пяти (к большому сожалению, средний возраст начинающего все упорнее тяготеет именно к этой черте) будем перебиваться перепевами перепетого, а вот тогда уже, вот тогда!.. Так вот, то взлелеянное мечтой творческое "тогда" может и не наступить. А социально активным надо быть уже сейчас, сегодня, немедленно, с первых написанных нами страниц искать свой материк, свою тему, свой и только нам присущий голос.
И какими бы ни были наши творческие устремления, каких тем, каких явлений реальной действительности не касались бы в своих произведениях, мы должны быть достойны святости своих истоков. Да, река творчества неминуемо приводит нас к океану общечеловеческой культуры. Но мудрость состоит в том, чтобы даже в безбрежном океане помнить свои истоки[58].
АЛЕКСАНДР ПУШКИН:
БОГОВОЗНЕСЕННЫЙ
В ВИРТУАЛЬНОМ СЕГОДНЯ
Давайте говорить откровенно: уже давным давно существуют Пушкин — литератор, Пушкин — обыватель и Пушкин — кумир. А посему, даже во времена всевозможных юбилейных чтений, нетнет да и случалось, что углубленное "буквоедское" — или же наоборот, непредзятое, раскованное, незакомплексованное тенью классика — прочтение отдельных строф поэта, изучение быта, как, впрочем, и всевозможных житейских передрязг и увлечений его, в том числе и причин дуэли на Черной речке, вдруг начинало разрушать каноническую ипостась истинного творца, властителя дум народных, которую все мы осознаем и полуобожествленно со-состворяем с самых ранних лет всей школярской жизни.
И можно не сомневаться, что еще найдутся, как уже не раз находились очередные начетчики, критики, полемисты и ниспровергатели...
Истинная глубина и незамутненность восприятия творчества великих достигается умением видеть в их творчестве величественность Творца; стремлением отыскивать в их произведениях, в их "былом и думах", все то, что способно облагораживать не только их, но и нас самих. Причем отыскивать, прекрасно понимая при этом, что и гении на каких-то строчках позволяли себе... отдыхать.
...Для истинно русского человека Пушкин — точно также как для украинца Шевченко, поляка — Адам Мицкевич или грузина — Шота
Руставели — не просто гениальный поэт, но и одна из величественных святынь национального духа. Что же касается значения Пушкина для становления культурно-духовного имиджа Одессы, то позволю себе повторить слова, которые я сказал, открывая недавно, 4 июня 1999 года, юбилейный Пушкинский вечер общественности города в Одесском оперном театре:
"Даже если бы на священный, богоизбранный лик Одессы никогда не накладывался профиль никакого иного творца, кроме Пушкина, одной "одесской" строчки этого гения оказалось бы вполне достаточно, чтобы город сей на веки вечные был причислен к сонму культурных и духовных святынь человечества".
Мне искренне нравится демократичность скульптурного и архитектурного решения памятника Пушкину, открытого в день 200-летия Поэта у его музея. По всей Европе наблюдается сейчас великое сошествие Великих и их забронзовелых пьедесталов и лакированных бронзовых седел. Еще вчера боговознесенные и недоступные, сегодня они — в ипостасях памятников — сидят рядом с нами на садовых скамейках, сливаются с людскими потоками у входов в университеты и супермаркеты.
Помню, при открытии в Одессе памятника Пушкину, одна дама, из числа самоприглашенных, благопристойно возмущалась: "Это что ж такое получается: что теперь, извините, всякий-каждый будет позволять себе фотографироваться в обнимку с самим Пушкиным?!"
Да и всякий-каждый — тоже. И в этом, не скрою, определенная этическая коллизия конечно просматривается. Но в то же время... А почему бы и нет? Одно дело преклоняться перед канонизированным классиком, стоя у пьедестала или у книжной полки, совсем другое — подойти всяк мнящему себя если не творцом поэзии, то уже во всяком случае изысканным ценителем ее, к САМОМУ, к Саше, то есть, запросто так переброситься с ним парой слов "за жизнь", да прочесть несколько своих собственных, только что написанных, но уже нетленных!..
Нет, согласитесь, в этом, и в самом деле, проявляется нечто такое, от виртуальной действительности XX века, в которую Пушкин-памятник, работы, от Бога талантливого, скульптора Александра Токарева, входит вместе с нами, становясь неотъемлемой частью не только нашего читательского поклонения, но и, что очень важно, нашего бытового нравственно-этического сознания[59].
ОСВЯЩЕННОЕ ЗЕМЛЕЙ ПРЕДКОВ
Почти каждый уголок земли украинской когда-нибудь да рождает своего певца; того волхва языческой древности, который — рассказ за рассказом — познает былое родного села, его известных людей, самобытных мастеров и своеобразный окружающий мир.