Как видишь, милая, все это неудобно, все это не то, что мне нужно. Не знаю, как устроюсь в конце-концов, но здесь оставаться больше не стоит и поэтому сегодня еду домой. В субботу, если тебе можно и ты согласна, увидимся и все расскажу тебе подробно и попрошу твоего совета. Если не удастся увидеться в субботу (в обычном месте, в обычное время), сообщу письмом, когда
в2
смогу придти. Погода здесь неважкая, после жары сильный холод и проливные дожди и поэтому больше приходилось сидеть в комнате. Я здоров, чувствую себя не дурно и если бы была удача — был бы доволен. Как ты, моя деточка? Пользуешься ли летом, гуляешь ли? Так сейчас хочется посмотреть в чудные глазки твои. На дне их лежит мое счастье, и так тепло подумаешь об этом. До скорого свидания, голубка, любимая моя деточка.
Целую тебя и обнимаю так же горячо, как люблю.
Твой.
163.
Понедельник, 2-е. [Червень 1908 р.,Чернігів.]
Дорогая моя, не приходи завтра, т. к. завтра с пароходом я уезжаю. Получил только что телеграмму и вынужден сейчас же ехать41. В противном случае рискую не устроиться на лето. Как только приеду на место, сейчас же напишу тебе подробно и сообщу адрес. Как плохо вышло, что я должен уехать как раз в день нашего свидания. Это меня огорчило очень. Осталось такое впечатление, что я с тобой не простился. Прости, что пишу так небрежно: сижу на бульваре, не на чем писать. Целую тебя крепко, мое счастье, люблю тебя больше всего на свете. Будь здорова, мой друг.
Еще целую.
Твой.
164.
7 июня, 908. (Суббота.). [Кононівка.]
Дорогая моя деточка, целую тебя. Наконец я после всех мытарств очутился в деревне. Не могу сказать, чтобы здесь очень хорошо было, местность степная, ровная. Местами низкая и топкая, лесов нет (только громадный парк у дома), купаться негде, хотя пруды у самого парка. Есть лодка и красивые заросли на воде. К услугам — лошади, заботливая экономка, много молока. Солнца и воздуха — сколько угодно. Но самое главное — я буду один, т. к. семья моего знакомого живет заграницей, а он сам в Киеве или другом имении, в Херсонск. губ. Впрочем, он теперь здесь, привез меня сюда, устроил и я рад, что он завтра уезжает, я остаюсь один и отдохну от людей, наедине с природой. Решил располагать временем таким образом: встаю в 6 час, до 10 гуляю и завтракаю, в 10
сажусь за стол, за работу и пишу до половины второго" затем обед и до 10 часов вечера опять гуляю. В десять — спать. Может быть, при таких условиях поправлюсь и отдохну. Впрочем, о планах следовало бы говорить тогда, когда они осуществлятся, т. к. почти всегда являются неожиданно какие-нибудь помехи. Конечно, ты будешь знать, мой друг, о всех подробностях моей деревенской жизни, если только это тебя будет интересовать. Хотя все это проза и мелочи, в конце-концов.
До сих пор не могу избавиться от неприятного осадка, от чувства неудовлетворенности после того, как свидание наше неожиданно расстроилось. Мне все кажется, что я не простился с тобой, что жажда твоих ласк, твоего поцелуя осталась непогашенной. И если я теперь, после все таки недавнего свидания, испытываю тоску по тебе, то что же будет дальше? Не делаю даже попытки примириться с разлукой — ведь все мои прежние старания и попытки оканчивались полной неудачей. Я буду только тогда счастлив и покоен, когда буду иметь тебя на всю жизнь.
Чтобы успокоить меня, чтобы доставить мне иллюзию близости к тебе — ты должна чаще писать мне, моя голубка. Пиши о себе все, меня интересуют всякие мелочи, если они касаются тебя и той обстановки, в которой живет мой друг. Как здоровье, где бываешь, что читаешь — все пиши мне. Если тебя интересует какая-либо сторона моей жизни, на которую я случайно могу не обратить внимания — напомни мне и я охотно отвечу тебе.
Постараюсь писать тебе подробнее после того, как получу первое письмо от тебя. Не медли, голубочка! Не забывай, что тебя любят, что по тебе скучают, что от тебя ждут с нетерпением писем.
Адрес мой таков: ст. Кононовка, Киево-Полтавской ж. д., имение Е. X. Чикаленко, мне.
Будь здорова, мой друг. Целую мои восхитительные и дорогие глазки, дай губки и ручки. Еще крепко целую и обнимаю. Люблю тебя. Пиши же.
Твой.
165.
.VI (понедельник). [1908 р., Кононівка.]
Голубка! Не знаю, получила ли ты уже письмо мое, но я, во всяком случае, раньше завтрашнего дня не получу от тебя ответа. А жду с нетерпением. На расстоянии, когда знаю, что не скоро увижу тебя, ты так наполняешь все существо мое, настолько овладеваешь всеми моими мыслями и чувствами что я иногда насильно прогоняю твой образ, на время, конечно. Моя нежная, моя чудная девочка, люблю тебя.
Все чаще думаю, что мы могли бы увидеться в Киеве. Стоит только списаться, назначить день и место и ты доставила бы мне большое счастье. Хочется верить, что ты можешь это сделать и не верится, что сделаешь. А может быть? Сейчас я один в имении. Кругом — бесконечный простор полей, целый океан влажного солнечного воздуха. Представь себе меня, идущего бесцельно вдоль зеленых полей. Не дорожу временем, пью воздух и бронзирую лицо на солнце. Со мной только что спущенные с цепи три громадные белые овчарки, злые и неукротимые: Трепов, Пава и Оверко42. Приятно и жутко смотреть на их дикие курбеты во ржи, зная, что, еще не освоившись, они могут броситься на тебя. Сегодня я весь день гулял, с шести часов утра.
10 (вторник). Сегодня с утра дождь. Нездоровится, болит голова, нет аппетита. Впрочем, все это пустяки, если бы не мешало работать. Собирался сегодня как раз начать рассказ — и такая неудача. Целый день сплю, читается тоже плохо. Одно утешение — возможность письма от тебя. Послал верхового на почту, что-то ждет меня — не разочарование ли, — ведь сегодня день неудачный. Шурочка моя милая, как то ты поживаешь, что делаешь, вспоминаешь ли меня и наши встречи? Я всегда с тобой в час свидания — сижу рядом, смотрю на тебя, целую губки. Как сейчас хочется поцеловать. Тебя, вероятно, возмущает мое неспокойное чувство — ведь я не могу написать и слова тебе, чтобы не проявить его. Таков уж твой друг беспокойный и горячий.
А с почты ничего нет. Когда же я получу от тебя письмо? Так огорчен, что перо валится из рук. Сердце мое, пиши мне почаще, хоть по несколько слов. Может быть, тебе неудобно получать часто письма с одной станции, может быть, лучше адресовать "до востребования". Напиши, голубка.
Беспокоит меня, получила ли ты первое письмо мое отсюда? На всякий случай еще раз сообщаю адрес: ст. Коно-новка, Киево-Полтав. ж. д., имение Е. X. Чикаленко, мне.
Пиши, жду с нетерпением. Не забудь написать, приедешь ли в Киев и когда? Здорова ли ты, чем занята, что читаешь* где бываешь, купаешься ли. Спроси меня, что тебя интере* сует, напишу. Будь здорова, сердечко мое, целую тебя всю-
Когда думаешь взять отпуск?
Еще и еще целую. Не забывай меня.
Твой.
166.
13, пятница. р., Кононівка.]
Как видишь, голубка, я не ожидаю ответа от тебя, а пишу вновь. Как бы было хорошо, если бы и ты чаще писала' Сердце мое, не старайся писать как-нибудь особенно, не сочиняй писем, не порть бумаги, а пиши все, как взбредет на ум, не заботясь о стройности и стиле. Верь, что все, что ни напишешь, будет мне дорого и интересно. Только пиши. Прости, сердце мое, моя чудная Шурочка, что я так запоздал с первым письмом. У меня пропал день в Киеве, другой день в дороге, а на третий нельзя было послать на почту, хотя почта за 3 версты от нас За то теперь, как видишь сама, пишу чаще Не хочу заставлять любимую деточку ждать писем. Но только с условием: пусть мой Шурок не забывает и меня. Может быть и я тоскую, быть может и я беспокоюсь и ожидаю писем с большим нетерпением.
Теперь я, деточка, перебрался из флигеля в большой дом: один на 10 комнат, тишина полная. Впрочем, я не сижу в комнате. Вот мой образ жизни (совестно даже признаться): встаю в 6 ч., гуляю до 8. Завтрак (основательный) и опять гуляю до обеда, до 1 часу. Потом гуляю до 8 вечера, с промежутком в 4 на еду. В 8 ужин, в 10 спать. Ничего не читаю, не хочу даже писать. Читаю великую книгу природы и когда научусь кое-чему, буду писать. С тех пор как я очутился в полном уединении — чувствукь как я страшно устал душою. Не физическая усталость, а душевная. Не хочется видеть людей, вести разговоры. Хочется сбросить с себя всю волну людской грязи, которая незаметно заливала твое сердце, хочется очиститься и отдохнуть. Какая чудная вещь молчание, как облагораживают и возвышают эти бесконечные пространства земной и небесной красоты. Я просто сливаюсь с этой голубой и зеленой чистотой и сам становлюсь спокойнее и чище.
Завтра ожидает меня неприятность: сюда едет целое общество — хозяин, две барышни и еще кто-то. Впрочем, если станут посягать на мою свободу, я запротестую и буду отстаивать ее. Но все же неприятно, как всякое общение с людьми: теперь, конечно.
Здесь, знаешь, все таки хорошо. Много простору. Все больше ходил среди полей, теперь думаю провести 2—3 дня в лодке, среди зарослей камышу, водяных лилий и цветов-Кое-что прибавится в душе, кое-что попадет в записную книжку, которую я очень беспокою.
Я здоров, моя детка. Как ты? Не скучай, чаще пиши-думай обо мне и отом, что я тебя очень люблю. Сообщи мне подробнее о разговоре с Д[ядичен]ком"*3, опиши его. Что он там знает? Не преувеличиваешь ли ты? Будь здорова, солнышко мое. целую тебя крепко, обнимаю тебя от всего сердца.
Не забывай твоего.
167 ф
17. VI 908. [Коноиівка.]
Твое второе письмо доставило мне много хороших минут— такое оно доброе, ласковое, нежное, как ты сама, милая моя. И из-за строчек письма встал, как живой, милый образ моего друга, а я мысленно обнял и поцеловал его от всего сердца.
Спасибо тебе, голубка моя, за заботы обо мне. Хотя местность здесь и низкая, но все же хорошо здесь и, я думаю, здоровью не повредит. Я все время на воздухе и уже забыл, что такое пыль. Тем более, что дожди здесь почти ежедневно. Но я не смущаюсь: беру плащ или зонтик, надеваю калоши и гуляю в дождь. Начал приобретать уже цвет лица. Возвращаюсь с поля, как библейский Исав —с запахом полевых цветов на одежде. Не стесняюсь также и присутствием гостей: девицы хнычут, что им скучно и рады бы поболтать со мной, но я ускользаю от них, как живое серебро — вот только что был и уже нет, и — в поле! Так проходит у меня весь день — в гулянии и наблюдениях, тщательно записываемых в книжечку.