Загубленими слідами

* російською мовою *

Тайный договор

Беседа затягивалась, но никто этого не замечал: ни ребятишки, без приглашения проникшие в зал районного Дома культуры, ни взрослые, обычно занятые, обремененные и домашними и служебными делами. Полковник в отставке Красюк, приехавший накануне в Веселый Подол, вел неторопливый рассказ о давно прошедших днях Великой Отечественной войны.

Некоторые из присутствующих его знали не первый год.

Хорошо помнил его, например, старый врач Никодим Иванович Сулима… Десять лет тому назад, в одну из тревожных июньских ночей к врачу постучали. К внезапным вызовам Никодим Иванович привык, но в войну в такое позднее время к нему приходили обычно те, кто избегал вражеского глаза и, естественно, не хотел, чтобы его видели днем.

Трое вооруженных хлопцев внесли в сени человека, завернутого в пеструю немецкую плащ-палатку. На широкой лавке при свете керосиновой лампы Никодим Иванович, ни о чем не спрашивая, осмотрел раненого, извлек у него из голени пулю и сделал перевязку, пользуясь для этого куском чистого полотна.

Друзья раненого стояли молча, пока не была окончена операция. Потом один из них, видимо, старший, сказал:

— Спасибо вам сердечное, товарищ доктор!.. Мы очень просим: оставьте у себя нашего товарища… А когда он станет на ноги, отправьте его в лес… Никто, — говоривший пристально глядел в лицо доктора, — никто не должен знать о раненом. Иначе… Да вы знаете, что бывает в таких случаях… Предателя и под землей найдем.

Они пожали руку своему товарищу, оставили ему две полные запасные кассеты к пистолету и ушли.

Двенадцать дней раненый жил в погребе у врача, еще восемь дней у соседки Марины. Немцы кого-то упорно искали, но люди в Веселом Подоле умели хранить тайны.

Сулима не знал, кого именно он лечил и прятал. Гораздо позже выяснилось, что Филипп Красюк был начальником штаба партизанского отряда.

Помнила полковника и Шура — дочь Сулимы. Вместе с соседкой Мариной она проводила его в Сахновщину, одно из урочищ в Веселоподольских лесах, и помогла переправиться на ту сторону Десны. Долго в Веселом Подоле было неизвестно о дальнейшей судьбе Красюка. Лишь после войны, когда передали по радио Указ о награждении орденом В. И. Ленина врача Сулимы за спасение раненого партизана, узнали, что полковник Красюк жив.

Спустя десять лет после памятных дней 1942 года он, выйдя в отставку, приехал в Веселый Подол на постоянное жительство.

Вскоре после приезда полковника Красюка попросили поделиться воспоминаниями о Великой Отечественной войне.

Районный Дом культуры не мог вместить всех, желающих послушать Красюка, и поэтому пришлось объявить, что полковник выступит не раз, затем придет еще и в школу.

Но Андрейка Седых и его друг Федя Боярченко не могли ожидать так долго и постарались попасть на первую беседу.

Полковник, человек уже в летах, но хорошо сохранивший военную выправку, стоял у застланного красной материей стола. Никаких записей, конспектов перед ним не было, он лишь попросил поставить стакан воды. Клубный сторож Фома Гордеевич принес полный куманец холодной криничной воды.

У Красюка была седая, почти белая голова, седыми были и небольшие, аккуратно подстриженные усы, только брови оставались черными; на левой выбритой щеке под усы убегал косой лиловатый шрам, и это делало лицо полковника жестковатым, хотя глаза у него были добрые.

Андрейка и Федя, сидя рядом со своим бывшим вожатым Игорем Седлецким, никого, кроме полковника, не замечали, не спускали с него глаз, ловили каждое его слово; смеялись, когда он улыбался, хмурились, когда сводил он в одну линию свои черные брови, вздыхали, когда он задумчиво смотрел в окно.

Неторопливо текла речь Красюка. Полковник рассказывал о том, как был организован отряд, какие боевые задания он выполнял, в каких условиях жили народные мстители. Всё это было интересно, но ребят особенно поразил один эпизод…

В июне 1942 года партизаны, находившиеся на отдыхе после длительного перехода, подверглись внезапному нападению карателей. Им кто-то указал дорогу, подошли они почти бесшумно, без единого выстрела сняли часовых. Только благодаря стойкости и железной выдержке бойцов, находчивости командиров, отряду удалось вырваться из окружения. В бою был ранен начальник штаба, погиб отрядный врач. Партизаны вспомнили тогда о враче Сулиме, командир приказал отправить раненого к нему — до Веселого Подола было не больше пяти километров.

Отряд тем временем уходил от карателей, петлял по лесным зарослям, а по его следам неотступно двигались вооруженные до зубов эсэсовцы. Нужно было задержать их хотя бы на несколько часов, тогда отряд сумел бы оторваться и, переправившись на ту сторону Десны, уйти от преследователей, отдохнуть, собраться с силами…

Командир выделил несколько бойцов, они должны были задержать карателей. Ценой жизни, но задержать, не пропустить к реке. Происходило это ночью, в обстановке тревожной, напряженной, и только командир знал, кого он выделяет в заслон…

Здесь полковник прервал рассказ, умолк, потом, задумчиво разглядывая настороженные лица слушателей, сказал:

— Про этот случай вы, очевидно, слыхали.

— Знаем, — отозвался кто-то среди наступившей тишины. — Только кто они?

— Кто они? — переспросил полковник.

В Веселом Подоле знали, что в июньскую ночь 1942 года вблизи переправы был бой, немцы долго не могли подойти к реке. Их сдерживала небольшая группа партизан, которая исчезла потом неизвестно куда. Об этом говорили сами немцы и полицейские. Так родилась легенда. Одни утверждали, что группа смельчаков была родом из Веселого Подола или из ближних сел, они-то и знали в лесу все дороги и тропки. Выполнив свою задачу, группа ушла из-под самого носа карателей. Главным было то, что партизаны будто бы остались целы и невредимы. С таким предположением охотно соглашались и не замечали некоторого неправдоподобия: если бы партизаны остались живы, о них со временем узнали бы. Другие считали, что смельчаки были не местными: они ушли из Веселоподольских лесов и больше сюда не возвратились.

— Да, — сказал Красюк, поняв, что никто из присутствующих больше ничего не добавит. — Я тоже не знаю, кто они, и не знаю их дальнейшей судьбы… Я вернулся в строй двадцать дней спустя после боя на переправе, только отряда своего не нашел: он отправился на выполнение новых заданий, а меня вызвали в Москву… Командир, которого я знал, погиб и унес с собой тайну… В ту ночь отряд потерял более тридцати человек, и никто не мог знать, кто же были оставленные в заслоне товарищи.

Беседа закончилась. Полковник устало опустился на предложенный ему стул, отпил из куманца несколько глотков воды — в зале было очень душно, хотя окна и были раскрыты настежь, — и не торопясь ответил на вопросы…

Седых и Боярченко выходили последними, им хотелось еще хоть сколько-нибудь побыть около полковника, еще что-нибудь услышать.

Приятели жили на одной улице, и домой они возвращались вместе.

Летом в девять часов вечера почти светло, только небо тускнеет, красная полоса на горизонте становится всё тоньше и ниже, словно ветер гасит разбросанные солнцем костры. Свежеет утомленный за день от зноя примыкающий к южной окраине Веселого Подола лес.

Взбудораженные услышанным, друзья шли молча. Каждый думал о своем.

Федя хотел спросить Андрейку, что он будет делать завтра, но, взглянув на озабоченное лицо друга, осекся на полуслове. Федя хорошо понимал товарища. У Андрейки отец не вернулся с войны. Жил Андрейка теперь с матерью и дедом. Каждый раз, когда случалось слушать рассказы о войне, о партизанах, Андрейка задумывался, становился молчаливым. Вот хотя бы на пионерском сборе перед окончанием учебного года, когда в гости к шестиклассникам пришли старые партизаны… Так и сегодня.

Федя, однако, не мог долго молчать.

— Знаешь что, Андрей, — сказал он, — давай завтра за рыбой поедем. Удочки я достал и леску сплел. Во, леска! Сома вытащит, не оборвется.

— Поедем, — безучастно ответил Андрейка и снова задумался.

Федя ломал голову над тем, как бы отвлечь Андрейку от мрачных мыслей, и, ничего не найдя, спросил:

— Как ты думаешь, они… погибли?

Федя говорил, конечно, о тех партизанах, которые были оставлены в заслоне.

— Кто ж его знает, — ответил Андрейка.

— Если б не погибли, то объявились бы. Я так думаю.

— Само собою.

— Они из Веселого Подола, — убежденно сказал Федя.

— Ты откуда знаешь?

— Все так говорят… И дед твой говорил.

— Догадывается, — сказал Андрейка. — Все только догадываются.

— Это верно, — вздохнул Федя.

Друзья помолчали. Они уже вышли на свою улицу, но расставаться не хотелось. Вид у них был необычный, словно ребята знали что-то очень важное и хотели поговорить об этом, но как-то не могли отважиться и сразу все сказать друг другу. Но молчать дальше тоже было нельзя.

— Что если нам взять да и махнуть… в лес, — начал было Федя. — Не-е, лучше не надо.

Андрейка пристально взглянул на товарища.

— Я знаю, что ты хочешь сказать… Про это самое и я думал.

— Правда?

Глаза у Феди заблестели. Вылезшие из-под фуражки волосы растрепались на лбу.

— Пойти в лес и поискать, — сказал Андрейка, — может, и найдем что-нибудь. Правда?

Федя кивнул головой: угадал.

— Давай сходим, — предложил Андрейка.

— Когда?

— Завтра.

У Феди зачесался затылок, пропала охота разговаривать. Так бывало не раз: как только речь заходила о деле, он остывал. Андрейка был другим: каждый свой шаг он обдумывал не торопясь, но зато начатого не бросал.

— Я бы пошел, но если дома узнают, — сказал Федя, — не пустят.

— Мы к вечеру вернемся.

Андрейка оглянулся. По улице мимо них промчала машина, розоватая пыль медленно садилась на деревья. Из соседнего двора вышли две женщины и направились в магазин. Больше на улице никого не было.

— Значит, договорились? — спросил Андрейка.

— Ладно, договорились.

— Завтра утром заходи ко мне… Я буду ожидать.

— Зайду.

Кивнув друг другу головой, они разошлись по домам.

Дед и внук

Андрейка Седых и его мать Мария Ивановна жили в Веселом Подоле со дня окончания войны. Раньше, до приезда к деду Силе Саввичу, жили они недалеко от Ярославля, в небольшом рабочем поселке.

Отца своего Андрейка помнил смутно: сельский учитель Антон Седых ушел в армию, когда сыну было всего два года.