Оба поцеловали дочку на сон грядущий и фрау Погге сказала:
– Спи спокойно, моя радость.
– Будет сделано, – отвечала Кнопка. Отец присел было на краешек кровати, но жена торопила его:
– Идем скорее, генеральный консул любит точность.
Девочка кивнула отцу.
– Директор, не глупи! – напутствовала она его.
Едва родители ушли, как Кнопка вскочила с кровати и закричала:
– Пошли, скорее!
Фройляйн Андахт кинулась в свою комнату и достала из комода старое драное платьишко. И отнесла его Кнопке. Сама же надела юбку, всю в заплатах, и до ужаса выцветший зеленый джемпер.
– Ты готова? – спросила гувернантка.
– Конечно! – с удовольствием отозвалась Кнопка. При этом вид у нее в надетых лохмотьях был прежалкий. – Вы забыли повязать платок, – напомнила она.
– Куда ж я его позавчера положила? – спросила фройляйн Андахт, однако довольно быстро нашла платок, надела на голову, нацепила синие очки, вытащила из-под дивана кошелку и в таком вот виде обе на цыпочках выбрались из дома.
Минут через десять после их ухода толстая Берта собралась подняться к себе в мансарду, и двигаясь, по мере своих возможностей, тихо, подошла к дверям детской и едва слышно постучала. Но никто не ответил.
– Неужто она уже спит, моя лапочка? – спросила себя Берта. – Наверное, просто притворяется. А я-то хотела дать ей кусок свежего пирога, но с тех пор, как в доме водворилась эта дрянь Андахт, дурища поганая, я уж и сама себе не верю. На днях я только приоткрыла дверь в детскую, а она тут же на меня хозяйке наябедничала. Сон до полуночи, видите ли, самый лучший, и его, видите ли, ни в коем разе нельзя нарушать. Вот мура так мура! Сон до полуночи! У Кнопки иной раз такой вид, словно она и вовсе не спит по ночам. И потом все эти кривлянья да шушуканья! Не знаю, но с некоторых пор все это кажется мне очень и очень странным. Если бы не директор и Кнопка, я давно бы отсюда сбежала.
– Ты у меня дождешься! – пригрозила она Пифке, который не вылезая из своей корзины у Кнопкиной двери, прыгал, пытаясь дотянуться до пирога. – А ну, ложись, шавка поганая, и посмей только тявкнуть! Вот тебе кусок, но чтоб ни звука! У тебя у одного в этом доме еще не завелось секретов!
РАССУЖДЕНИЕ ПЯТОЕ
О ЛЮБОПЫТСТВЕ
Когда моя матушка читает роман, она делает так: прочитав первые двадцать страниц, она смотрит в конец, затем пролистывает середину, короче говоря, только обследовав книгу со всех сторон, она читает ее от начала до конца. Зачем она так делает? Просто, чтобы спокойно читать роман, она должна знать, чем же он кончится. Иначе ей не будет покоя! Ни в коем случае не следуйте этой привычке. А если вы все же привыкли так делать, постарайтесь отвыкнуть! Ладно?
Ведь это все равно что за две недели до Рождества залезть в мамин шкаф, чтобы узнать, какие подарки вам приготовлены. И когда, наконец, вас зовут, чтобы вручить рождественские дары, вы уже все наперед знаете. Разве это не ужасно? Вам бы удивиться, обрадоваться, а вы все давным-давно знаете, и родители удивляются, отчего это вы так мало радуетесь. А в результате праздник испорчен и для вас и для родителей.
А ведь и за две недели до праздников, когда вы залезли в шкаф и нашли подарки, вы тоже особой радости не испытали, боясь, что вас застигнут на месте преступления. Надо уметь ждать. Излишнее любопытство убивает радость.
Глава шестая
ДЕТИ РАБОТАЮТ В НОЧНУЮ СМЕНУ
Вы знаете мост Вейдендамм? Видели вы его вечером, когда под темным небом мерцают огни реклам? Фасады Комише Опер и Адмиралтейства буквально усыпаны пестрыми светящимися надписями, повсюду сверкают витрины. На одной из крыш по другую сторону Шпрее мигает тысячами лампочек реклама знаменитого стирального порошка – огромный котел, над которым поднимается пар, кипенно-белая рубашка парит в воздухе, подобно симпатичному призраку. Одна пестрая картина сменяет другую. А дальше, над домами на Шиффбауэрдамм, высится фронтон Большого драматического театра.
По мосту мчатся вереницы автобусов. На заднем плане виден вокзал на Фридрихштрассе. По эстакадам городской железной дороги мчатся поезда с ярко освещенными окнами, исчезая в ночи, подобно ослепительным змеям. Иногда небо становится розовым от зарева великого множества огней, сияющих внизу.
Берлин прекрасен, а особенно здесь, на этом мосту, и уж тем более по вечерам! По Фридрихштассе сплошным потоком идут машины. Блещут фонари и прожекторы. На тротуарах толпы людей. Поезда свистят, автобусы громыхают, машины сигналят, люди говорят и смеются. Да, дети, вот это жизнь!
На мосту стоит тощая нищенка в темных очках. Она держит в руках кошелку и несколько коробков спичек. Рядом с нею делает книксен маленькая девочка в драном платьишке.
– Спички, господа, купите спички! – выкрикивает девочка дрожащим голоском. Но люди проходят мимо.
– Будьте же милосердны к бедным людям! – жалобно молит девочка, – всего десять пфеннигов за коробок!
Подходит какой-то толстяк и сует руку в карман.
– Мама еще такая молодая, а уже совсем ослепла. Три коробка за двадцать пять! – лепечет девочка.
Толстяк сует ей грошик и идет дальше.
– Благослови вас Господь, милая дама! – вопит девочка.
И тут же получает нахлобучку от тощей нищенки.
– Это же был мужчина, а не дама, дуреха ты эдакая! – сердито ворчит женщина.
– Так вы слепая или нет? – обиженно спрашивает девочка. Но тем не менее снова делает книксен и выкрикивает дрожащим голосом: – Спички! Купите спички!
На этот раз грошик ей дала пожилая дама и ласково улыбнулась.
– Дело процветает! – шепчет девочка. – У нас уже две марки тридцать, а продали всего пять коробков. – И вновь жалобно причитает: – Будьте же милосердны к бедным людям. Коробок всего десять пфеннигов.
Вдруг она начинает радостно подпрыгивать на месте и машет кому-то рукой.
– Антон на той стороне! – сообщает она нищенке. И вновь поникнув, делает книксен и причитает так, что прохожим делается жутко.
– Спасибо, спасибо вам! – говорит она.
А капитал растет. Она бросает деньги в кошелку. Упав на другие монеты, они весело звякают.
– И вы все деньги отдадите своему жениху? – интересуется девочка. – Но это же курам на смех!
– Заткнись, – приказывает женщина.
– Но ведь я права! – настаивает Кнопка. – Чего ради мы тут торчим каждый вечер и ворон считаем?
– Ни слова больше! – злобно шипит женщина.
– Спички, господа, купите спички! – вновь заводит Кнопка.
Люди все идут и идут.
– Лучше бы мы что-нибудь дали Антону, а то ему до субботы на той стороне стоять, а там дела плохо идут. Ой, – вдруг пискнула она, словно кто-то наступил ей на ногу. – Клеппербейн идет, вот скотина!
Антон стоял на другой, плохой стороне моста, там было гораздо меньше прохожих. Он держал перед собой маленький раскрытый чемоданчик и когда кто-то шел мимо, говорил:
– Шнурки для ботинок не желаете, черные и коричневые!? Спички тоже всегда пригодятся, будьте любезны!
Но он был бездарным торговцем. Не умел он причитать на людях. Ему больше всего хотелось плакать, какой уж тут смех. Он обещал домовладельцу послезавтра заплатить за квартиру пять марок, да и на еду деньги опять кончились. А завтра надо обязательно купить маргарин, да и четверть фунта ливерной колбасы тоже не помешает. Так он запланировал.
– Тебе давно пора спать, а не здесь околачиваться, – заметил какой-то прохожий. Антон удивленно глянул на него.
– А мне больше нравится просить милостыню, – буркнул он.
Мужчине стало немножко стыдно.
– Да ладно, ладно, – сказал он. – Ты только не сердись, парень.
И он дал Антону монетку. Целых пятьдесят пфеннигов!
– Премного благодарен, – сказал Антон и сунул ему шнурки.
– Я со шнурками обувь не ношу! – сказал мужчина и приподняв на прощание шляпу, быстро ушел.
Антон, обрадованный, глянул на другую сторону моста, туда, где стояла его подружка. Э, да никак это Клеппербейн? Он захлопнул чемоданчик и ринулся на другую сторону. Готфрид Клеппербейн стоял и с наглым видом смотрел на Кнопку и фройляйн Андахт. Кнопка, правда, показала язык привратницкому сыну, но фройляйн Андахт вся тряслась с перепугу. Антон врезал ему по заднице. Наглый мальчишка резко обернулся, но увидев перед собой Антона Гаста, сразу вспомнил давешние оплеухи и обратился в бегство.
– Ну, от этого типа мы отделались! – сказала Кнопка и протянула Антону руку.
– Пошли отсюда! – сказала фройляйн Андахт. – Давайте зайдем в ресторан-автомат. Антона я тоже приглашаю.
– Браво! – воскликнула Кнопка и схватив мальчика за руку, припустилась бежать.
Но фройляйн Андахт подозвала ее к себе.
– А кто же меня-то поведет? И что подумают люди, если я в своих темных очках тоже бегом побегу?
Итак, Кнопка взяла гувернантку за руку и поволокла за собою вниз по Фридрихштрассе к Ораниенбургским воротам.
– Сколько ты нынче заработал? – спросила она Антона.
– Пятьдесят девять пфеннигов, – печально ответил мальчик. – Какой-то господин дал мне пятьдесят пфеннигов, а не то я вообще остался бы на бобах.
Кнопка что-то сунула ему в руку.
– Спрячь! – таинственно прошептала она.
– В чем дело? – подозрительно осведомилась фройляйн Андахт.
Кнопка возмутилась.
– Что за неуместное любопытство? Я же не спрашиваю вас, зачем вы делаете какие-то странные чертежи.
Тут уж фройляйн Андахт как воды в рот набрала.
Улица была уже довольно пустынной. Гувернантка сняла темные очки и отпустила Кнопкину руку. Они свернули за угол, потом еще раз и еще. И вот они у цели.
РАССУЖДЕНИЕ ШЕСТОЕ
О БЕДНОСТИ
Лет сто пятьдесят тому назад парижская беднота собралась в Версале, где жил французский король и его жена, королева. Это была демонстрация, ну, вы же знаете, что это такое. Бедняки стояли перед дворцом и кричали: "У нас нет хлеба! У нас нет хлеба!"
Королева Мария-Антуанетта, стоя у окна, спросила у одного офицера в высоком чине:
– Чего хотят эти люди?
– Ваше величество, – отвечал офицер, – они хотят хлеба, у них очень мало хлеба, а они очень голодны.
Королева удивленно покачала головой.
– Им не хватает хлеба? – переспросила она. – Пусть тогда едят пирожные!
Вы, вероятно, подумали, что она сказала это, желая посмеяться над бедными людьми? Нет, она просто не знала, что такое бедность! Она полагала, что если вдруг почему-либо не хватает хлеба, то можно съесть пирожное. Она не знала своего народа, не знала нужды и год спустя ей отрубили голову.