I.
...9 Мая 198.. года, СССР, день праздника победы над Германией.
... Ранее утро. Ярко-оранжевый шар Солнца неспешно выплыл из-за горизонта. Его лучи осветили тёмное пятно виднеющегося вдалеке города, лениво заскользили по примыкающему к нему колхозному полю, уже позеленевшему из-за взошедших всходов, разрезающему поле надвое пустынному шоссе, ведущему в город, и под конец упёрлись в ровный ряд домиков дачного посёлка.
Оттуда на шоссе выехала старая, серая "Победа". В машине ехали двое: ветеран-танкист Пётр Николаевич Аскольдов, крепкий невысокий старик, на кителе которого висели два боевых ордена и три медали, а также худощавый подросток лет так двенадцати-тринадцати — его внук Артур.
Последний смотрел в полуоткрытое окно — набегающий поток свежего весеннего воздуха приятно освежал, мимо проносились посаженные вдоль дороги деревья, все покрытые молодой листвой, некоторые из них уже зацвели, вдалеке на поле работал трактор, гул его мотора был едва слышен.
— Деда, а деда, а где ты воевал ?
— Да много где, — старик усмехнулся, — вначале, в 1939 году был на Халхин-Голе. Это на Дальнем Востоке. Там тогда с япошками была заваруха. Я был молодым, командиром танком. В следующем году — Финская Кампания. Чудом жив остался. Эх, сколько наших там погибло! Войну с немцами встретил младшим лейтенантом на румынской границе. После — Воронеж, Сталинград. На Курской Дуге снова ранило, опять еле выжил. Закончил войну в Праге гвардии майором.
— Деда, а что на войне самое плохое? Ветеран, тяжело вздохнул, вспомнил военные годы, и задумался, соображая, что можно можно, а чего нельзя сказать своему хоть и настырному, но очень любимому потомку.
Но на сей раз, фронтовик решил быть предельно откровенным — мальчик уже вырос и нуждается в мужском воспитании:
— Хуже всего — это предательство, когда свои же стреляют в спину... И трусость. Один раз испугался — не беда! Ну, с кем не бывает. Война-то вещь страшная. Но если не привык, если не преодолел свой испуг, то ты уже не человек, а так ... Помнишь, что сказал Спартак? Лучше умереть стоя, чем жить на коленях! ...И ещё — неизвестность. Это когда, например, в окружение попадаешь, везде враги и непонятно куда идти, и где к своим пробиваться.... А также враньё. Нам говорили: На фронте без перемен, на фронте без перемен, — но мы уже знали, что наше дело плохо, раз нам бояться сказать правду.
— Деда, а кто виноват, что вы отступали и в окружения попадали? Маршалы и генералы? Или Сталин?
Петру Николаевичу снова вспомнил войну, трагический 1941-й год с его постоянными отступлениями и поражениями Красной Армии, реки слёз и моря крови, выплаканные и пролитые советскими людьми, речи Сталина и Молотова, страшный военный парад 7-го Ноября на Красной Площади, когда смертники, промаршировав мимо стоящего на ленинском мавзолее товарища Сталина сразу отправлялись на фронт — из них лишь единицы выжили, и, наконец, битву под Москвой — первую весомую победу Красной Армии.
Поэтому он и не стал отвечать:
— Вот мы уже и приехали, — автомобиль въехал в город.
Внезапно на перекрёстке им наперерез выскочила белая "Волга". И хотя Аскольдов и ударил мгновенно по тормозам и до упора вывернул руль, однако "Победу" "занесло", и она зацепила крыло советского лимузина.
Фронтовик пулей выскочил из машины:
— Куда прёшь?! У тебя, что глаз нет — чего на "красный свет" едешь?!
— Не гуди, дед! — водитель "Волги", одетый в дорогой костюм, высокий мужчина лет так тридцати с небольшим с уже явно обозначившейся лысиной, вообще, с типичной внешностью коммунистического чиновника, тоже вышел из машины и не торопясь стал осматривать причинённые повреждения.
— Слышь, старик, — чиновник закончил осмотр, — плати пол-тыщи и я претензий не имею.
— Это я платить должен? — возмутился Аскольдов-старший, — Это я что ли на "красный" ехал?
— А у тебя свидетели есть? — водитель "Волги" неопределённо махнул рукой, указывая на безлюдные улицы. — Ладно, тогда ждём милицию.
И он извлёк из кармана серебряный портсигар, открыл его и достал дорогую кубинскую сигару — подарок Фиделя Кастро советским товарищам, — некоторое время мял её, крутил пальцами — видимо какая-то тревожная мысль не шла у него головы, потом резким движением сунул её в рот, и, не прикуривая, направился к ближайшему уличному телефонному автомату.
Город просыпался — на улицах появились первые прохожие, и вскоре возле места происшествия собралась толпа зевак.
Наконец заявилась и дорожная инспекция:
— Инспектор Денисенко. Ваши документы! — скороговоркой пробурчал краснощёкий широкоскулый украинец высокого роста и неспортивного телосложения. Судя по мутноватому блеску его небольших серых глаз, он уже выпил свои сто или может более грамм, отчего работать в праздник ему, как и всем нормальным советским людям, естественно, не хотелось.
Инспектор едва глянул в права и паспорт Аскольдова, зато документы водителя "Волги" вызвали у него немалый интерес — Денисенко столь скрупулезно их рассматривал, словно пытался их выучить наизусть. Конечно, только глянув на номера, он уже знал кто перед ним — в Советском Союзе автомобильные номера у коммунистической номенклатура были другие, чем у простых граждан, — и теперь, шевеля пьяными извилинами, обдумывал, какую ему занять позицию в этом конфликте, чтобы не прогадать. И решение было принято быстро.
— Возьмите, — физиономия стража порядка расплылась в подхалимской улыбке, — так что тут у вас произошло?
— Он поехал на "красный", — дедушка Артура решил взять инициативу в свои руки.
— А что вы скажете, товарищ Миргородский?
— Этот гражданин ошибается, поскольку нарушил правила сам.
— Вот видите гражданин Аскольдов — у него другое мнение, а не доверять товарищу Миргородскому у нас нет оснований.
— Ну да, этот товарищ, наверно, большой член партии, однако не только у него есть заслуги ...перед Родиной.
— Не только вы один воевали, — чиновник возмутился и кивнул на китель Аскольдова, — мой отец тоже воевал... в войсках НКВД. Поэтому мы знаем, как "воевали" вы, быдло...
— Да, что вы такое говорите, товарищ Миргородский?! — даже для инспектора, который, казалось бы, все видел в жизни, это было уж слишком.
Но того остановить уже было невозможно:
— Как вы, быдло, в начале войны от немцев драпали и миллионами в плен сдавались. И лишь когда у вас остался выбор между ссылкой в Сибирь, на Колыму, немецким концлагерем или расстрелом на месте, вы наконец-то свою горячо любимую Родину защищать соизволили.
Воцарилось молчание — такого никто не ожидал.
— Так что не бряцай медалями, дед, — Миргородский продолжил, — и запомни — суд, и милиция всегда будут на моей стороне. Захочу я тысячу рублей — и суд присудит тысячу, а захочу две тысячи и ты две "штуки" заплатишь — никуда не денешься. А будешь жаловаться, добиваться справедливости, так знай — в психбольнице свободные места всегда найдутся. Но ты этого делать не будешь, правда? Вы, ведь поколение, войной и Сталиным хорошо напуганное...
— А я думаю, что эта царапина на две тысячи не потянет, — ветеран уже пришёл в себя от подобного хамства и двинулся к своей машине, — но ничего это мы сейчас исправим... Артурчик выйди и иди туда — к людям.
— Зачем деда, а?
— Выйди, тебе говорят! Артур послушался, нехотя вылез из машины и поплёлся к толпе. Его дед был добрым и уступчивым, но только до того момента, пока выходил из себя — тогда его упрямство не имело границ, и спорить с ним было бесполезно.
Пётр Николаевич сел за руль — "Победа" сорвалась с места.
— Стой! — утренний воздух прорезала трель милицейского свистка.
Но ветеран и не пытался бежать. Его автомобиль дал задний ход, отскочил назад, и с разгона таранил машину коммуниста. Но этого Аскольдову показалось мало. "Победа" снова отъехала назад, но на много дальше чем в первый раз, и ударила снова.
Наступила мёртвая тишина. Внезапно оцепенение прошло и толпа бросилась к месту трагедии. "Волга" была разбита вдребезги, "Победа" же пострадала значительно меньше, однако её рулевая колонка въехала ветерану в грудь.
— Скорее вызывайте "Скорую помощь"! — выкрикнул кто-то.
Пётр Николаевич открыл глаза.
— Да как вы могли такое сделать? — с ужасом спросил сразу протрезвевший Денисенко.
— Как? Да так, как я таранил немецкие танки под Курском! — ветеран закрыл глаза. Он был мёртв.
— Деда, дедушка не пугай меня, открой глаза, — всхлипывал Артур, — деда, не умирай.
— Ну и натворили вы, товарищ Миргородский! — в душе инспектора кипела яростная схватка между совестью и страхом перед нагоняем, который он обязательно получит от своего начальства.
— Вы мне не товарищ, — отрезал коммунист.
Артур повернул заплаканное лицо к убийце деда: — Запомни, гад! Когда я выросту, то тебе отомщу обязательно!
— Ты ещё вырасти щенок! — Миргородский зловеще засмеялся. — Скоро ваши времена закончатся, и наступит время наше, и мы ещё покрасим крыши вашей кровью...
...4 октября 1993 года, Москва. Танки расстреливают Белый Дом. По тёмному подземному переходу московского метро с автоматами бегут двое защитников российского парламента, прорвавшихся сквозь отцепление правительственных войск.
Один из них остановился:
— Ну, всё, Медведь, я пошел на Курский вокзал. На, — Артур Аскольдов бросил спутнику автомат. — Думаю тебе он ещё пригодиться, а мне его через границу всё равно не провести.
— Удачи, Артур! Если что надо — звони. Ведь я тебе по гроб обязан.
II.
... Наши дни, США, Нью-Йорк.
В это ранее воскресное утро в кровати после бурной ночи двое приходили в себя. Изнурительная постельная битва, ко взаимному удовлетворению, закончилась боевой ничьёй, но удивительно — ни ему ни ей спать не хотелось.
— Ну ты и жеребец, Джек, — я от тебя этого не ожидала! — восхищённо сказала хозяйка квартиры, тридцатилетняя банковская служащая Джина Смит своему приятелю. Любовниками они уже были три года, и уже давно подумывали о браке. Вообще на Джека, ей было грех жаловаться: он — настоящий мужчина во всех отношениях, сильный и мужественный, цену себе знает, но не заносится до небес, если иногда и позволяет собой манипулировать, то до определённого предела, конечно.