Нет-с.
Лопуцьковський (подходя ближе). А... изволили ли быть в Чернигове?
Присинька. Нет-с.
Лопуцьковский. А я и там был... (В сторону.) Что же мне теперь говорить? Так вы, стало, нигде, не изволили быть?
Присинька. Нигде.
Лопуцьковский. Это прелесть, удивительно!.. А… не изволите ли желать проездиться... туда… или оттуда?
Присинька. Нет, не желаю...
Лопуцьковский. Так... может быть... чего другого желаете?
Присинька. Ничего не желаю.
Лопуцьковский (в сторону). Отрежу прямо, да и конец. (Ей.) Позвольте вас спросить: не изволите ли желать выйти замуж?
Присинька. Также нет.
Лопуцьковский. А... если бы... за… за меня?
Присинька. Также нет.
Лопуцьковский. А... если бы я был в вас... влюблен?
Присинька. Все также нет.
Лопуцьковский. Как же это?.. А родители ваши сказали мне, что вы пойдете.
Присинька. Родители могут мне приказывать, но я буду плакать и молить, чтобы не губили меня и не делали несчастною.
Лопуцьковский. Да нечто я тиран или не хорош собой, что вы за мною должны быть несчастною? Это ужасно слышать!
Присинька. Не найду счастья, а этого уже много!
Лопуцьковский. А почему же не найдете? Я вам доставлю все: поедем вояжировать в Воронеж...
Присинька. Позвольте мне так же прямо отвечать, как вы меня спрашиваете: вы мне... не нравитесь.
Лопуцьковский. Это, кажется, наотрез.
Присинька. Прошу не сердиться за мою искренность.
Лопуцьковский. Как не сердиться? Надо треснуть от досады! Это отказ, отказ! (В сторону.) И уже пятнадцатая невеста отказала. Это прелесть как досадно! Пойду думать, что мне в таком положении делать. (Присиньке.) Прощай, непреклонная, навеки! (Уходит.)
Присинька (одна). Что-то мне будет теперь? Хоть что хотят, а не пойду за него и ни за кого, если не за моего милого Ваню... Ума не приложу, что мне, бедной, делать?
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Присинька и Эвжени.
Эвжени. А что, машер Присинька, где же твой жених?
Присинька. Какой жених?
Эвжени. Мой, моншер, кузен. Он, видно, без объяснения ушел, оробел?
Присинька. Нет, он все проговорил.
Эвжени. Что же ты ему отвечала?
Присинька. То, что чувствовала.
Эвжени. И, верно, отказала?
Присинька. Кажется.
Эвжени. Ах, какая же ты, машер! Пуркуа ты это сделала? Твоя машермер будет сердиться.
Присинька. Она этого ожидает. Известна причина почему я за него не иду.
Эвжени. А, верно, ты, машер, юн пе амуре? Комса?16 Ах, открой мне свою тайну!
Присинька. Это уже не тайна, многие знают...
Эвжени. Не заседатель ли, что к нам ездит? Так ты мне риваль!17
Присинька. Будь покойна! Капитан Скворцов...
Эвжени. Вот что у вас стоит? А каков он собою?
Присинька. Отличный, примерный из молодых людей! И как он любит меня, и как я...
Эвжени. Как досадно, что у нас в деревне не стоят военные! И он уже открылся тебе?
Присинька. И просил руки моей, но ему отказали,
Эвжени. Почему?
Присинька. Потому, что он беден.
Эвжени. Что же вы предпринимаете?
Присинька. Умереть, но не изменить друг другу. Конечно, он упрашивает меня бежать, но я на это никогда не решусь.
Эвжени. Ах, машер Присинька, почему же не согласиться? Ком се жоли:18 выходишь скрытно от всех, чрез сад, луна освещает твой путь, ты дрожищь, пугаешься всего; он выскакивает из-за дерева, ты падаешь в обморок и на его руки, он тебя, бесчувственную, несет, сажает в коляску, вы скачете, венчаетесь... Ах, как это весело! Я тебе даю мон пароль,19 что если мне кто предложит бежать — я тотчас соглашусь и уйду.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Те же и Аграфена Семеновна.
Аграфена Семеновна. Уф!.. Задыхаюсь совсем! Ну, на что это похоже, в самый жар ходить так долго! Ничего не осталось, что бы мы не пересмотрели: и кур, и наседок, и все это в ужасном одно от другого расстоянии. Нет, у нас в Петербурге этим не занимаются. Теперь пошла еще смотреть своих утят, но я уже не могла идти за нею, хотя говорит,— там большая тень и можно бы отдохнуть.
Присинька. Маменька моя большая охотница до всего этого, и у нее все в порядке.
Аграфена Семеновна. И пусть будет в порядке, но зачем же мучить других, водя так далеко и показывая всю эту гадость? Апрапо! Объяснялся ли с вами Тимофей Кондратьевич и какой ответ получил?
Эвжени. Имажине, машермер,20 что моя машер Присинька не может выйти за моего кузена; но она имеет к тому сильную причину.
Аграфена Семеновна. А, это, верно, особенная любовь? Понимаю! У нас в Петербурге каждая хорошо воспитанная девица или замужняя дама имеет особенную любовь. В обществе, к которому я в Петербурге принадлежала, это вообще принято.
Эвжени. Ах, моя милая машермер! Уговорите ее, машермер, чтобы она не разлучала двух страстно любящих сердец, и пуркуа бы их не соединить?
Аграфена Семеновна. Но кто же это такой, кого она любит? Не предосудительно ли будет? Правда, и это нынче в употреблении.
Присинька. О, нет, нет! Я никогда не забуду, чем я обязана себе и родителям.
Эвжени. Я б вам в коротких словах все рассказала, но вот идут наши моншерперы,21 а при них нельзя.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Те же, Опецковский и Шпак.
Шпак. Воля ваша, Осип Прокопович, из чего вы это все заключаете? Министры королевы Христины все преумные люди. Я из прошлогодних газет видел, что они очень наблюдают ее пользы.
Опецковский. Из прошлогодних газет! А вы того не знаете, Кирило Петрович, что все эти умные министры суть карикатуры дон… то есть… креатуры дон Карлоса, и они запутывают королеву; это я, сидя за моим бюро, ясно вижу.. Я удивляюсь вам, как можно читать газеты через год; и неделю не читавши, тотчас, в рассуждении реставрации, упустишь нить европейской политики. Стало быть, вам неизвестно, что король греческий женился и на ком?
Шпак. Женился ли или нет, не знаю, но знаю наверное, на ком он женится.
Опецковский. А на ком бы, по вашему мнению?
Шпак. Скажу и не ошибусь: на дочери турецкого султана.
Опецковский. Это же отчего, Кирило Петрович?
Шпак. Он человек умный, Осип Прокопович: он разочтет, что сим способом соединит две враждующие державы: тут же христианство... И все-таки очень выгодно.
Опецковский. Как вы всегда смешно судите, Кирило Петрович!
Шпак. Пусть и смешно, Осип Прокопович, но не глупо, как…
Опецковский. Как кто, Кирило Петрович? Не как я ли?
Шпак. Сами догадались.
Опецковский. Вот вы опять на ссору. Женитьба короля греческого, в рассуждении реставрации, дело не бездельное, и об ней нельзя судить так легко, как вы судите. Позвольте мне эту часть разуметь больше, потому что я, сидя за своим бюро, ясно вижу, что торговые сношения с Европою... то есть... в рассуждении реставрации... как бы вам сказать... по равновесию Европы... нужно знать последствия переговоров…
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Те же и Лопуцьковский.
Лопуцьковский. Последствия переговоров самые неприятные.
Опецковский. Как и отчего?
Лопуцьковский. Потому что кто никуда не вояжировал, тот смотрит на нас…
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Те же и Фена Степановна.
Фена Степановна (еще на кулисами кричит). Ой... ой... помогите!.. ратуйте!.. кто в бога верует!.. Защитите! (Выходит на сцену бледная, испуганная.)
Муж и дочь бросаются к ней.
Присинька. Маменька, что с вами?
Шпак. Что с вами, моя Фенночка?
Фенна Степановна. Ох!.. насилу жива!
Аграфена Семеновна. Это истерика. Скорее гофманских капель, перья... У нас в Петербурге этим помогают в истерике...
Фенна Степановна. Какая к черту истерика. Я ее от роду не знала и понятия не имею... Пришлось было в обморок падать, да не знала, как люди падают, хоть убей, не знала и не видела ни на ком обморока, так я скорее сюда побежала... Ох!
Шпак. Да отчего же вы, маточка, располагали было в обморок упасть?
Фенна Степановна. Ох, душечка Кирило Петрович! Вы непременно должны вызвать капитана на поединок....
Шпак. Я?.. Его на поединок?.. Что вам, маточка, что вздумалось посягать на жизнь мою?
Фенна Степановна. Чтоб отомстить за мою и за вашу честь… Вызовите его, душечка, непременно; а чтоб он вас не убил, так вы нарочито спрячьтесь подалее, а людей там на месте поставьте; он только что придет, а они чтоб выскочили и чтоб порядочно его приколотили.
Шпак. Да за что же?.. Я все ничего не знаю.
Фенна Степановна. Ох, какие вы, душечка, непонятные! Он обидел мою и вашу честь...
Шпак. Как это? Расскажите, когда можно.
Фенна Степановна. А вот как, просто, как обыкновенно обижают честь. Я пошла посмотреть утенков на пруде, а там такая тень от густых деревьев, что с трудом можно разглядеть... Вот я ничего не видала, хоть сейчас убейте меня, никого формально не видела, и только что переложила руку чрез плетень, чтоб оттуда отпереть калитку, как вдруг капитан...
Присинька. Ах!
Шпак. Нуте, капитан... и что он?
Фенна Степановна. Сидел за плетнем в кустах и через плетень схватил...
Шпак. Нуте, нуте!
Фенна Степановна. Схватил меня за руку и начал страстно целовать, потом...
Шпак. Потом? Нуте, маточка, уж дорезывайте!..
Фенна Степановна. Ох!., язык не поворотится договаривать! Вообразите, душечка, из-за плетня целует мою руку и потом... тьфу!.. начал говорить мне любовные речи и так сладко, улещал меня, чтобы я с ним бежала...
Шпак. Вы же, маточка, что на это?
Фенна Степановна. Сами можете посудить, каково мне было все это слушать. Благодаря бога, во весь мой век никто не объявлял мне любви, и в двадцать лет нашей супружеской жизни никто меня не привлекал к неверности мужу, а тут такой молокосос вздумал!
Эвжени (тихо Присиньке). Верно, машер, это у тебя с ним назначено было свидание?
Присинька. Ах, так точно! Он меня убеждал прийти к пруду, но я все не решалась.
Шпак. Что же вы, маточка, сделали, как выслушали его любовные речи?
Фенна Степановна. У меня так и захватило дух…
Эжени. Это обыкновенно бывает, когда слушаешь объяснение любви.
Фенна Степановна. Не могу кричать; он держит руку, не могу калитки отпереть; наконец, как-то собралась с силою, руку вырвала, калитку отперла, крикнула и бросилась к нему с кулаками. Он тут, как увидел уже меня, как закричит: ах, как я ошибся! — и бросился...
Аграфена Семеновна. Видно, знает свет. У нас в Петербурге в подобных случаях всегда так изворачиваются.
Шпак. На кого же он, маточка, потом бросился?
Фенна Степановна. Бросился бежать, да не попал по дорожке, а прыгнул в пруд и как раз по этое время (указывает по грудь). Я так и обмерла!
Шпак. Отчего же вы, маточка, обмерли: от испугу или от жалости?
Фенна Степановна.