– Хмель думал, как лучше. Он ведь знается с ляхами, думал, что потрафит. Не его вина, коли прогадал.
– А коли так, так не совался бы в казацкие справы, сидел бы со своим каламарем за печкой! Через него мы должны такую поругу терпеть! – вопил уже в исступлении молодой казак, взобравшись на пень и ударяя себя в грудь руками. – Чего мы ждем? Кого мы ждем? Какие тут рады? Бить ляхов, доказывать им, что нас паскудить нельзя! Уже коли они нас паскудить желают, так разорвать их, псов, на тысячу кусков!
– Смерть ляхам! – закричали кругом.
И этот зловещий крик покатился по ущелью, бурей промчался мимо Кривоноса к Половца и заставил шарахнуться стаю волков, собравшихся из любопытства в ближайшей трущобе.
Вокруг Пешты образовалась уже довольно большая толпа. Второй разведенный костер освещал их красные исступленные лица. Один только Пешта стоял посредине, спокойный и даже насмешливый, переводя от одной группы к другой свои желтоватые белки.
– Так, – сказал он громко, – играться бумагами больше, братья, не будем.
– Душа, казак! Молодец, брат! – раздались восклицания в толпе.
– Только ведь сами руки никогда не бьют, Панове, – продолжал Пешта, – надо к ним и голову разумную, и сердце неподкупное прибавить!..
– Верное слово! Атамана, атамана! – закричала толпа, и к этому крику пристали уже и все остальные.
– Только выбрать, панове, оглядаючись, чтоб и голову имел разумную и бывалую, чтоб ни с кем не снюхивался, да за двумя зайцами не гонялся бы, да чтоб и войсковой справы не бегал, – заметил Пешта.
А Бурлий добавил, будто про себя:
– Такого и не сыщешь среди нас!
– Как нету? А Хмель? – закричало два три голоса в задних рядах.
– В затылок тебе Хмель! К черту! Мы не перьями, а мечом им отпишем! – раздалось из передних рядов.
– Богуна! Вот казак, так казак! Нет ему равного нигде! – закричал кто то из середины.
– Богуна, Богуна! – подхватило множество голосов.
– Да, казак славный, – согласился и Пешта, – и храбрый, и честный. Только молод еще, братья, а в нашей справе надо не смелую руку, – все вы, братья, смелы, как орлы, – а нам нужно рассудливую голову.
– Правду, правду говорит! – отозвались голоса.
– А и главное, – продолжал Пешта, – что его теперь здесь нет: ведь он в Брацлавщине.
– Верно! В Брацлавщине! – подхватили другие.
– То то ж, пока мы за ним посылать будем, нас здесь на лапшу посекут ляхи. Ждать нам некогда.
– Некогда! Некогда! – перебили его шумные голоса.
– Бить ляхов! Смерть Потоцкому!
И снова знакомый голос наэлектризовал толпу. Крики, проклятия слились в один бесформенный рев.
– Народ горит, – заметил Кривонос Половцу, бросая взгляд по тому направлению, где узкое ущелье расширялось в грот и где освещенная огнем двух пылавших костров волновалась разгоряченная толпа, – а нет еще Нечая и Чарноты!
– Расставим и проверим сторожу, – заметил Половец.
В глубине узкой тропинки послышалась удалая песня: "Гей, хто в лиси, озовыся!" И из за деревьев, сдвинувши шапку на затылок и широко распахнувши жупан, показался Чарнота.
– С чего это ты, с чего ты запел? – набросился на него Половец, – Или хочешь посзывать всех польских дозорцев?
– Некого! – ответил бесшабашным тоном Чарнота. – Двое из них встретились мне на дороге. Не хотелось мне оказать ляху услугу, да что было делать: пришлось даровать им вечный покой!.. Да еще и снежную могилу насыпать, чтоб не отыскали друзья. А остальные все пируют в замке, от огней побелела даже черная ночь.
– Пируют, дьяволы, на наших грудях, – мрачно заметил Кривонос. – А тебе оттого так и весело стало, что ты и песню затянул?
Лицо Чар ноты вдруг стало серьезно.
– Ты этого, брате, не говори, – произнес он тихо. – Я, быть может, только горилкой да вольною песней и душу казацкую спасаю.
И, как бы сожалея о вырвавшихся у него прочувствованных словах, Чарнота круто повернулся и широкими шагами направился к пылавшим в глубине кострам.
– Славный казак! – посмотрел ему вслед Половец и пошел вместе с Кривоносом расставлять сторожу, ворча себе под нос: – Не ровен час... береженого, говорят, и бог бережет.
У узкого входа в ущелье поставили двух Казаков. Шесть других отошли дальше и образовали цепь вокруг оврага.
Приближение Чарноты заметили и в толпе.
– Чарнота, Чарнота идет! – зашумело ему навстречу множество голосов. – Огонь казак! Его обрать атаманом! Он проведет и в самое пекло!
– Верно, верно! – загудели казаки.
– Н да! –повел бровями Пешта. – Провести то проведет, да выведет ли обратно? Пожалуй, там всех и оставит.
– Молодец на фокусы, – тихо вставил Бурлий, – а нам надо голову...
Еще один путник приблизился к спуску. Это был слепой бандурист. Он шел уверенно и смело, и даже та палка, которую он держал в руке, не служила ему опорой в пути.
– Все? – спросил бандурист у Кривоноса.
– Кажись, все, – ответил тот и, бросив последний взгляд на правильно расставленных вартовых, или часовых, повернул вместе с Половцем к оврагу.
Между тем крики в толпе принимали все более и более угрожающий характер.
– Атамана! Атамана! – кричали кругом.
– В чем дело, братья? – спросил тревожно бандурист ближайших Казаков.
– А, Нечай! Нечай пришел, – закричало сразу несколько голосов, – и он, братове, казак не последний!
Но из группы Пешты раздались более громкие голоса:
– Атамана, атамана обирать!..
– Своего, а не ляшского! Кого б только? – замялись и затихли вдруг голоса.
– А что ж это я не вижу здесь нашего Хмеля? – обратился тихо к Чарноте Нечай.
– Да, его еще нет здесь, – оглянулся кругом пристально Чарнота, – я уже искал его.
– Как нет? А Кривонос сказал, что все в сборе, – изумился Нечай.
– Верно, обознался, – заметил Чарнота и прошелся снова от костра до костра.
– Нечая! Пусть Нечай нас ведет! – раздалось в одном месте.
– Чарнота! – откликнулось в другом.
– Пешта, Пешта! – загомонели сильней голоса в центре.
– А про Хмеля забыли? – крикнули разом Чарнота и Нечай.
– Обойдется и без него! Бумаг нам писать уже не нужно! Годи! Годи! – поднялись раздраженные крики со стороны Казаков, окружавших Пешту.
– На кой черт? Что он за гетман такой? Все товарыство в сборе, а его нет! – загалдели со всех сторон.
– Нет, панове, – возвысил голос Пешта, замигав, словно сова, своими желтыми белками. – Хмеля нужно подождать: я сам подаю голос за Хмеля. Он все таки в великой чести у ляхов, так, может, и за вас доброе слово замолвит, да и не так достанется всем за избрание: ведь вот меня и Бурлия, да еще кое кого совсем вон, за хвост, стало быть, да в череду, а Богдан все таки остался сотником... а вскоре, может, и полковником будет.
– Ну, – усомнился Бурлий, – разве поцелует папежа в пятку?{114}
– Так что ж это? Продает он нас, что ли? – закричали Кругом несколько голосов.
– Торгуется! – процедил сквозь зубы Пешта, и хотя это слово было произнесено не громко, но оно упало на ближайших словно искра в бочку пороха.
– Долой Хмеля! Изменников не надо! Пешта атаманом! Бить ляхов и ляшских подножков! – заорали кругом.
– Кто против Хмеля? – крикнул Чарнота, выбиваясь вперед и разбрасывая толпу. – Кто обзывает его изменником? Ну, выходи, померяемся силой! Эта рука и эта грудь, – ударил он себя кулаком по груди, – ручаются за него!
– Правда, правда! – раздались в задних рядах одинокие голоса. – Он – честный казак!
– Не только честный – первая голова! – гаркнул Нечай.
– Если он умеет ладить с панами, так вы готовы на него горы вернуть, – продолжал Чарнота, горячась все больше и больше. – Тут клевещут из зависти, а вы развесили уши.
– Да что ты тут разговариваешь? – послышались в ответ разгоряченные голоса. – Какого нам черта в его раде?.. Чтоб снова предложил листы писать? Обирайте атамана! Долой Хмеля! Пешту, Пешту! – кричали с одной стороны.
– Брехня, брехня! Хмель славный казак! – заревели с другой.
– Ну, заварилась каша, – шепнул тихо Пешта, наклоняясь к Бурлию, – а мы что? Наше дело сторона! – усмехнулся он злобно и стал прислушиваться к крикам толпы, отпуская иногда два три метких слова и разгорячая тем еще более обезумевшие от отчаяния головы.
– Поспешим: там что то неладное, – тревожно заторопился Кривонос, спускаясь в овраг и поддерживая Половца под руку.
– Ох, не Пешта ли? – качал головою Половец.
Издали картина представлялась чем то сверхъестественным и страшным. Гигантские костры, расположенные в двух концах ущелья, подымали целые снопы яркого пламени и раскаленных искр. В этом ярко красном свете пурпуром горели нависшие снежные своды, а свисшие над ущельем громадные дубы и сосны казались вылитыми из раскаленной меди. Дикими и ужасными вырисовывались разгоряченные, темные лица Казаков, а общий крик, слившийся в какой то дикий гул, наводил на душу суеверный подавляющий страх.
– Хмель идет! Хмель идет! – крикнул Нечай, махая над головой шапкой. – Вот кого обрать атаманом, вот голова!
– Нет, нет, это Кривонос! – отозвался кто то при входе.
– Его атаманом! – крикнули дружно одни.
– Кривоноса! – подхватили другие.
– Пешту, Пешту! – раздались голоса из глубины.
Но все эти возгласы покрыл снова один бешеный крик:
– Смерть ляхам! Смерть Потоцкому! Рубить, жечь!
Кривонос несколько раз пытался было говорить, но дикие,
необузданные крики совершенно заглушали его голос.
Наконец ему удалось взобраться на довольно широкий и высокий пень и, поднявшись значительно выше толпы, он закричал насколько мог громким голосом:
– Слова, братья, прошу!
На мгновенье воцарилась тишина.
– Братья, от крику ничего не будет, – начал Кривонос. – Мы собрались здесь раду держать, а не ругаться, как перекупки на базаре.
– Снова раду затеяли, – заметил ехидно Пешта, обращаясь к окружающим казакам.
– Раду? Довольно! Листов нам больше не надо! Слезай! Довели уже своими петициями до краю! – раздались голоса из задних рядов.
– Да что вы, дьяволы, не узнали, что ли, Кривоноса! – гаркнул Кривонос уже с такой силой, что жилы надулись у него на лбу. – Я пишу свои петиции не чернилами, а кровью!
– Да это Кривонос! – раздались крики из передних рядов. – Слушайте, слушайте! Он верный казак!
– Рубить ляхов, жечь! – поднялись было неулегшиеся крики, но Кривонос уже заревел, протягивая вперед руки. – Стойте, вражьи сыны! – и все стихло помалу. – Кой черт вам говорит, чтоб их миловать? Милуют они нас, ироды? Нет для меня большего праздника, как топить их в их дьявольской крови!
– Так, так! Молодец! Слава! Веди нас, веди, сейчас! – сорвался дружный крик.
– Спасибо, братья! – поклонился Кривонос.