Четверть мили на спокойной воде — небольшое расстояние, и пассажиры обоих судов могли громко переговариваться между собой. Этим сейчас же воспользовались пассажиры "Красавицы", чтобы отплатить своим противникам. На них посыпались насмешки, и все их прежние оскорбления были возвращены с лихвой.
— У кого есть поручения в Сент-Луис? Мы скоро там будем и готовы вам услужить! — кричал один.
— Ура, "Красавица"! Вот это молодчина! — вопил другой.
— Хватит ли вам окороков? — спрашивал третий. — Мы можем дать вам взаймы несколько штук!
— Что отвечать, если нас спросят, где вы задержались? — кричал четвёртый. — Мы скажем — в Черепашьей гавани!
Громкий взрыв хохота встретил эту шутку.
Приближалась полночь, но ни один человек на обоих пароходах и не помышлял об отдыхе. Увлечённые гонкой пассажиры и думать забыли о сне. Все, и мужчины и женщины, стояли на палубе или поминутно выходили из кают взглянуть на ход состязания. От возбуждения у пассажиров, как видно, пересохло в горле, и многие уже были навеселе. Команда не отставала от них, и даже капитан был не совсем трезв. Никто не осуждал его за это, мысли об осторожности вылетели у всех из головы.
Приближается полночь. Машины лязгают и грохочут, а пароходы всё идут вперёд. Кругом стоит густой мрак, но никого это не смущает. Ярко пылают топки; над высокими трубами полыхает багровое пламя; пар гудит и воет в котлах; громадные плицы колёс сбивают в пену тёмную воду; деревянный каркас судна дрожит и стонет от напряжения, а пароходы рвутся вперёд.
Наступает полночь. Теперь между пароходами остаётся всего каких-нибудь двести ярдов. "Красавица" уже качается на волнах "Магнолии". Ещё десять минут — и её нос поравняется с кормой соперницы! Ещё двадцать минут — и торжествующий крик на её палубе прокатится вдоль берегов.
Я стоял около капитана и поглядывал на него с некоторой тревогой. Мне было неприятно, что он так часто спускается в буфет и уже сильно захмелел. Он только что вернулся на своё место у рулевой рубки и пристально смотрел вперёд. На правом берегу реки, примерно в миле перед нами, показалось несколько мерцающих огоньков. Увидев их, он вздрогнул и воскликнул с сердцем:
— Чёрт возьми! Ведь это Бринджерс!
— Да-а, — протянул рулевой из-за его плеча. — Быстро мы добрались до него, прямо сказать.
— Боже мой! Теперь я проиграю гонку!
— Почему? — спросил тот, не понимая. — При чём здесь гонка?
— Я должен тут пристать. Мне придётся… Я должен высадить даму, которая дала нам окорока!
— Вон оно что! — отозвался флегматичный рулевой. — А ведь чертовски жалко! — добавил он. — Ну что ж, раз надо, так надо… Ах, будь ты проклят! Ведь мы вот-вот обставили бы их. Верно, капитан?
— Ничего не поделаешь, — ответил капитан. — Поворачивай к берегу.
Отдав этот приказ, он быстро спустился вниз. Видя, как он возбуждён, я последовал за ним. На палубе против рубки стояла кучка дам, среди которых была и молодая креолка.
— Сударыня, — сказал, обращаясь к ней, капитан, — несмотря ни на что, мы всё-таки проиграем гонку!
— Почему? — спросила она удивлённо. — Вам не хватает окороков?.. Антуан! Вы достали всё, что было?
— Нет, сударыня, — возразил капитан, — не в этом дело. Благодарю вас за щедрость. Но вы видите эти огоньки?
— Вижу. Так что же?
— Это Бринджерс.
— Вот как! Уже?
— Да. Здесь я должен вас высадить.
— И из-за этого проиграете гонку?
— Конечно.
— Тогда, разумеется, я не сойду здесь на берег. Что для меня один день? Я не так стара, чтобы бояться потерять лишний день понапрасну. Ха-ха-ха! Я не допущу, чтоб вы из-за меня погубили репутацию вашего прекрасного судна! И не думайте приставать, дорогой капитан! Довезите меня до Батон Ружа, а утром я вернусь домой.
Вокруг послышались крики одобрения, а капитан бросился обратно к рулевому, чтобы отметить своё приказание.
"Красавица" по-прежнему следует за "Магнолией", и между ними по-прежнему около двухсот ярдов. Грохот машин, гудение пара, удары плиц по воде, треск обшивки и крики людей на палубе сливаются в оглушительный концерт.
Вперёд мчится "Красавица", вперёд, вперёд — и, несмотря на все усилия "Магнолии", догоняет её. Ближе, ещё ближе — и вот её нос сравнялся с кормой соперницы.
Вот он уже против рулевой рубки, вот уже против штормового мостика, вот против конца верхней палубы! Теперь их огни сливаются в одну линию и вместе отражаются в воде — они идут нос с носом!
Ещё минута — "Красавица" вырывается ещё на фут вперёд, капитан машет фуражкой, и громкий крик торжества раздаётся над рекой.
Этот крик не успел отзвучать. Едва он разнёсся в полуночной тиши, как его прервал оглушительный взрыв, словно целый пороховой склад взлетел на воздух. Он потряс небо, землю и воду! Раздался треск, во все стороны посыпались доски, люди с пронзительными криками взлетели вверх, дым и пар застлали всё кругом, и ужасный вопль сотен голосов раздался во мраке ночи.
Глава XII. СПАСАТЕЛЬНЫЙ ПОЯС
Сотрясение неслыханной силы сразу же объяснило мне причину катастрофы. Я решил, что у нас взорвались паровые котлы, и не ошибся.
В момент взрыва я стоял около своей каюты. Если бы я не держался за поручни, то, наверно, вылетел бы от толчка за борт. Сам не сознавая, что делаю, я вернулся, шатаясь, в каюту, а из неё прошёл через другую дверь в общий салон.
Здесь я остановился и огляделся вокруг. Вся передняя часть судна была окутана дымом, и в салон врывался горячий, обжигающий пар. Боясь, что он настигнет меня, я бросился на корму, которая, к счастью, была обращена к ветру, сдувавшему с неё опасный пар.
Машина теперь умолкла, колёса не вращались, выпускная труба перестала пыхтеть, но вместо этого шума слышались другие ужасные звуки. Крики, ругань, проклятия мужчин, пронзительные вопли женщин, стоны раненых с нижней палубы, мольбы о помощи сброшенных в воду и тонущих людей — всё сливалось в отчаянный вопль. Как он был не похож на тот ликующий крик, который только что звучал на устах тех же людей!
Дым и пар скоро начали рассеиваться, и я мог разглядеть, что делается на носу парохода. Там был полный хаос. Курительная комната, буфет со всем его содержимым, передний тент и правая сторона рулевой рубки совсем исчезли, как будто под ними взорвалась мина, а высокие трубы опрокинулись и лежали на палубе. С первого взгляда я понял, что капитан, рулевой и все, кто находился в этой части парохода, погибли.
Эти мысли мгновенно пронеслись у меня в голове, и я не стал на них задерживаться. Я чувствовал, что остался цел и невредим, и моим первым естественным побуждением было постараться спасти свою жизнь. Я сохранил присутствие духа и понимал, что второго взрыва быть не может, но видел, что пароход серьёзно повреждён и сильно накренился набок. Долго ли он продержится на воде?
Не успел я задать себе этот вопрос, как тотчас же получил ответ. Рядом послышался отчаянный крик:
— О Боже! Мы тонем! Тонем!..
Вслед за ним раздался другой крик: "Пожар!" — и в ту же минуту длинные языки пламени вырвались из глубины судна и взметнулись высоко вверх, до самого штормового мостика. Было ясно, что судно недолго будет нашим убежищем: нам предстояло либо сгореть на нём, либо пойти с ним ко дну.
Все мысли оставшихся в живых устремились к "Магнолии". Я тоже посмотрел ей вслед и увидел, что она дала задний ход и прилагает все усилия, чтобы скорей повернуть обратно: однако она уже была от нас на расстоянии нескольких сот ярдов. Когда наш пароход собирался пристать к Бринджерсу, он повернул в сторону от "Магнолии", и хотя в момент катастрофы они стояли на одной линии, их разделяла широкая полоса воды. Теперь "Магнолия" находилась от нас за добрую четверть мили, и было ясно, что пройдёт немало времени, пока она приблизится к нам. Сможет ли искалеченная "Красавица" продержаться это время на воде?
С первого взгляда я убедился, что нет. Я чувствовал, как палуба опускается подо мной всё ниже и ниже, а пламя уже угрожало её корме; огненные языки лизали деревянную отделку роскошного салона, и она вспыхивала, как солома. Нельзя было терять ни минуты! Оставалось либо самому броситься в воду, либо пойти ко дну вместе с судном, либо сгореть. Иного выхода не было.
Вы, вероятно, думаете, что я был смертельно испуган. Однако вы ошибаетесь. Я совсем не боялся за свою жизнь. И не потому, что отличался необыкновенной храбростью, а потому, что надеялся на свои силы. Довольно беспечный по натуре, я никогда не был фаталистом. Мне не раз случалось спасаться от смерти благодаря присутствию духа, сильной воле и находчивости. Поэтому я не был суеверным, не верил в судьбу и не полагался на авось, и если не ленился, то принимал необходимые меры предосторожности, чтобы избежать опасности.
Именно так я и поступил на этот раз. В моём чемодане лежало очень простое приспособление, которое я обычно вожу с собой: спасательный пояс. Я всегда держу его сверху, под рукой. Требуется не больше минуты, чтобы надеть его, а в нём я не боялся утонуть в самой широкой реке и даже в море. Уверенность в этом, а вовсе не исключительная храбрость придавала мне спокойствие.
Я побежал обратно в свою каюту, открыл чемодан и через секунду уже держал в руках пробковый пояс. Ещё секунда — и я надел его через голову и прочно завязал шнурки.
Надев пояс, я остался в каюте и решил не выходить из неё, пока судно не накренится ещё ближе к воде. Оно погружалось очень быстро, и я был уверен, что мне недолго придётся ждать. Дверь, ведущую в салон, я запер на ключ, а другую оставил приоткрытой, но крепко держал её за ручку.
Я недаром прятался в каюте: мне не хотелось попадаться на глаза охваченным паникой пассажирам, которые, не помня себя, метались по палубе, — я боялся их гораздо больше, чем реки. Я знал, что стоит им увидеть спасательный пояс, как они тотчас окружат меня, и тогда у меня не останется никакой надежды на спасение: десятки несчастных бросятся за мной в воду, будут цепляться за меня со всех сторон и потащат за собой на дно.
Я знал это и, крепко придерживая дверь, стоял и молча смотрел в щель.
Глава XIII. Я РАНЕН
Не прошло и нескольких минут, как перед моей дверью остановились какие-то люди и я услышал знакомые голоса.
Взглянув в щель, я тотчас узнал их: это были молодая креолка и её управляющий.
Нельзя сказать, что они вели связный разговор, — это были лишь отрывочные восклицания смертельно испуганных людей.