Они сидели в ее кабинете. Виктория Львовна развернула сэндвич в фольге, в бутылочку апельсинового сока воткнула трубочку. – Вы только посмотрите: Гоголь, Клюев, Соловьев, Крылов. И вы, Иван Борисович, из этой же стаи пернатых, – пошутила она. (Виктория Львовна знала о юношеском увлечении Ивана литературой.)
Она надкусила сэндвич и бросила взгляд на часы на стене – время ланча обычно пролетает молниеносно.
– А вы как будто помолодели, Иван Борисович. Таким орлом, признаюсь, вижу вас впервые. Что же, коллега, вас так омолодило в Риме?
– О-о, доктор, вы себе не представляете, что такое Рим... – Иван заложил руки за голову и, откинувшись в кресле, свободно вытянул ноги. Прикрыл глаза и начал декламировать: – "Влюбляешься в Рим очень медленно, понемногу – и уж на всю жизнь. Мутно и туманно все кажется после Италии..." Знаете, чьи это слова? Да, конечно, – бессмертного Гоголя...
После недолгой паузы он снова закрыл глаза и продолжил:
– В Риме, доктор, веришь в Бога, в Его существование. И в себя тоже начинаешь верить, в свой талант... – он неожиданно вздрогнул и умолк, будто сболтнул что-то лишнее.
– Вас послушаешь, так и самой захочется туда немедленно отправиться. К своему стыду, ни разу в Италии не была. Очень люблю Германию. Сколько раз задумывала поехать в отпуск и во Францию, и в Италию, но почему-то всегда заканчивалось тем, что ехала в Германию. Мне кажется, что я должна была там родиться. Но судьба, видите, распорядилась иначе... А как вам понравилась итальянская кухня?
– Пицца, если честно, самая обыкновенная – мука да сыр с томатным соусом. И лазанья тоже – ничего особенного. Моя мама печет пироги с сыром и грибами намного вкуснее, чем все пресловутые римские кулинары. А какого поросенка мама готовит, и потом его с хреном!.. – Иван сильно потянул носом, будто уловил в кабинете запах этого запеченного поросенка.
А доктор Фролова, допив сок, кивнула на медицинский журнал, лежащий на ее рабочем столе:
– Этот журнал – специально для вас, там есть интересная статья, я отметила ее звездочкой. Мистер Селезень! Вы меня слышите? Вы здесь или опять куда-то улетели?
ххх
После ланча Иван шел по широким коридорам психбольницы. С грохотом раздвигалась железная решетка, ограждающая дверь лифта и каждый раз запирающаяся на замок. Возле некоторых палат сидели санитары, присматривающие за буйными.
В зале отдыха несколько пациентов смотрели по телевизору какое-то шоу; смехом взрывался зал – на экране, но зрители по эту сторону экрана – в пижамах – хранили молчание.
Одна из медсестер – Сандра (та самая, которая побывала в Италии и столь восторженно отзывалась об этой своей поездке) за что-то отчитывала пациента, помахивая перед его носом указательным пальцем. Сандра была совершенно безразлична к больным, они ей ужасно надоели за годы, что она проработала в психбольнице.
Селезень вошел в одну из палат, где накануне его отпуска появился новый пациент – чернокожий гигант неопределенного возраста, по имени Джим. Пациент – загадка. Его привезли в наручниках – устроил настоящий дебош в Манхэттене, разгромив там несколько бутиков и ресторанов. Его усмирял целый взвод полиции, говорят, пришлось даже вызвать вертолет.
В больнице Джиму сделали укол, и он тут же успокоился: тихонько лег на кровать, подложил под щеку сложенные лодочкой ладони и заснул.
Прошел день, другой, а Джим почему-то не просыпался. Лежал себе на кровати, то храпел, причем до того громко, что дрожали стекла в оконных рамах, то тихо посапывал. Пытались его разбудить – безуспешно. Решили, что Джим просто устал после долгого бродяжничества, скитаний и дебошей. Пусть отдыхает, восстанавливается. Однако и через неделю Джим не проснулся. Спал, как убитый, только позы изредка менял.
Обсуждали его дело на врачебном совещании. Что за мистика? Пришли к выводу, что Джим впал в летаргический сон. Явление достаточно редкое в наше время, когда все сон теряют. Решили ждать, когда Джим проснется.
В этой палате стояли две кровати. На одной лежал Джим. По-прежнему спал, широко раскрыв рот. Воротник пижамной курточки топорщился и касался его небритой щеки.
Доктор Селезень на миг остановил на Джиме взгляд. Надо же – до чего странные у него веки: толстые, морщинистые, будто из слоновой кожи. Такие веки поднять наверняка непросто. "Ему тяжело держать глаза открытыми!" Эта неожиданная догадка совершенно непсихиатрического характера смутила Ивана. "Что-то я стал слишком много фантазировать. Но, может быть, он все-таки не спит?" Для верности доктор Селезень легонько потряс Джима за плечо. Тот пробормотал что-то невнятное, затем сильно втянул воздух через широко раздутые ноздри и... снова захрапел.
Вторая кровать в палате была свободна, без постели. Странное дело: в больницу беспрерывным потоком поступают больные, но кровать не используется и свободное койко-место пропадает.
Эту кровать месяц назад сюда принесли из кардиологического отделения, где она почему-то оказалась не нужна. Технически оснащенная и начиненная электроникой, кровать выделялась среди других современным дизайном и количеством кнопок. Обрадовались было такому приобретению, но вскоре в ней обнаружилась какая-то поломка. Вызвали мастеров, те провозились полдня, но так и не починили.
"На следующем заседании персонала нужно спросить у директора, в чем дело, что за бесхозяйственность?! Пусть поставит вопрос ребром перед своим заместителем по административной части".
Припомнив замдиректора по административной части – мистера Вильяма, – Иван словно увидел перед собой важного, полного мужчину, который имел обыкновение то и дело вытирать взопревшую шею ароматизированной салфеткой и при этом сильно кривить лицо, будто пользовался не мягкой салфеткой, а наждачной бумагой. Иван представил себе его... в виде борова, летающего по коридорам психбольницы. А сверху на него можно посадить... голую наездницу. Кого бы? Медсестру Сандру? Нет – доктора Фролову!
Ай-яй-яй, очень неудачная фантазия, Иван Борисович. Нельзя так – о коллегах. Но мистер Вильям в образе борова все-таки хорош!
Хмыкнув, Иван подошел к свободной кровати. Зачем-то положив на нее руки, надавил несколько раз. Кровать – с электронным приводом, с внутренним подогревом матраса, – отозвалась веселым скрипом, от которого Ивану стало очень гадко на душе.
Он неожиданно вздрогнул и в ужасе оглянулся...
Кто это? Тень большой птицы выпорхнула откуда-то и пролетела под потолком. Птицы? Птицы?!
Тень устремилась в угол палаты, и Иван заметил ее черное крыло. Или же это был край черного плаща? Иван сжал кулаки, приготовившись к тому, что этот некто сейчас на него набросится.
...Бар "Sistina", дорога от станции "Barberini"... Иван крепко упирался руками в кровать, словно пытался удержать ускользающее от него чувство реальности. Но его как будто уволакивало куда-то, уносило, переворачивало и перекручивало в воздухе.