Мой дух очеловечился, а ваш —
Обожествится; человеком скот
Становится, а богом — Человек.
Быть может, вы умрёте, отрешась
От человеческого естества,
Чтоб возродиться в облике богов.
Желанна смерть, угрозам вопреки,
Когда влечёт не худшую беду!
И что такое боги? Почему
Не стать богами людям, разделив
Божественную пищу? Божества
Первичны; этим пользуясь, твердят,
Что всє от них. Сомнительно весьма!
Я вижу, что прекрасная Земля,
Согрета Солнцем, производит всє,
Они же — не рождают ничего.
А если всє от них, — кто ж в это Древо
Вложил познание Добра и Зла,
Так что вкусивший от его плода,
Без их соизволенья, в тот же миг
Премудрость обретает? Чем Творца
Вы оскорбите, знанье обретя?
Чем знанье ваше Богу повредит?
И если всє зависит от Него,
Способно ль Древо это что-нибудь
Противу Божьей воли уделить?
Не завистью ли порождён запрет?
Но разве может зависть обитать
В сердцах Небесных? Вследствие причин
Указанных и множества других
Вам дивный этот плод необходим.
Сорви его, земное божество,
Он смолк; его коварные слова
Достигли сердца Евы так легко!
На плод она уставилась, чей вид,
Сам по себе, манил и соблазнял.
В её ушах ещё звучала речь
Столь убедительная; мнилось ей,
Что уговоры Змия внушены
Умом и правдой. Полдень между тем
Приблизился и голод вместе с ним,
Благоуханьем дивного плода
Усиленный, и это, заодно
С желаньем прикоснуться и вкусить,
Ещё сильней манило томный взгляд.
Однако, на минуту задержась,
Так рассуждала мысленно она:
"— Воистину, о лучший из плодов,
Твои чудесны свойства. Запрещён
Ты людям; тем не менее нельзя
Тебе не удивляться. От начала
Неприкасаемый, ты наградил,
При первом опыте, немую тварь
Словесным даром; научил язык,
Не созданный для речи, восхвалять
Тебя. Не скрыл твоих достоинств Тот,
Кем заповедан ты и назван Древом
Познания Добра и Зла, и нам
Не разрешён. Но строгий сей заказ
Тебе во славу; доказует он,
Каким ты благом в силах одарить,
Которого мы, люди, лишены.
Владеть безвестным благом — невозможно;
Владеть же им в неведенье — равно
Что вовсе не владеть; и, наконец,
Что запретил Он? Знанье! Запретил
Благое! Запретил нам обрести
Премудрость! Но такой запрет никак
Вязать не может. Если вяжет смерть
Нас вервием последним, — в чем же смысл
Свободы нашей? От плода вкусив,
Но разве умер Змий? Ведь он живёт,
Хотя вкусил; познаньем овладел,
И, прежде неразумный, — говорит
И думает. Ужель для нас одних
Смерть изобретена? И лишь для нас
Недостижима умственная снедь,
А тварям предоставлена? Видать,
Она животным не воспрещена!
Но скот, вкусивший первым, отрешась
От зависти, ликуя, сообщил
О благе обретённом, — друг людей,
Надёжный очевидец, и ему
Не свойственны лукавство и обман.
Чего ж боюсь? Верней, чего должна
Бояться, не познав Добро и Зло?
Творца иль Смерти? Кары иль закона?
От всех сомнений средство — здесь растёт,
Сей плод, прельщающий мой вкус и взор,
Даруя мудрость. Что мешает мне
Сорвать, насытив разом дух и плоть?"
Промолвила и дерзкую к плоду
Простёрла руку в злополучный час;
Вот сорвала! Вкусила! И Земля
От раны дрогнула, и тяжкий вздох,
Из глубины своих первооснов
И всем своим составом издала
Природа, скорбно ознаменовав,
Что все погибло. Виноватый Змий
Исчезнул в зарослях; его уход
Был не замечен; Ева целиком
Вкушенью предавалась, ни на что
Не глядя. Никогда, в других плодах,
Не находила сладости она
Подобной. Вправду ли он был таким
Иль в жажде знанья Ева придала
Воображеньем дивный этот вкус;
Уже сравнившись в мыслях с божеством,
Глотая неумеренно и жадно,
Не ведала, что поглощает смерть.
Насытившись и, будто от вина,
Хмельная, радостно и без забот,
Она самодовольно изрекла:
"— О Царственное Древо! Из древес
В Раю — наиценнейшее! Твой дар
Благословенный — мудрость. До сих пор
В пренебрежении свисали зря
Твои плоды. Отныне всякий день
Тебя лелеять буду по утрам,
Не без похвал и песен, облегчать
Я стану бремя щедрое ветвей,
Свободно предлагаемое всем,
Пока, тобой насыщенная всласть,
Созрею в мудрости, под стать богам
Всезнающим, но завистью кипящим
К тому, чего не в силах сами дать.
Когда бы мощь, сокрытая в тебе,
От них была, ты здесь бы не росло.
Мой опыт собственный! — тебя вторым
Благодарю. Ты — наилучший вождь.
Когда б я за тобою не пошла,-
Осталась бы в незнанье. Ты открыл
Путь к мудрости, чтоб я могла достичь
Её потайной, скрытой глубины.
Нельзя ли мой поступок тоже скрыть?
Ведь Небо высоко и далеко,
Оттуда вряд ли явственно видны
Все вещи на Земле. А может быть,
От вечных наблюдений отвлечён
Иной заботой Запретитель наш
Великий, восседающий в кругу
Крылатых соглядатаев своих?
Но как явлюсь к Адаму? Расскажу
О перемене? Стану ли я с ним
Делить моё блаженство иди нет?
Не лучше ль преимуществом познанья
Одной владеть и возместить изъян,
Присущий женщине, чтоб закрепить
Любовь Адама и сравняться с ним,
А может, кое в чем и превзойти?
Не зареклась бы! Низший никогда
Свободным не бывает! Хорошо,
Чтоб так сбылось! Но если видел Бог,
И я умру, исчезну, и меня
Не станет, и Адам найдёт жену
Другую, наслаждаться будет впредь
С другою Евой, я же — истреблюсь?
Смертельна эта мысль! Нет, решено!
Адам со мною должен разделить
И счастье и беду. Столь горячо
Его люблю, что рада всем смертям,
Но вместе с ним. Жизнь без него — не жизнь!"
Промолвив, удалилась, но сперва
Глубокий Древу отдала поклон,
Желая силе оказать почёт,
Растенью сообщившей мудрый сок,
Добытый из нектара, из питья
Богов. Меж тем нетерпеливо ждал
Адам возврата Евы. Он венок
Цветочный сплёл, чтоб волосы жены
Украсить, увенчать её труды
Сельскохозяйственные, как жнецы
Царицу жатвы часто коронуют.
О радостном свиданье он мечтал
Замедлившем и новых ждал утех
Вслед за разлукой долгой; но порой
Он сердцем предугадывал беду,
Тревожное биенье ощутив;
И вот навстречу тронулся тропой,
Которой удалилась поутру
Супруга; мимо Древа та стезя
Вела, и от него невдалеке
Увидел Еву; только что она,
От Древа отступив, держала ветвь
С прекрасным, свежесорванным плодом,
Что улыбался, аромат лия
Амврозии. Направилась к Адаму
Поспешно Ева; на её лице
Виновность отражалась, но тотчас
Она оправдываться начала
И молвила с угодливою лаской:
"— Моей отлучке долгой ты, никак,
Дивишься? Я томилась без тебя.
Разъединенью, мнилось, нет конца.
Доселе я такой тоски любви
Не ведала, но больше никогда
Не повторится это; не хочу
Себя отныне мукам подвергать,
Которых я, в неведенье моем,
Сама искала — мукам разлученья
С тобой. Но изумишься ты, узнав
Чудесную причину: почему
Так долго задержалась я. Ничуть
Не вредно Древо, ни его плоды,
Вкушенье коих якобы ведёт
К таинственному злу; наоборот!
Они благим воздействием глаза
Нам отверзают, возводя в разряд
Богов. Сие испытано уже;
Запретом не стеснённый, мудрый Змий —
Иль преступив запрет, — посмел вкусить
И все ж не умер, чем грозили нам,
Но разум и язык людской обрёл;
Он так красноречиво рассуждал
И так умильно, что меня склонил.
И я равно вкусила, испытав
Влиянье равное. Мой тёмный взор
Яснее стал, возвышенней душа,
Обширней сердце. Я почти совсем
Обожествилась. Этой высоты,
Лишь памятуя о тебе, Адам,
Я домогалась; без тебя презреть
Её готова. Для меня блаженство
В той мере подлинно, поскольку в нем
Ты соучаствуешь; иначе мне
Оно прискучит вскоре, а затем
И вовсе опротивеет. Вкуси!
Пускай один удел, одна любовь,
Одно блаженство нас объединят!
Вкуси, дабы не разлучило нас
Неравенство! Готова потерять
Я для тебя божественность, но поздно,-
Судьба соизволения не даст!"
Так изложила Ева свой рассказ
С весёлым оживленьем, но пылал
Болезненный румянец на щеках.
Адам, недвижный, бледный, услыхав
О Евином проступке роковом,
Застыл в молчанье. Ужас ледяной
Сковал его суставы, раскатясь
По жилам; ослабевшая рука
Венок из роз, для Евы им сплетённый,
Бессильно уронила, и цветы
Увядшие рассыпались в пыли.
Так цепенел он, слов не находя,
И напоследок молвил сам себе,
Душевную нарушив немоту:
"— Прекраснейшее в мире существо,
Последнее создание Творца
И лучшее! В тебе воплощены
Вся красота, любовь и доброта,
Божественная святость, совершенство,
Пленяющие зрение и мысль!
Как ты погибла! Как погибла ты
Внезапно; исказилась, и растлилась,
И смерти обреклась! Как ты запрет
Нарушила строжайший! Как могла
Священный, заповедный плод сорвать
Кощунственно? Тебя ввела в обман
Уловка вероломная Врага,
Которого не знала ты досель,
И я погиб с тобою заодно.
Да, я решил с тобою умереть!
Как без тебя мне жить? Как позабыть
Беседы наши нежные, любовь,
Что сладко так соединяла нас,
И в диких этих дебрях одному
Скитаться? Ежели Господь создаст
Вторую Еву и ребром вторым
Я поступлюсь, — возлюбленной утрата
Неугасимо будет сердце жечь!
Нет, нет! Я чувствую, меня влекут
Природы узы; ты — от плоти плоть,
От кости кость моя, и наш удел
Нерасторжим — в блаженстве и в беде!"
Так утвердившись и под стать тому,
Кто, ужас пережив, собой опять
Овладевает, после тяжких дум,
Необратимой доле покорясь,
Он Еве примирительно сказал:
"— Бесстрашная! Решилась ты на шаг
Отважный и в опасности великой
Находишься, направив алчный взор
На плод святой, что Богом посвящён
Для воздержанья; более того,
Завет нарушив Божий, от плода,
Касаться коего запрещено,
Дерзнула ты вкусить! Но кто б возмог
Прошедшее вернуть и сделать вновь
Былое небылым? Ни сам Господь
Всемощный, ни судьба. Но может быть,
Ты не умрёшь и не настолько худ
Поступок твой. Плод был уже почат,
Он Змием споначалу осквернён
И, святости лишась, возможно, стал
Плодом обычным ранее, чем ты
Вкусила. Ведь не умер Змий, он жив
И жизни, по твоим словам, достиг
Высокой, с Человеком поравнясь;
Наглядный довод, что, вкусив, и мы
Достигнем соразмерной высоты,
Богами будем или перейдём
На степень Ангелов — полубогов.
Не мыслю, что Господь, благой Творец,
Хоть Он грозил, решил бы истребить
Нас, лучших тварей, одарённых Им
Столь щедро и стоящих во главе
Созданий прочих; с нами заодно
Они, поскольку созданы для нас,
От нас во всем зависимы, должны
Неотвратимо пасть. Неужто Бог
Творенью — разрушенье предпочтёт
И будет снова пересоздавать,
Трудясь напрасно? Этого не мни
С понятием о Боге совместить.
Хоть созидать Он властен вновь и вновь,
Едва ee нас на гибель обречёт,
Чтоб Враг возликовал: мол, непрочна
Любимцев Божьих участь; кто ж Ему
Надолго мил? Низверг меня сперва,
Потом людей извёл.