Ты смотрела телевизор?" — По пути из больницы я подумала, что надо купить цветы — праздник весеннего равноденствия все-таки, — и на минутку зашла домой. Тут и раздался звонок. "Разве в такую погоду можно смотреть телевизор?" — ответила я. — "Это надо делать в дождь. А сейчас я занята, нет для этого времени". — "Слушай, не удивляйся. Будь мужественной, говорит она". — "Мужественной? Что имеешь в виду?" — "Сейчас по телевизору передали, что Эйдзи умер". — Тут моя голова и отключилась. Больше ничего не помню. От полученного шока все забыла.
За год до свадьбы он привез Ёсико к нам. Зимой. Эйдзи приезжал домой только дважды в год — на праздник обон и в конце года. Мы как раз закончили запасы делать. Помню, Ёсико тогда у нас даже не ночевала, уехала домой в тот же день.
А я все время говорила: "Ну не лучше было бы взять жену из деревни? Легче было б ездить, земляки все-таки". — А Эйдзи отвечал: "Нет, с деревенской девушкой столько же хлопот. Не переживай, мать, найду себе жену. Это мне переживать надо".
Отец: А меня устраивало. Пусть найдет себе кого хочет и заживет с нею. А больше ничего и не нужно. Родители не имеют права вмешиваться в женитьбу детей. Пусть сами устраиваются — я всегда так говорил.
Мать: Женились они в маленьком храме, в Аояме. Скромная церемония. Много народу все равно не поместится, сказал он нам, поэтому были только близкие родственники. Но потом я сказала: приедете в деревню — устроим настоящую свадьбу. А он мне: "Я младший, семейную линию старший должен продолжать. Я ж не знаю, вернусь я в деревню или нет, так что ничего особого мне устраивать и не нужно".
А когда они под Новый год приехали — тут-то мы и узнали, что Ёсико в тяжести. Я-то еще в августе что-то почувствовала. Тогда бледненькая была какая-то, вот я и подумала: кто знает? Я ее спросила, а она: "Наверное, да".
Отец: 20 марта, как уже сказала жена, я работал в саду, подрезал яблони. Я всегда это делаю в марте. У нас 40 яблонь, хотя сначала было 80. Но они слишком разрослись, стали мешать, и пришлось одну за другой их спилить. Старший сын с семьей жил вместе с нами, но в другой половине дома, оттуда не слышно. А его жена была в положении, пошла в роддом за лекарствами. Поэтому никто и не мог ответить по телефону.
А старший как раз слушал радио на работе и услышал имя: "Эйдзи Вада". Он бегом домой — по телефону-то звонил-звонил, а трубку никто не берет. Он и подумал: может, мы в саду. Но жена раньше домой вернулась все равно — она и сняла трубку.
Из полиции тоже позвонили. Из центрального управления нам в участок, чтобы послали кого-нибудь и нас нашли. А тут жена как раз по телефону говорит, и полицейский подъезжает.
Мать: Опасаясь, что муж, услышав это известие, может упасть в обморок в саду, я пошла к нему и позвала домой. Когда пришли домой, раздался звонок из центрального полицейского управления. Отец не мог понять, в чем дело. Звонят из Токио, из центрального полицейского управления. Я не понимаю, говорит. Надо что-то записать. Запиши ты, куда-то надо идти. Тут пришел местный полицейский, он и записал указания.
В то время нам только сказали, что в метро произошел инцидент с лекарственными средствами, сын задохнулся, упал и вскоре скончался. О том, что это был зарин, мы тогда не знали. В голове четко отпечаталось только слово "умер".
Возникла мысль, что надо ехать и посмотреть своими глазами. А вдруг однофамилец? Поехали вчетвером: отец, я, старший сын и муж сестры, который работал в "Джей-ти". Выехали из Уэда на двухчасовом поезде, прибыли на станцию Уэно около пяти вечера. Было еще светло. Нас встретил сотрудник "Джей-ти" и отвез на такси в центральное полицейское управление. В пути никто ничего не говорил, все молчали.
Однако к этому времени тела уже не было в полиции — его отправили в медицинский институт при Токийском университете. В этот день уже нельзя было встретиться с Эйдзи, поэтому нас разместили в гостинице "Джей-ти". Эту ночь я не могла спать. На следующее утро в девять поехали в больницу, где я, наконец, смогла встретиться с сыном. Невольно до него дотронулась, за что меня обругали.
А откуда я знала, что его трогать нельзя? Я ж просто сдержаться не могла. Ёсико тоже его, наверное, трогала, и на нее тоже накричали. Матери же как — пока не потрогают, что холодный, — не поверят. А иначе никто их не убедит.
В голове было совсем пусто, я ничего не соображала. Только нервы напряжены. Плакать я не могла, сдерживалась. Сижу дура дурой, тело движется механически, но и только. А сама соображаю: надо к Будде его достойно снарядить. Когда в голове пусто, даже слезы не текут.
И странное дело: думаю только о том, как рисовые чеки готовить. Двое детей… внуки на подходе уже, рис пора высаживать, то надо, это надо. Есть о чем подумать. И вот собираюсь рис пересаживать, а тут как раз с телевидения приехали.
Отец: Когда дома готовились к похоронам, пришел тележурналист. Я не стал отвечать на его вопросы, но он был очень навязчивым и сопровождал нас до места кремации. Я ему говорил, чтоб уходил, но он не слушался. Стал приставать с вопросами к соседям, и те спросили меня, говорить ли ему что-нибудь. Я ответил: "Ничего не говорить".
Один только раз, уже сидя на тракторе, я ответил ему в микрофон: "Хочу, чтобы того, кто совершил убийство, быстро казнили. Японскую конституцию необходимо изменить. Это все, а теперь уходите". — Сказал, и в поле поехал. А они камеру у дома установили — меня ждут. Поэтому я домой на велосипеде ехал, задами. И еще столько народу приходило, и все — про нас писать. Для журналов или еще чего-то, говорили.
А у меня только одно на уме — как бы рис высадить, иначе… В общем, когда посадка закончилась, я просто рухнул. В голове разные мысли бродят, думаешь и думаешь, конца и края им нет. А толку-то? Малька нашего не вернешь. Приходилось напоминать себе: вечно так нельзя. Но и забыть не получается. Стоит вспомнить, как от горечи все нутро переворачивается.
Я вообще-то сильно не закладываю, но саке мне нравится. Так всякий раз, когда Эйдзи приезжал, мы втроем выпивали — отец с сыновьями. Вот когда саке самое вкусное, ни с чем не сравнится. А как выпьешь хоть чуточку — тут и разговоры пойдут. Так за вечер сё[103] и уговорим. Дружная у нас семья, ни разу не ссорились.
Мать: Добрый он был ребенок. Когда первый раз получил зарплату, нам двоим купил часы. Каждый раз, когда приезжал к нам, привозил племяшам подарки. Из командировок в Америку и Канаду тоже всегда привозил подарки.
Асука еще не родилась, а он уже покупал ей подарки. Не так давно Асука приходила к нам в том платье, которое Эйдзи купил ей в Америке. Вот как он ждал своего первого ребенка… А эти идиоты взяли и убили его просто так.
Отец: Когда произошел инцидент с зарином в Мацумото, полиция префектуры Нагано не провела тщательного расследования. Если бы она это сделала, в Токио ничего бы не случилось. Я так думаю. Если б они в тот раз приложили больше усилий.
Мать: Хорошо, что невестка здорова. Она родила нам хорошую внучку. Я стараюсь об этом не забывать. Если б я все время плакала, как бы я ей после родов помогала? Вот и надо было взять себя в руки, так и держусь.
Отец: А нам надо в поле работать — мы тем и живем. Рис пересадим — надо чеки засаживать, потом цветы с яблонь обирать, опылять… Работа без отдыха. Приходиться держаться. Много работая, устаешь, а если устал, то хорошо спишь. У нас не бывает неврозов, и нам не нужно снотворное. Вот такова крестьянская доля.
Он был очень добрый человек.
А перед смертью казался еще добрее.
Ёсико Вада (31 год), жена погибшего Эйдзи Вада
Вада-сан была беременна, когда погиб ее муж; затем родилась Асука-тян. Средства массовой информации много писали о Вада-сан, поэтому многие о ней знают. Я тоже, прежде чем встретиться с ней, пробежал глазами эти статьи в газетах и журналах, и меня поразила разница между тем образом, который я себе создал, и реальным человеком. Конечно, я произвольно создал у себя в голове этот образ, и никто мне его не навязывал, но влияние СМИ все-таки не могло не сказаться. Короче говоря, они создают тот образ, который хотят создать.
Представшая передо мной в оригинале (а кроме оригинала ничего и не должно существовать) Ёсико Вада произвела впечатление умной молодой женщины. Четко выражает мысли. Когда я говорю "умной", то имею в виду ее здравый смысл, который проявляется по отношению к жизни, к тому, что она предпочитает, к выбору слов. Разумеется, я не встречался с погибшим Эйдзи Вада, но если он выбрал такую жену, думается, сам он был честным и хорошим человеком.
Хотя шок от потери мужа должен быть огромен, и оправиться от него нельзя, все длинное трехчасовое интервью улыбка не сходила с ее лица, и она живо отвечала на самые щекотливые вопросы. Только однажды в конце беседы не удержалась и уронила слезу. Я попросил прощения за то, что вынужден ее расспрашивать.
На обратном пути она проводила меня до ближайшей станции с Асука-тян на руках. Стоял жаркий летний день, и улица была совсем пустынна. За соседскими заборами виднелись счастливые домохозяйки. При расставании я хотел еще что-то сказать, но смог только вымолвить: "Будьте здоровы. Живите счастливо". Вероятно, это и хотел выразить. Но в тот момент я подумал, что слова здесь, наверное, бессильны. Однако мне как писателю можно продолжать работу, опираясь только на них. Возвращаясь один в поезде, я многое передумал.
Ёсико-сан — стопроцентная йокогамка. В ее словах чувствовалось мужество — возможно, потому, что они будут положены на бумагу. Однако в действительности ее речь была естественной, мягкой, полнилась стыдливым юмором. Вновь слушая записанное на пленку интервью, я уловил в ее словах горе тяжелой утраты.
Я родилась в префектуре Канагава[104], но когда училась в начальных классах средней школы, мы переехали в Йокогаму. Там я и жила. Там окончила школу, там же работала в фирме. Я йокогамка и очень люблю этот город. Там все мои друзья — и по школе, и по работе, и по лыжам. Друзья меня спасают. Хотя они почти все имеют свои семьи, но мы иногда встречаемся за барбекю или играем в боулинг. В прошлом году после родов я долго прожила у родственников в Нагано.