В чем основная причина бездеятельности Обломова?

Школьное сочинение

Роман И. А. Гончарова "Обломов" появился в обстановке подъема демократического движения, в то время, когда в России складывалась революционная ситуация, и имел большое прогрессивное значение в борьбе передовых кругов русского общества против крепостного права. С потрясающей убедительностью Гончаров показал условия, которые привели его героя к духовному краху. Сам Гончаров видел в "Обломове" продолжение той критики, с которой он выступал в "Обыкновенной истории" против отсталых, косных и застойных нравов, присущих феодально-крепостническому порядку, породившему обломовщину: "Я старался показать в "Обломове", как и отчего у нас люди превращаются прежде времени в... кисель".

В. Г. Белинский писал, что у Гончарова "...каждое лицо высказывает себя, как человек и характер, отстаивает, так сказать, свое нравственное существование". Интересно, чем оправдывает герой свою бездеятельность, что породило такую его жизненную философию и почему ни дружба, ни любовь не способны "поднять Обломова с дивана"?

Многое в характере героя объясняет уже его портрет: "Это был человек лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица. Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности. С лица беспечность переходила в позы его тела, даже в складки шлафрока". Как видим, в облике героя преобладают усталость, мягкость черт, изнеженность, болезненность. По горькому замечанию Штольца, Обломов "обрюзг не по летам" и постоянным лежанием "наспал свои недуги". Немецкий исследователь Й. Раттмер характеризует основную обломовскую болезнь термином Ovesitas (ожирение) и объясняет с психосоматической точки зрения: герой стал "рабом природы".

Интересно и замечание автора, что лежание на диване не являлось для Обломова удовольствием, как у лентяя, или необходимостью, как у больного человека, — это было его "естественное состояние". Дело в том, что миросозерцание Обломова — прямое порождение, осмысление и оправдание его реальной жизни и российского помещика и россиянина вообще как продукта "окаменелого царства", "всероссийского застоя". Миросозерцание, мораль, психология Обломова созданы его родным поместьем — Обломовкой, где царствуют "тишина и невозмутимое спокойствие" и живут "счастливые люди", которые "никогда не смущали себя туманными умственными или нравственными вопросами", "думая, что иначе и не должно быть".

Нравственные нормы и "идеал жизни" преподаны Обломову его родителями. Отец Ильи Ильича весь век жил в деревне, хозяйствовал в имении без разных новшеств ("как принял имение от отца, так и передал его сыну"). Его методы ведения хозяйства были патриархально-бесхитростными. Увеличение дохода Илья Иваныч считал благословением Божиим, довольствовался тем, что имеет, считая, что стараться приобрести большее — грех. Такое ведение хозяйственной деятельности автор оценивает иронически: "завидит из окна, что дворняжка преследует курицу, тотчас примет строгие меры против беспорядков". "И жена его сильно занята", — пишет Гончаров. Она распоряжается хозяйственными делами, скрупулезно, с дотошностью решая, "как из мужниной фуфайки перешить Илюше курточку" и т.п. Родители Обломова были люди набожные, суеверные, искренне любили сына, но главной их заботой было, "чтоб дитя всегда было весело и кушало много" и училось "слегка, не до изнурения души и тела".

Как видим, в детстве Обломов получил первые понятия и впечатления о жизни, которая, "как покойная река", течет мимо и в которой идеалом является "покой и бездействие". Конечно, такая жизнь похожа на сказку. Вот и мечтается, чтоб "каждый день как вчера, вчера, как завтра". Не удивительно, что Обломов вырос человеком, не способным ни к какому труду, в нем развилась лишь болезненная мечтательность. Как-то сама собой, незаметным для Обломова образом произошла подмена настоящей жизни жизнью-сном, подсвеченным райскими мечтами и идеалами. С другой стороны, в описании Обломовки не случаен акцент на великолепии окружающей природы, на хлебосольстве господ, поэзии быта усадьбы, красоте народных праздников, ласке матери. Подчеркнуты нравственные стороны изображаемой жизни: искренность, доброта. Эта жизнь резко противопоставлена жизни города с его суетой и "испорченностью". Так, например, в Петербурге Обломова время от времени навещают гости: щеголь Волков, чиновник Судьбинский, журналист Пенкин, а также аферисты Тарантьев, Мухояров, Алексеев. Их появление вносит "движение" в жизнь Обломова, они, с одной стороны, оттеняют лучшие качества Ильи Ильича, его человеческое достоинство, гуманность и одновременно его терпимость, а с другой — обнаруживают родственное с Обломовым отношение к жизни и. оказываются новыми своеобразными обломовцами, которых сам Илья Ильич характеризует так: "Все это мертвецы, спящие люди, хуже меня..." За суетой светских людей, их "всезнанием", "всеобъемлемостью" кроется непробудный сон, пустота, отсутствие симпатии ко всем. Скучным считается "избрать скромную, трудовую тропинку и идти по ней, прорывая глубокую колею". Обломов страстно доказывает Штольцу, что жизнь света — "это не жизнь, а искажение нормы, идеала жизни". Он мечтает уехать в деревню (не один — с женой), восстает против светской суеты. И на вопрос Штольца, что же именно ему не нравится, пылко отвечает: "Все, вечная беготня взапуски, вечная игра дрянных страстишек, особенно жадности, перебиванья друг у друга дороги, сплетни, пересуды, щелчки друг другу, это оглядывание с ног до головы... Скука, скука, скука... Где же тут человек? Где его целость? Куда он скрылся? Как разменялся на всякую мелочь?" Идеал его жизни повторяет в аристократическом, возвышенном варианте жизнь отцов и дедов в Обломовке.

Но несмотря на философию, которую герой создает в свое оправдание и пылко отстаивает, сам он понимает, что необходимо что-то менять в образе жизни и в себе самом. "Жизнь трогает" Обломова и требует деятельности для решения назревших проблем. Только вот сил для этого нет. И воли нет. Постепенно все духовные потребности умирают в Обломове, становятся бесплодными его гуманные порывы и здравые суждения. Трагедия Обломова в том, что он — неделовой и непрактичный человек. Он обладает значительным состоянием, но не знает, как с его помощью обеспечить идеальную барскую жизнь. Обломов не приспособлен к практической жизни, не имеет представления о том, как нужно вести хозяйство доходно, с прибылью. Его жизненная философия — философия барина: "...я не знаю, что такое барщина, что такое сельский труд, что значит бедный мужик, что богатый; не знаю, богат я или беден, буду ли я через год сыт или буду нищий — я ничего не знаю!" — не дает ему вырваться из заколдованного круга. Воспитанный в патриархальных традициях, Обломов не допускает "мысли о том, чтобы вложить деньги в какую-нибудь компанию: вдруг что случится — "вот я без гроша". И потому перед "новой жизнью" Обломов беспомощен, как ребенок.

Гончаров пишет, что, обретя в конце концов столь желанный покой в доме Пшеницыной, Обломов еще "иногда плачет холодными слезами безнадежности по светлом, навсегда угаснувшем идеале жизни, но, взглянув на окружающее, вкусив временных благ", успокаивается и решает, "что жизнь его не только сложилась, но и создана, даже предназначена была так просто, немудрено, чтоб выразить возможность идеально покойной стороны человеческого бытия". Но "вечный покой, вечная тишина и ленивое переползанье изо дня в день тихо остановили машину жизни. Илья Ильич скончался, по-видимому, без боли, без мучений, как будто остановились часы, которые забыли завести".

Было бы неправильным видеть в Обломове только отрицательного героя. Ясно, что Обломов не тупая, апатическая натура, без стремлений и чувств, а человек, тоже чего-то ищущий в своей жизни, о чем-то думающий. Но привычка получать удовлетворение своих желаний не от собственных усилий, а от других, развила в нем апатическую неподвижность и повергла его в жалкое состояние нравственного рабства. Рабство это так переплетается с барством Обломова, так они взаимно проникают друг в друга и одно другим обусловливаются, что, кажется, нет ни малейшей возможности провести между ними какую-нибудь границу.

"Обломов не есть существо, от природы совершенно лишенное способности произвольного движения, — пишет Добролюбов,— его лень и апатия есть создание воспитания и окружающих обстоятельств. Главное здесь не Обломов, а обломовщина. Он бы, может быть, стал даже и работать, если бы нашел дело по себе; но для этого, конечно, ему надо было развиться несколько под другими условиями, нежели под какими он развился". В настоящем же своем положении он не мог нигде найти себе дела по душе, потому что вообще не понимал смысла жизни и не мог дойти до разумного воззрения на свои отношения к другим...

Эту же точку зрения подтверждает и другой критик, Д.И. Писарев, считая, что "Обломов... олицетворяет в себе ту умственную апатию", которая "...выражается в самых разнообразных формах и порождается самыми разнородными причинами; но везде в ней играет главную роль страшный вопрос: "Зачем жить? К чему трудиться?" — вопрос, на который человек часто не может найти себе удовлетворительного ответа. Этот неразрешенный вопрос, это неудовлетворенное сомнение истощают силы, губят деятельность; у человека опускаются руки, и он бросает труд, не видя в нем цели..."

Таким образом, причина бездеятельности Обломова, преждевременное превращение его в "кисель", в "ком теста" объясняется в романе с антикрепостнической, демократической точки зрения. Гончаров убедительно показал, что обломовщина сложилась на почве владения "крещеной собственностью", "тремястами Захарами", что Обломова взрастила дворянская усадьба е ее застойным бытом и помещичьими нравами. По мнению Добролюбова, в "Обломове" "сказалось новое слово нашего общественного развития, произнесенное ясно и твердо, без отчаяния и без ребяческих надежд, но с полным сознанием истины. Слово это — обломовщина..." Оно "служит ключом к разгадке многих явлений русской жизни, и оно придает роману Гончарова гораздо более общественного значения, нежели сколько имеют его все наши обличительные повести ".