Пью все подряд, даже чачу и самогон, – ответил Влад, когда они, протискиваясь между кастрюль и коробок, направились в кухню. – Вот странно, в Чикаго я почти не пью, раз в месяц, может, два – раздавим с женой бутылку вина на двоих. Даже от стакана красного становлюсь косым. А тут – пью водку и коньяк утром, днем и вечером. И – ничего, трезвый.
– Так у тебя же какая закалка! Ты же вырос в нашем дворе, – пояснил Сашка, доставая из холодильника закуску.
Юрка включил магнитофон: старые записи – "Роллинги", "Квин", "Дорз". Ну и "в честь праздника" распечатал упаковку дорогой марихуаны, которую, по его словам, хранил для исключительных событий.
Выпили несколько рюмок коньяку. Хрустели соленые огурцы, яблоки, шипела минералка. Влад расспрашивал об одноклассниках, о соседях, что с ними, кто из них еще живет в их доме и кто жив вообще. Попытался побольше разведать у Юрки о его "пожизненной герлфренд", но, как и прежде, когда речь заходила о "божественной Юлии", Юрка от прямых ответов уходил.
– Ты, Владя, об этом задавай поменьше вопросов. Лучше готовься в следующем году ко мне на свадьбу приехать, – увильнул Юрка. – И Матвея своего тоже привези.
– А диссертацию, не сссы, поможем тебе написать, – заверил Сашка, закуривая.
Стояли на балконе. Юрка священнодействовал над травой: отсыпал из упаковки зеленоватые крошки на листик специальной бумаги и скрутил в сигарету. – А я считаю, что лучше пить, чем курить эту дрянь. Известно: начинаешь с травы, а заканчиваешь маковой соломой. Сколько у нас за последние годы народу снаркоманилось – не перечесть, – говорил Сашка.
Влад тем временем, под Юркиным инструктажем, попробовал "протащиться от травы". Вдыхал горьковатый дым, но у него не получалось как надо. Заходился в кашле:
– О-о... А-а...
Заботливый Сашка хлопал его по спине своей лапой.
Чудесная ночь лежала на городских улицах. С балкона на семнадцатом этаже открывалась панорама всего уснувшего района. Вдали слева темнели холмы, ведущие к древнему Китаево, а справа, за крышами домов, темным ковром расстилался Голосеевский лес, с его ручьями и горками.
Катались там когда-то на лыжах и санках, спускались по крутейшим скользинкам, летели кубарем в снег...
Вот так, жизненные горки, крутые горки юности, опасные. Всем по ним спускаться, да не каждый может устоять на ногах. Одно неловкое движение, один подлый, невидимый бугорок – теряешь равновесие, подлетаешь в воздух и так шлепнешься, что и костей своих не соберешь...
Юрка вдруг захотел показать, какие гитарные ходы недавно освоил. Притащил из комнаты свою шестиструнную "старушку". Его длинные пальцы забегали по грифу. Лицо Юрки тоже моментально пришло в движение – корчил гримасы, то восторженные, то страдальческие. Исполнением своим в итоге остался недоволен, расстроился, как ребенок, и его пришлось утешать.
Снова пили коньяк, говорили о "чуде" спасения кафе. Все уже были пьяны. Влада в одночасье как-то сморило, на него словно навалилась тяжелая усталость и апатия. Он уже хотел прощаться, один раз даже обмолвился насчет вызова такси. Но с такси как-то замяли, решив выпить еще раз "на коня".
Но странным образом, после недолгого помутнения, в голове Влада неожиданно прояснилось. Как будто вспыхнул свет вокруг, все очертания стали четкими и ясными. Быть может, так подействовала марихуана в сочетании с алкоголем. И усталость, побежденная, отступила. Влад ощутил такой прилив юношеских сил, какого не помнил давно.
Он засмеялся глуповатым смехом, безо всякой причины. Посмотрел в открытый дверной проем балкона, за которым плыла осенняя ночь.
– Пацаны, у меня к вам есть одна просьба. Вы можете исполнить одно мое желание? – спросил он громко, не переставая улыбаться глупой улыбкой.
– Исполнить твое желание? Ты что, шутишь? Заказывай все что хочешь! Любое бухло. Или хочешь девочек по вызову? Так это мы лёгко.
– Нет, все это ерунда. Пошли погуляем. Хочу... – он осекся. Затем кашлянул в кулак. – Хочу пойти туда, где мы в ту ночь...
Юрка с Сашкой переглянулись.
– Ну если так хочешь... Можно пройтись и по местам боевой славы. – Юрка посерьезнел, пьяное благодушие вмиг сошло с его лица.
Сашка сжал плотно губы и покосился на Влада:
– Все верно. Все правильно делаешь.
Они пошли по ночным безлюдным улицам. Фонари струили рассеянный свет. Вдали, у главной дороги, ярко горели окна ларьков и ночных магазинов, где продавали сигареты и спиртное.
Быть может, ночь и была холодной, но после выпитого Влад не чувствовал холода. Его джинсовая куртка была расстегнута.
Они обогнули несколько новых высотных домов, прошли мимо гаражей.
– Вот тут, помнишь, мы встретили первого, – сказал Сашка, остановившись. – Попросили у него закурить. Помнишь, как ты подкатил к нему: "Дядечка, вы случайно не скажете, где находится Византия?" Мы его хорошо отделали... Но, к счастью, он к ментам не обратился.
Сашка щелкнул зажигалкой и закурил:
– Да, много мы в ту ночь наделали глупостей. Много. Столько горя причинили и себе, и родителям. Кстати, и тем людям, кого побили, тоже. О них, правда, я долгие годы совсем не думал. Только недавно как-то случайно мысль пришла в голову: ведь они тоже ни за что пострадали. Прикинь: идет себе человек ночью один по улице. Может, горе у него какое или радость. Или жена в роддоме рожает. Или умирает отец. И тут – какие-то ссыкуны пьяные лезут в драку. Ох, дурачье, дурачье... – Сашка выпустил струю дыма. – Что, пошли дальше?
Остановились в конце небольшого скверика.
– А здесь мы тормознули второго, того, кто сразу побежал к мусорам и фигурировал на суде как пострадавший. Мы вместе с тобой, Владя, шли по одной статье за него. Помнишь, как его звали?
– Конечно, помню.
– А Юрчик в то время погнал вперед, увидел там, вдали, последнего, третьего.
Влад вытер покрывшийся испариной лоб.
Он будто сейчас, на этом самом месте, где росли те же деревья и стояли те же дома, и пахло той же сырой землей, и такими же опавшими листьями, возвращался к себе, в свою далекую юность, к тому Владу, с кем когда-то расстался и кого столько лет тщетно искал.
– Что, пошли туда, на пригорок? – тихо спросил Сашка, не сводя с Влада прищуренных глаз.
– Да-да... Вы идите, а я здесь постою немного. Подойду через минуту, – ответил Влад.
– Дай человеку сходить до ветру, – сказал Юрка, засовывая руки в карманы. И пошел на тот пригорок. И Сашка следом за ним.
Всё они помнили – Юрка и Сашка – до последней мелочи той ночи. И всё следствие, и суд. Да как же им – Юрке с Сашкой – забыть такое? Нет, такое не забывается – семь и шесть лет в лагерях усиленного режима!
А Влад не помнил из той ночи главного. Ведь жил он далеко, аж в Америке, за океаном, и прошло уже столько лет, и слишком многое изменилось, и воды утекло в Днепре столько, что обмелела еще больше старая река.
Не помнил и не хотел помнить. Он был занят семьей, диссертацией.
Но сейчас он слышал, как затикали незримые часики над его головой. Тикают, отсчитывая с этой минуты новое время – и для него, и для его друзей.
Глотая холодный воздух, он словно бы снова видел ту сцену: вон, на пригорке с каменной лестницей, Юрка остановил какого-то прохожего. Сашка, подойдя к ним, толкнул мужчину в грудь. Завязалась драка.
Влад в это время стоял здесь, на углу скверика. Застегнул ширинку и побежал туда, где мужчина, уже сбитый с ног, лежал на земле.