Он майор, из корпуса миротворцев. Очень красивый мужчина, правда, глупый до невозможности. Зачем он мне нужен, сама не знаю.
— Тогда давай в другой день, — перебил Давид. Ему почему-то не хотелось слушать про испанского майора-миротворца. — Как насчет пятницы, после работы?
Глава 3
"Освобожден. Теплая, тихая июньская ночь. По пустому тротуару идет пожилой негр. Что-то бормочет под нос, смеется.
— Сколько сейчас времени? — спрашиваю у него.
— Половина первого.
— Закурить не найдется?
Чернокожий дает мне две сигареты и, продолжая что-то бормотать, уходит. Сигареты есть, но нет спичек — их у меня забрали при аресте. Зато есть тринадцать долларов. Полицейские у меня деньги не отняли. Хорошие копы. Перед тем как я вышел из камеры, полицейский Перез даже угостил меня на прощанье куском пиццы и кофе. Сокамерники мне завидовали.
Я поделился пиццей с Педро, который, не знаю почему, тоже был в тюрьме и ожидал суда. Понять Педро невозможно — этот спесивый сальвадорский пьяница за годы жизни в Нью-Йорке не выучил и пары английских слов. Впрочем, ему достаточно испанского, чтобы попрошайничать в испанском Гарлеме. Амиго.
Это была моя третья посадка. Перез меня хорошо знает, я постоянный его клиент. Впрочем, не я один: Педро, Африка и все остальные из банды алкашей и бездомных, обитающих в районе 125-й стрит, что на границе негритянского и испанского Гарлема.
В этот раз арестовали меня за открытую бутылку пива. Теперь, завидев Переза, мне нужно быть вдвойне осторожным. Уверен, что он захочет упечь меня в камеру снова.
На какой я нахожусь улице? 36-я стрит и 1-я авеню. Ну, вперед, до самой 125-й!
Внимательно слежу за тротуаром, прошел один квартал — и в кармане уже полно бычков. Ой! Передо мной на асфальте едва подкуренная "верджинка". Здесь, в Манхэттене, живут очень богатые люди, выбрасывают сигареты, едва успев прикурить. Попробуй найди такие бычки в Бруклине. Куда там! В Манхэттене и в урнах, и возле ресторанов можно хорошо поживиться едой: найти даже неразвернутые сэндвичи с бужениной и яйцами или гамбургеры с ветчиной и помидором. Я голоден — кусок пиццы, который я получил, выходя из камеры, давно переварился в желудке.
Жую найденный бутерброд, неспешно иду по пустой ночной улице. На мне кроссовки Nike, подаренные Африкой. Очень хорошие кроссовки: почти новые, легкие и мне по размеру. Есть ли где негр чернее Джамиля-Африки? Чернота кожи, однако, не самое главное его свойство. Не знаю другого такого щедрого чернокожего. Он всегда веселый, потому что курит марихуану. Помню, когда Перез надевал на меня наручники, стоявший рядом Джамиль-Африка смотрел на эту сцену довольно мрачно. Еще бы! Открытая бутылка пива была его, не моя. Он просто ее поставил возле меня, когда мы с ним пили на скамейке. Из-за этого недоразумения я должен был с жутким отходняком целый день валяться в участке на бетонном полу, пить тухлую воду из-под крана и испражняться в присутствии сорока сокамерников.
Чудесная страна Америка! После того как судья меня оправдал, мне вручили карточку на проезд в метро, чтобы я добрался домой. Но мой дом — улица, в подземку я спускаюсь только зимой, и то когда очень холодно. За все годы бомжевания я спускался в метро, может, раза три. Все из-за полицейских, которые не разрешают там спать на скамейках. Завидят, что кто-то лег, — обязательно подойдут и заставят сесть, а то и просто выдворят из подземки. А спать сидя неудобно. Не говоря уж о том, что поезда мешают своим грохотом. Чтобы спать в метро в таких условиях, нужно напиться до немоты. А это не по мне, я люблю до полунемоты. До полунемоты — чешский способ, пивной; до немоты — русский, водочный.
У меня карточка на проезд, нужно ее продать. Предлагаю со скидкой вдвое. Купил один прохожий. У меня уже четырнадцать долларов. Теперь прямым ходом в бакалейную лавку. Хочется курить. Где же взять спички? Улица пуста. Но возле одного дома сидят кружком три старые китаянки, в центре горит свеча в фонарике.
— Извините, нет ли у вас спичек?
Одна женщина вынимает из кармана спички, протягивает их мне. Жестом дает понять, что могу оставить спички себе.
Вот наконец 125-я стрит и любимая бакалейная лавка. Возле нее, как всегда, куча забуханных негров и испанцев, среди них Джонни. Покупаю двенадцать бутылок пива и упаковку табака. Одну бутылку даю Джонни, а он за это дарит мне марихуану.
Затем, сойдя с дороги, продираюсь сквозь кустарник. У невысокого здания с заколоченными дверьми и окнами лежит матрац, кусок пластика и одеяло — это моя летняя резиденция. Вдруг замечаю: кто-то здесь есть. Какая-то чернокожая сидит на моем матраце. Завидев меня, вскочила.
— Sorry, sorry, — залепетала она. — Это твой матрац?
— Да, мой. Здесь моя вилла.
Она хихикнула, оценив шутку. Она довольно привлекательна. На вид ей лет двадцать, одета в легкую футболочку и очень короткую юбку. Несложно догадаться, что проститутка. Через плечо перекинута сумочка, в которой наверняка лежит "походный набор" шлюхи: косметика, сигареты и презервативы.
— Что ты пьешь? — спросил я.
— Все подряд: виски, водку, ром.
— А пиво?
— Пиво тоже.
Даю ей бутылку. Вместе с ней сидим, курим ее сигареты, пьем мое пиво.
— Меня зовут Лили, — сказала она и поцеловала меня в губы.
Губы у нее теплые и гладкие, как шелк. Не сомневаюсь, что Лили — ее профессиональная кличка, среди проституток Гарлема Лили часто встречаются. Она рассказывает о себе: "работает" на улице с пятнадцати лет, курит крэк, пьет. Школу не закончила, живет в негритянском Гарлеме, но работает в испанском. По ее словам, в испанском не такая жесткая конкуренция.
Лили допила пиво, ей пора "на работу". Сказала, что не прочь сюда приводить своих клиентов, ей это место очень понравилось. Спросила, не помешает ли мне.
— Нет, не помешаешь.
Поцеловав меня еще раз, ушла. А я закуриваю марихуану, подаренную Джонни. Выкуриваю только половину сигареты. У Джонни очень крепкая марихуана, от такой могут начаться глюки.
Пришла крыска Анечка, решила проведать, как мои дела. Смотрит рубиновыми глазками, чистит усики. Анечка красивее и крупнее крыс Бруклина: она вся серая, а сзади, вокруг хвоста, желтое пятнышко.
— Сегодня, Анечка, у меня для тебя ничего нет. Я сидел в тюрьме. Поесть тебе принесу в другой раз.
Анечка, понимающе поморгав, убежала. А мне стало очень тоскливо, потому что меня давно бросили все женщины, я никому не нужен, даже крысам. Остается разговаривать с самим собой, якобы — с родителями, с друзьями, даже с теми, кого уже нет в живых...
Допью последнее пиво и лягу спать. Что же я буду делать завтра? Пойти на Wаrds Island, где полно бомжей? С недавних пор там появилась банда поляков, с которыми мне встречаться незачем. Лучше собрать на улице газеты, по фотографиям и заголовкам узнать, что происходит в мире, купить много пива и скрыться на камнях на берегу Гудзона.
Там хорошо. Река, тишина, ширь, обзор. Нет ни испанцев, ни русских, ни поляков. Есть особая красота в том, чтобы быть одному.
Гарлемские звезды светят. Гарлемский люд спит. Тоже иду спать".
…........................................................................................................
— Понравилось? — настороженно спросил Мартин, засовывая в рюкзак страницы только что прочитанной главы.
Искоса покосился на Давида, сидящего на валунах волнореза. Но тот, казалось, даже не услышал вопроса. Может, и вовсе не слушал его?
Раздетый по пояс Давид смотрел туда, где мальчик и девочка на берегу возводили замки из мокрого песка. И Антоха прилепился к этим строителям. Худой, как щепка. Носит в ведерке воду, половину разливая по дороге, копает песок совком.
— Дэ-авид, почему же ты молчишь? — спросил Мартин. Одет он был в тот же джинсовый костюм, ботинки и бейсбольную шапочку. В такую-то жару.
— Когда ты избавишься от дурацкой привычки все носить с собой?! Ведь ты больше не бомж, у тебя своя комната, пусть хоть на чердаке, но своя, ты за нее платишь деньги. Почему бы тебе не оставлять дома хотя бы рюкзак и куртку? — Давида явно что-то сильно раздражало.
— Ты прав, — согласился Мартин и поник.
— А глава — хорошая. Это самое лучшее из всего, тобой написанного до сих пор. Растешь.
Мартин недоверчиво покосился на Давида, шутит он, что ли? Нет, вроде серьезно. Впрочем, Мартин и сам знает, что глава о бомжевании в Гарлеме удалась.
— Кстати, завтра выйдет журнал с твоим "Золотцем", — сказал Давид по-прежнему раздраженным тоном. — Наши в редакции читали — все под впечатлением. Одна только корректор брезгливо морщилась. В любом случае, равнодушным не остался никто. Поздравляю, твоя карьера бомжа закончилась, началась карьера писателя.
Мартин, переварив в голове услышанное и окончательно убедившись, что Давид не шутит, расплылся в улыбке:
— В котором часу ваш журнал появится в продаже? — спросил он.
— В восемь утра.
— На всякий случай выйду из дома в семь, может, к тому времени уже подвезут в киоск. Сколько стоит журнал?
— Доллар.
Мартин забормотал под нос:
— Неделю поживу без обедов, не умру. В случае чего сэндвичи можно будет подбирать и на улице.
— Сколько же ты собираешься купить экземпляров? — иронично спросил Давид. — Или ты намерен скупить весь тираж?
— Штук тридцать. Парочку отправлю родителям в Чехию, они, правда, на русском не читают, но все равно. Еще подарю своей хозяйке Ванде, пусть знает, кто у нее живет на чердаке. Еще отнесу на работу, Андрию и Бене...