Даже то, что не хочешь переигрывать?.. И отель "Пале-Рояль", и наше счастье, и все другое… Невозможно.
Антуанета. Невозможно.
Кюрман. И радость, и ожидание, и то, как она стояла на Восточном вокзале в Париже, и все вообще… Наши разговоры, наши разговоры в дни счастья… Разве мыслимо повторить их сейчас, когда тайна потеряла свою таинственность, когда исчезли неуверенность и то сосущее чувство ожидания… Вы думаете, это удастся? И то утро в Салониках и маленькое суденышко, на котором нас везли вместе с вонючим стадом овец… Ее шутки, мои шутки! Кого из нас они теперь рассмешат?…
Антуанета. Давайте пропустим!
Кюрман. Давайте пропустим!
Регистратор. Пропустить как раз то, что приносило радость?
Кюрман. Да.
Антуанета. Да.
Кюрман. Разве можно повторить радость, если знаешь, как она потом обернется?
Зажигается лампа дневного света.
Регистратор. Что же вы хотите переиграть? (Перелистывает страницы.) Аборт?
Кюрман и Антуанета переглядываются, секунду они в нерешительности, потом отрицательно качают головами.
Так что же? (Продолжает перелистывать досье.)
Кюрман. Теперь знаю, что мне хочется переиграть.
Регистратор. Ну?
Кюрман. Второе июня тысяча девятьсот шестьдесят третьего года.
Антуанета. А что тогда случилось?
Регистратор. Тысяча девятьсот шестьдесят третий год, июнь…
Кюрман. Утро.
Регистратор (просматривает досье, находит). Сцена с пощечиной?..
Кюрман кивает.
Пожалуйста.
Зажигается лампа дневного света.
Девять часов утра. Вас, госпожа Кюрман, все еще нет дома, и неизвестно, где вы.
Антуанета уходит.
Начали.
Кюрман раскуривает только что набитую трубку.
Тысяча девятьсот шестьдесят третий год. (Читает досье.) "Президент Кеннеди прибыл в Западный Берлин. Землетрясение в Ливии. Фиделю Кастро первому из иностранцев — присвоено звание Героя Советского Союза".
Кюрман. Не мой табак.
Регистратор. Не понимаю.
Кюрман. Скверный табак.
Регистратор. Зато дешевый.
Кюрман выбивает из трубки табак.
Регистратор. На это есть своя причина, господин Кюрман, ведь у вас теперь нет постоянного заработка….
Кюрман. Почему?
В комнате стоит господин в добротном пальто, держит в руке черную жесткую шляпу, рядом с ним — Кюрман. Кюрман засунул руки в карманы халата. Видимо, между ними только что произошел длинный разговор.
Понятно, господин ректор, понятно.
Хорнакер. Прошу извинить за то, что прервал ваш завтрак. Но я счел своим долгом, долгом порядочности, прежде чем выступить перед ученым советом, еще раз объясниться. (Пауза.) Жду ясного ответа.
Кюрман. Да, господин ректор, я коммунист. Верю в цели компартии, в марксизм-ленинизм и прошу ученый совет сделать из этого факта те выводы, о которых только что шла речь.
Хорнакер надевает шляпу.
Регистратор. Подождите!
Хорнакер. Все ясно.
Регистратор. Но, может быть, теперь, прослушав прежний ответ, профессор Кюрман захочет ответить иначе. (Кюрману.) Может быть, этот ответ покажется вам сейчас слишком лобовым. Или слишком героическим.
Хорнакер снимает шляпу.
Кюрман. Господин ректор…
Хорнакер. Ну?
Кюрман. Нельзя утверждать, что, вступив в компартию в декабре тысяча девятьсот пятьдесят девятого года, я совершил необдуманный шаг. Однако причины моего вступления были — как бы это сказать? — скорее, личного порядка. Конечно, я считался с последствиями моего поступка, они меня не удивляют. Наоборот, я ждал, что они возникнут раньше. (Смеется, потом опять переходит на официальный тон.) Благодарю за беседу, господин ректор, и прошу ученый совет сделать соответствующие выводы.
Хорнакер надевает шляпу.
Регистратор. Подождите!
Кюрман. Первый ответ был лучше?
Регистратор. Короче.
Кюрман. Остановимся на первом.
Хорнакер. Вполне ясный ответ.
Кюрман. Для любителей ясности могу ответить еще яснее. (Ищет что-то.) Секунду.
Регистратор. Снимите еще раз шляпу.
Хорнакер снимает шляпу.
Кюрман. У меня хранится документ, который, как я полагаю, неизвестен ученому совету: фотокопия бумаги от тысяча девятьсот сорок первого года, подписанной тобою. (Поднимается и передает Хорнакеру бумагу.) В тысяча девятьсот сорок первом году ты позаботился о том, чтобы человека, который мог помешать твоей научной карьере, засадили в концлагерь со всей его семьей, засадили под маркой "охраны безопасности родины".
Хорнакер возвращает документ.
Скажешь, фальшивка?
Хорнакер. Конечно.
Кюрман. Попробуй докажи.
Хорнакер. Ошибаешься, мне нечего доказывать, доказывать придется тебе. И вряд ли у тебя что-нибудь получится на основании какой-то фотокопии, подсунутой коммунистами. Сомнительный источник.
Кюрман. Стало быть, я — нежелательный элемент.
Хорнакер. К моему великому сожалению.
Кюрман кладет фотокопию в письменный стол.
Можно наконец надеть шляпу?
Регистратор. Подождите!
Кюрман. Господин ректор… Словом, ты скотина, а университет, который выбрал тебя ректором… (Умолкает.)
Пауза.
Регистратор. Какой из ответов вы хотите выбрать?
Xорнакeр. Для его дальнейшей судьбы это безразлично.
Кюрман. Пусть берет оба.
Хорнакер надевает шляпу.
Впрочем, нет… Ему вовсе не обязательно знать, что существует фотокопия… Первый ответ.
Регистратор. Господин ректор, только первый ответ в счет.
Хорнакер уходит.
Зажигается лампа дневного света.
Это было в тысяча девятьсот шестьдесят втором году.
Кюрман. Я уеду из страны.
Регистратор. Сейчас уже тысяча девятьсот шестьдесят третий год, а вы так и не уехали.
Входит Xубалeк, приносит утреннюю почту.
Кюрман. Моя жена еще не вернулась?
Xубалeк. Еще нет.
Кюрман. Спасибо, госпожа Хубалек, спасибо.
Xубалeк уходит.
Я не уехал…
Регистратор. Да.
Кюрман. И опять стою в том же халате, прождал ее всю ночь, думал-думал, когда она придет, как она придет. (Смеется.) Точь-в-точь так оно и было.
Регистратор. Нет, не точь-в-точь.
Кюрман. Сейчас десять часов.
Регистратор. В первой редакции вы не смеялись, господин Кюрман, вы очень нервничали.
Кюрман (подходит к телефону, набирает номер). Алло… Алло…
Регистратор. Почему вы молчите?
Кюрман. Потому что каждый раз в трубке что-то щелкает.
Регистратор. Тем не менее разговаривать можно.
Кюрман. А почему каждый раз в трубке что-то щелкает?
Регистратор. Ваш телефон подслушивают.
Кюрман кладет трубку.
Вот видите, кое-что все же изменилось…
Рабочие сцены вносят клавесин.
Кюрман. Это еще что такое?
Регистратор. Клавесин, поскольку вдруг оказалось, что Антуанета музыкальна. Помните?
Рабочие сцены уходят.
Кюрман. А что еще изменилось?
Регистратор. В доме — ни капли виски. Как известно, в первой редакции, дожидаясь Антуанету, вы довольно-таки часто прикладывались к бутылке. В остальное время, впрочем, тоже. Но врач убедил вас, что для печени это — яд. И вы чувствуете себя здоровее, чем в первой редакции.
Кюрман (прислушивается). Наконец!
Лампа дневного света гаснет.
Кюрман садится за письменный стол. Входит Антуанета. Она в вечернем платье, но уже в другом; новая прическа молодит ее.
Антуанета. Не сердись. (Пауза. Садится завтракать.) Тебе кланяются Шнейдеры.
Кюрман. Чай холодный.
Антуанета. Все жалели, что ты не пришел. (Наливает себе чай.) Милые люди, по-моему, очень интересные… (Пьет.) Шнейдеры тебе кланяются.
Кюрман. Это ты уже сообщила.
Антуанета. Ты завтракал?
Кюрман. Сейчас уже десять. (Делает вид, что работает.)
Пауза.
Антуанета. Хенрик тебе тоже кланяется.
Кюрман. Кто?
Антуанета. Хенрик.
Кюрман. Удивительно.
Антуанета. Почему удивительно?
Кюрман. Потому что Хенрик в Лондоне.
Антуанета (оборачивается, смотрит на Кюрмана). Ганнес… что случилось?
Кюрман. Это я тебя должен спросить.
Антуанета. Я прихожу домой…
Кюрман. В десять утра.
Антуанета…и передаю тебе привет от Хенрика…
Кюрман. Который теперь в Лондоне.
Антуанета. Стало быть, я лгу? (Берет сигарету, невозмутимо.) Хенрик не в Лондоне.
Кюрман вскакивает.
Регистратор. Тут как раз произошло изменение. На этот раз Хенрик не улетел в Лондон, на этот раз Антуанета не лжет, на этот раз неправы вы.
Кюрман. Извините. (Подходит к Антуанете, подает ей огня.)
Антуанета. Ты уже получил верстку? (Сидит и курит.)
Кюрман (стоит). Кто еще кланяется?
Регистратор. Она говорит о верстке вашей книги, которую издает в массовой серии издательство "Ровольт". "Бихевиоризм в популярном изложении". Как уже сказано, вы лишились твердого оклада, лишились института, где можно было заниматься исследованиями. Теперь вам впору радоваться любой работе. Вот вам и нечто новое.
Кюрман. Верстка пришла.
Часы бьют десять раз.
Где твои часы?
Антуанета смотрит на свою руку — часов нет.
У кого-нибудь в ванной?
Входит Xубалeк.
Хубалек. Госпожа Кюрман…
Антуанета. В чем дело?
Хубалек. Заварить вам чай? (Берет чайник и уходит.)
Антуанета. Хотела бы я знать, какие у тебя, собственно, претензии? Мы женаты вот уже два года, я перевожу с утра до ночи. И если я не буду встречаться с людьми, на выставочном зале можно поставить крест. Ты это сам говоришь. Тем не менее каждый раз, когда я прихожу из гостей, ты проверяешь, где мои часы. Что это, собственно, значит?
Кюрман. Скажи сама.
Антуанета. Что сказать?
Кюрман. Где ты была?
Антуанета (раздавила сигарету в пепельнице). Хочешь знать правду, ну так вот…
Зажигается лампа дневного света.
Регистратор. Вы и впрямь хотите знать правду? В тот раз правда пришлась вам очень не по вкусу. (Смотрит в досье.) Вы начали кричать. Сперва разбили чашку, потом закричали. Впрочем, крик продолжался недолго, все дальнейшее шло на пафосе. А когда Антуанета — она сохраняла ледяное спокойствие заметила, что вы ведете себя, как стопроцентный мещанин, вы влепили ей пощечину — ударили по левой щеке. Такой прыти вы от себя не ожидали, а Антуанета и подавно. И все же минуту спустя вы опять дважды ударили ее, на сей раз по правой щеке. А потом, чтобы не встречаться с ней глазами, стукнули кулаком по клавесину; при этом, согласно досье, были произнесены нижеследующие слова…
Кюрман отмахивается.
Вы действительно хотите знать правду?
Кюрман. Да, хочу.
Регистратор. Как угодно.
Лампа дневного света гаснет.
Антуанета. Хорошо, Ганнес, я ухожу. Немедленно. Сейчас не девятнадцатый век. И я не намерена все это терпеть.
Кюрман. Насчет часов я пошутил.
Антуанета. Хороша шутка, у тебя в лице ни кровинки.
Кюрман. Тогда прости.
Антуанета. Не желаю, чтобы на меня орали.
Кюрман. Я не ору.
Антуанета.