Обведя взглядом игроков, мы обнаружили также и торговца свининой. Всё в той же просторной куртке и широкополой белой шляпе, он сидел как ни в чём не бывало, будто в глаза никогда не видел банкомёта и крупье, и лихо понтировал, по обыкновению пересыпая свою речь простонародными словечками.
Мы с моим спутником изумлённо переглянулись.
Но изумляться было, собственно, нечему. Чтобы держать банк в фараоне, не требуется патента; вполне достаточно зажечь люстру над столом, расстелить зелёное сукно и начать метать. Шулеры чувствовали себя здесь, как рыба в воде. Поездка по реке была для них чем-то вроде летней увеселительной прогулки, но в Новом Орлеане начинался сезон, и они поспешили вернуться, поэтому не было ничего удивительного, что мы встретили их здесь.
Однако в первую минуту мы с д'Отвилем оцепенели. Я уже хотел предложить своему спутнику покинуть зал, но тут меня заметил торговец свининой.
— Э, да это незнакомец с парохода! — воскликнул он, изобразив на своём лице удивление. — И вы тут?
— Как видите, — отвечал я небрежно.
— Ну и ну! Вы тогда как сквозь землю провалились. Куда вы пропали? — осведомился он с грубой фамильярностью и так громко, что все обернулись в нашу сторону.
— Куда пропал? — отозвался я, стараясь сохранить спокойствие, хотя меня возмутил его наглый тон.
— Ну да! Это самое я и хотел узнать.
— Очень бы хотели? — спросил я.
— Да нет… не так чтоб очень.
— Рад за вас, — отвечал я. — Потому что я не намерен вам об этом докладывать.
Я с удовольствием убедился, что взрыв общего хохота, которым была встречена моя неожиданная реплика, поубавил спеси наглецу.
— Не понимаю, чего вы ершитесь! — сказал он полупримирительным-полураздраженным тоном. — Я вовсе не к тому веду, чтобы вас обидеть, но вы тогда как в воду канули… Впрочем, это меня не касается. Думаете попытать счастья в фараон?
— А почему бы и нет?
— Игра как будто неплохая. Я сам сегодня первый раз сел. Тут, как в "чёт и нечет", всё зависит от удачи. Пока что мне везёт. — С этими словами он повернулся к столу и стал раскладывать ставки.
Банкомёт начал новую сдачу, и игроки, которых на время отвлёк наш разговор, опять обратились к тому, что представляло для них главный интерес, — к кучкам денег, лежащих на картах.
И Чорли и Хэтчер тоже, конечно, узнали меня, но ограничились дружеским кивком головы и взглядом, который весьма красноречиво говорил:
"Так, значит, он здесь! Великолепно! Этот-то отсюда не уйдёт, не попытавшись отыграть своих ста долларов. Как пить дать, поставит!"
Если и в самом деле эта мысль пришла им в голову, то они были не так уж далеки от истины. Ибо я в это время думал:
"Можно, в конце концов, попытать счастья и здесь. Фараон есть фараон, кого ни посади в банкомёты. Когда карты мечут из такой вот коробочки, плутовать немыслимо. Да и сама игра не позволяет жульничать. Один проигрывает банку, а другой выигрывает у него, так что банкомёту нет расчёта передёргивать, будь даже у него такая возможность. В самом деле, почему бы мне не сыграть против господ Чорли и Хэтчера, тем более что выиграть мне будет вдвойне приятно: я поквитаюсь с ними за свой прежний проигрыш. Сяду играть!"
— Что вы на это скажете, сударь?
С некоторыми из этих соображений и с последним вопросом я обратился вполголоса к молодому креолу.
Д'Отвиль согласился со мной и посоветовал остаться. Он тоже держался того мнения, что я могу с одинаковым успехом рискнуть и здесь.
Итак, я вынул из кошелька золотой и поставил его на туза.
Ни банкомёт, ни крупье даже бровью не повели, даже мельком не взглянули на мою ставку. Жалкая монета в пять долларов, конечно, не могла произвести впечатления на этих бывалых игроков, через чьи руки проходили десятки, сотни и даже тысячи долларов.
Чорли метал с тем непроницаемо-хладнокровным видом, который отличает всех людей его профессии.
— Выиграл туз! — воскликнул чей-то голос, когда вышло два туза подряд.
— Угодно получить фишками? — осведомился крупье.
Я сказал, что фишками, и крупье положил на мой золотой красный костяной кружочек с цифрой пять посередине. Все десять долларов я решил оставить на тузе.
Банкомёт продолжал метать, и вскоре опять вышли два туза, и я получил ещё две красные фишки.
Я и тут не взял своего выигрыша, так что у меня на карте набралось уже двадцать долларов. Ведь я пришёл сюда не развлекаться. У меня была совсем иная цель, и я не собирался попусту тратить время. Если фортуна пожелает быть ко мне благосклонной, почему бы ей сразу же не улыбнуться мне? И, кроме того, когда я думал о той, что была истинной ставкой в этой игре, я желал одного — положить конец неизвестности. К тому же мне претила грубая и распущенная компания, теснившаяся за игорным столом.
Игра продолжалась, и спустя некоторое время опять вышли два туза. Но на этот раз я проиграл.
Не говоря ни слова, крупье сгрёб фишки и золотой и спрятал их в свою лакированную шкатулку.
Я снова вынул кошелёк, поставил десять долларов на даму и выиграл. Я удвоил ставку и снова проиграл. Потом опять выиграл десять долларов, опять их проиграл, и так снова и снова — то выигрывая, то проигрывая, то ставя фишками, то золотом, я опустошил свой кошелёк!
Глава LVII. ЧАСЫ И КОЛЬЦО
Я встал с места и с отчаянием взглянул на д'Отвиля. Мне незачем было сообщать ему печальную весть: взгляд мой был красноречивее слов, к тому же юноша следил за игрой, наклонившись через моё плечо.
— Что ж, пойдёмте, мсье? — сказал я.
— Нет ещё, постойте минутку, — ответил он, кладя руку мне на плечо.
— Но зачем? У меня ничего не осталось. Я проиграл всё — всё до последнего доллара! Это надо было предвидеть. Нам нечего тут делать!
Возможно, я произнёс эту фразу слишком резко. Сознаюсь, я был взбешён. Помимо страшной перспективы завтрашнего дня, я вдруг усомнился в своём новом друге. Его знакомство с этими людьми, совет играть здесь, наша по меньшей мере странная встреча с пароходными шулерами, быстрота, с какой опустел мой кошелёк, — все эти соображения молнией пронеслись в моей голове, и я невольно подумал: уж не обманщик ли д'Отвиль? Я старался припомнить наш последний разговор. Навёл ли он меня на мысль посетить именно этот притон, сделал ли что-нибудь для этого? Играть он мне, во всяком случае, не предлагал, а скорее отговаривал, и я не мог припомнить, чтобы он убеждал меня сесть играть в фараон. Кроме того, он не меньше моего удивился, заметив этих господ за столом.
Но что из того? Разве так трудно разыграть удивление? Что, если, подобно торговцу свининой, который так ловко меня провёл, мсье д'Отвиль тоже состоит пайщиком в достойной фирме Чорли, Хэтчера и К°? Я повернулся к нему, с моих губ готова была сорваться ядовитая фраза, но тут я сразу понял, что заблуждался. Устремив на меня свои чудесные глаза, молодой креол снизу вверх глядел мне в лицо — он был ниже меня ростом — и ждал, когда я приду в себя. Что-то сверкало в его протянутой руке. Это был вязаный кошелёк. Сквозь его шёлковую сетку поблёскивали жёлтые монеты. Он протягивал мне свой кошелёк с золотом!
— Возьмите! — проговорил он нежным, серебристым голосом.
Сердце у меня болезненно сжалось. Я с трудом выдавил из себя ответ. Если б он знал, о чём я думал всего секунду назад, он понял бы, почему щёки мои внезапно залила краска стыда.
— Нет, сударь, — пробормотал я. — Вы слишком великодушны! Я не могу принять этих денег.
— Ну, ну, пустяки! Возьмите, прошу вас, и рискните ещё раз. Фортуна была к вам сурова в последнее время, но ведь она — богиня непостоянная и ещё, может быть, улыбнётся вам. Берите же кошелёк.
— Право, сударь, я не могу после того… Простите меня!.. Если бы вы знали…
— Так, значит, мне придётся играть за вас. Вспомните, ради чего вы пришли сюда! Вспомните Аврору!
— О!
Это "о", вырвавшееся из моей груди, было единственным ответом молодому креолу, который уже повернулся к столу и поставил свои золотые.
Я смотрел на него с изумлением и восторгом, к которому примешивалась тревога за исход игры.
Какие маленькие белые руки! Какой великолепный перстень с алмазом сверкает на его безымянном пальце! Игроки, словно зачарованные, смотрят на драгоценный камень при каждом движении руки, щедро рассыпающей по столу золотые. И Чорли с Хэтчером тоже заметили перстень. Я видел, как они многозначительно переглянулись. Оба отменно вежливы с молодым креолом. Он сразу же завоевал их уважение своими крупными ставками. Они с особой почтительностью и вниманием называют карту, когда он выигрывает, и вручают ему фишки. Весь стол любуется им, дамы кидают на него вкрадчивые и коварные взгляды. Каждая готова броситься ему на шею ради сверкающего брильянта.
Я стоял возле него, с волнением следя за игрой, с большим волнением, чем если бы ставил сам. Но ведь это была и моя ставка. Он играл для меня. Для меня этот великодушный юноша рисковал своими последними деньгами.
Но я недолго томился неизвестностью. Вот он ставит и проигрывает — и ещё повышает ставку. Он занял моё место у стола, и вместе с местом к нему перешло и моё невезение. Почти каждую ставку сгребал крупье, пока наконец последняя монета не была поставлена на карту. Ещё немного — и вот она звякнула, падая в шкатулку.
— Идёмте, д'Отвиль! Идёмте отсюда! — шепнул я, наклоняясь к нему и беря его за руку.
— Во сколько вы оцените это? — спросил он банкомёта, не обращая на меня внимания.
И с этими словами он снял через голову золотую цепочку с часами.
Этого я и боялся, когда предлагал ему уйти. Я повторил свою просьбу, я молил его, но он не желал ничего слушать и торопил Чорли с ответом.
Чорли, видно, не любил тратить слов на ветер.
— Сто долларов за часы, — отрезал он, — и пятьдесят за цепочку.
— Великолепно! — воскликнул кто-то из игроков.
— Они же стоят вдвое больше, — пробормотал другой.
В огрубевших сердцах собравшихся здесь людей всё же сохранились человеческие чувства. Тот, кто проигрывает, не вешая головы, неизменно вызывает общее сочувствие, и возгласы, сопровождавшие каждый проигрыш юного креола, свидетельствовали о том, что все симпатии на его стороне.
— Правильно, часы и цепочка стоят значительно больше, — вмешался высокий человек с чёрными бакенбардами, сидевший в конце стола.
Внушительный и твёрдый тон, каким были сказаны эти слова, возымел своё действие.
— Разрешите, я ещё раз взгляну, — сказал Чорли, перегибаясь через стол к д'Отвилю, который сидел с часами в руке.
Д'Отвиль снова вручил часы шулеру, а тот, открыв крышку, внимательно осмотрел механизм.