Не кричите!
Кюрман. Почему завтрак все еще на столе? Госпожа Хубалек! Почему она не убирает посуду? Госпожа Хубалек!
Входит молодая итальянка.
Пина. Professore desidera?[33]
Регистратор. Госпожа Хубалек умерла.
Кюрман. La tavola. Prego Per favore[34].
Регистратор. Эту девушку зовут Пина, она из Калабрии.
Кюрман. Come sta, Pina?[35]
Пина. Melio, Signore, molto melio, grazie[36].
Кюрман. Bruto tempo in questo paese[37].
Пина. Eh[38].
Кюрман. Eh.
Пина забирает посуду и уходит.
Регистратор. Вы делаете успехи в итальянском.
Кюрман. А что еще?
Регистратор. Вы стареете. (Смотрит на досье.) Сейчас вам сорок восемь, господин Кюрман. А через два года стукнет пятьдесят. (Смотрит на Кюрмана.) О чем вы думаете?
Кюрман молчит.
И еще этот сон: зубы выпали, и точно камни забили весь рот. Раньше этот сон вам тоже снился, но в последние годы он повторяется все чаще…
Кюрман. А что еще?
Регистратор. В маразм вы еще не впали.
Кюрман. Благодарю.
Регистратор. Честное слово! Хотя Томас, ваш сын, придерживается, вероятно, другого мнения.
Появляется Томас, у него прическа, как у битлсов.
Модная прическа.
Кюрман. Мнение Томаса меня не интересует.
Томас. Вот-вот! Поэтому с ним и немыслимо разговаривать… "Когда я был в твоем возрасте" — эти слова я не перевариваю. Возможно, тогда люди так и жили, но сейчас все по-иному. И не к чему ворошить старье, тыкать в нос свою биографию. (Садится на письменный стол.) Я хочу жить, как мне нравится.
Кюрман. Оно и видно.
Томас. Ну и что? (Размахивает курткой.) Он отстал от жизни. Какой прок в опыте?..
Регистратор. Томасу сейчас двадцать три.
Томас. Что ты мне собирался сказать?
Кюрман. Ничего.
Томас. О'кей.
Кюрман. Ты молод, Томас, но пока молодость — это единственное, что у тебя есть за душой. Да еще эта прическа. Что ты знаешь о самом себе? Только одно — ты делаешь то, что хочешь. Но попробуй жить с сознанием совершенной ошибки.
Регистратор. Господин Кюрман, этого вы не хотели говорить.
Кюрман. А вы попробуйте жить с сознанием совершенной ошибки. Я говорю правду. Ведь вы еще ничего не пережили. Вы молокососы! Ничего не пережили, черт возьми! (Кричит.) Ничего!
Томас. Па, ты просто стареешь.
Кюрман молчит.
Регистратор. Почему вы это опять повторили?
Томас уходит.
Кюрман. А что произошло еще?
Появляется Антуанета, в пальто.
Антуанета. Ганнес, я ухожу.
Регистратор. Минутку. (Перелистывает досье.) Без сомнения, произошло множество разных событий, ведь не простояли же вы все это время в халате. Например, вы ездили в Россию.
Кюрман. Ну и как?
Регистратор. Насчет этого вы храните молчание. До сих пор. В России вы пробыли почти полгода, встретиться с Кролевским не удалось. Вы, конечно, понимаете, господин Кюрман: некоторые люди, основываясь на вашем молчании, могут подумать, что Россия вас разочаровала.
Антуанета. Эгон тоже был в России.
Кюрман. Эгон!
Антуанeта. И он много рассказывал.
Кюрман. Эгон — реакционер.
Антуанета. Что же ты молчишь? Ведь ты за прогресс. (У нее нет времени продолжать этот разговор.) Одним словом, я ухожу.
Кюрман. Почему мы не разводимся?
Антуанета. Вечером я буду дома.
Кюрман. По-моему, я тебя о чем-то спросил.
Антуанета. Прошу прощения.
Кюрман. Почему мы не разводимся?
Пауза.
Регистратор. Обоснуйте это решение. В первой редакции в то утро вы следующим образом обосновали свои слова (читает досье): "Мы бесполезно тратим время, Антуанета. Я люблю тебя, но мы бесполезно тратим время".
Кюрман. Бесполезная трата времени.
Регистратор. "Человек живет только раз".
Кюрман. Я так сказал?
Регистратор. Банально, но трогательно. (Читает досье.) "Однажды, уже давно, ты мне сказала… помнишь? Если у нас с тобой что-нибудь изменится, ты мне сама сообщишь".
Антуанета. Да.
Регистратор. "На наши отношения это не повлияет. Эгон — католик".
Антуанета. Что ты хочешь этим сказать?
Регистратор. "Для него брак нерасторжим".
Антуанета. Да.
Регистратор. "И это, выходит, придает святость нашему браку тоже".
Кюрман. Так и есть.
Регистратор. "Знаю, ты не желаешь, чтобы с тобой разговаривали в таком тоне. И тем не менее я за развод".
Кюрман. И притом немедленный.
Регистратор. "Хорошо".
Антуанета садится.
Хотите переиграть этот разговор?
Кюрман. Я надеялся его избежать. Вел себя, как человек с жизненным опытом. Не вскрывал чужих писем. И так далее. Надеялся на то, что…
Регистратор. Эгон испарится?
Кюрман. Да.
Регистратор. Не тот случай.
Кюрман. Да.
Регистратор. Стало быть, вы и на этот раз хотите развестись.
Кюрман. Немедленно.
Пауза.
Антуанета (берет сигарету). Ты уже обращался к адвокату?
Кюрман. Нет.
Антуанета. Зато я обращалась к адвокату. По его мнению, проще всего нам взять одного защитника. Так называемый развод "без обоюдного согласия" будет тянуться по меньшей мере год… (Закуривает сигарету.)
Кюрман. А что будет через год?
Регистратор. Тысяча девятьсот шестьдесят шестой год.
Кюрман. Что произошло тогда?
Слышен плач грудного младенца.
Ребенок?
Регистратор. Да.
Кюрман. Его?
Регистратор. Нет.
Кюрман. Мой?
Регистратор. Нет.
Кюрман. Чей же?
Регистратор. Ребенка родила молодая итальянка.
Младенец замолкает.
Вот что произошло еще. (Смотрит на досье.) Рефлекс Кюрмана, считавшийся в свое время большим открытием, на базе которого выросла целая наука, был опровергнут новейшими исследованиями.
Опять слышен плач младенца.
Антуанета. Ганнес, я ухожу. (Раздавила в пепельнице сигарету.) Нам надо либо идти к адвокату и разводиться, либо наконец перестать говорить на эту тему. Все уже говорено-переговорено тысячу раз. (Поднимается.) После обеда я пойду в библиотеку.
Кюрман. После обеда ты пойдешь в библиотеку.
Антуанета. А вечером буду дома.
Кюрман. Вечером будешь дома.
Антуанета. Если что-нибудь изменится, я тебе позвоню. (Уходит.)
Регистратор. И вот тут-то как раз, господин Кюрман, вы и сказали: если бы можно было начать сначала, вы бы знали точно, как построить жизнь по-иному.
Кюрман стоит неподвижно.
Не хотите ли начать еще раз сначала?
Кюрман стоит неподвижно.
Вы ее любите…
Кюрман подходит к полкам и вытаскивает спрятанный за книгами револьвер; все это он проделывает, стоя спиной к регистратору, а потом так же, осторожно, стараясь производить как можно меньше шума, взводит курок.
Регистратор. Это уже тоже было — вы хотели застрелиться, считали, что не можете жить без нее, но потом подняли себя на смех. (Находит в досье.) Сентябрь тысяча девятьсот шестьдесят шестого года.
Неподалеку опять барабанят на рояле, те же такты, пауза, затем такты снова повторяются. Регистратор закуривает. Наступает тишина.
Регистратор. И мы, честно говоря, ждали чего-то большего от человека, который получил возможность начать жизнь сначала, более смелых решений…
Кюрман. Да.
Регистратор. Можно было не делать ничего выдающегося. Пускай. Но все же следовало поступить как-то по-иному, хотя бы не так, как раньше. (Курит.) Почему вы, например, не эмигрировали?
На экране появляется фотография — Кюрман в тропическом шлеме.
Кюрман на Филиппинах. Наука о поведении — опыты на птицах, которые не водятся в наших широтах. Жизнь естествоиспытателя — суровая, но увлекательная…
Кюрман. Да.
Регистратор. Спросите этого Кюрмана о Хорнакере — и он не сразу вспомнит, кто это, собственно, такой, а если вспомнит — усмехнется. Или спросите его о некоем Эгоне.
На экране появляется фотография Кюрмана в окружении дам.
Кюрман в роли Дон Жуана.
Кюрман. Прекратите!
Регистратор. Не знаю, это ли вы имели в виду, высказывая желание начать жизнь сначала и так далее.
Кюрман. За кого вы меня принимаете?
Регистратор. Во всяком случае, это хоть какая-то перемена.
На экране появляется фотография Кюрмана в мантии.
А коль скоро вы не эмигрировали ubi bene ibi patria[39], надо было набраться терпения, проявить малую толику осторожности и хитрости и помалкивать, дабы не вызывать недовольства. И тогда Кюрман мог бы стать ректором университета и вершил бы всеми делами вместо Хорнакера. Мир от этого, конечно, не изменился бы, но зато в вашем университете, одном из многих университетов, произошли бы кое-какие изменения.
На экране появляется фотография — Кюрман в уличной драке.
Почему вы не вышли на улицу?
На экране появляется фотография — Катрин, Кюрман и целый выводок детишек.
Раз уж вы могли все переиграть, так почему вы не попробовали, например, удержать Катрин от самоубийства? Может, ей только того и надо было — иметь полон дом детей, которые сражались бы в бадминтон.
Кюрман. Замолчите!
Регистратор. Воскресный день, Кюрман в роли папочки.
Неподалеку опять барабанят на рояле, те же такты, они повторяются; фотографии исчезают. Наступает тишина.
А вместо этого — та же квартира. Та же Антуанета, и все то же, только без пощечины. Здесь вы повели себя немного иначе. Кроме того, вы стали коммунистом, но не стали при этом другим человеком. Что еще? Еще вы соблюдаете диету, хотя и не очень строгую. Вот и все перемены. К чему было огород городить? Кюрман. Я ее люблю.
Входит Антуанeта, она в пальто.
Антуанета. Ганнес, я ухожу.
Кюрман смотрит на револьвер, который он все еще сжимает в руке.
Ганнес, я ухожу.
Кюрман. Слышу.
Антуанета. Не забудь, что сегодня вечером у нас гости. Шнейдеры тоже придут. И Хенрик. И еще кое-кто…
Кюрман. После обеда ты в библиотеке.
Антуанета. Слышишь, что я говорю?
Кюрман. И еще кое-кто.
Антуанета. После обеда я в библиотеке.
Кюрман оборачивается. В руках у него револьвер, и эти вечные ссоры ему осточертели. Он целится. Первый выстрел.
(Даже не шевельнулась, стоит в той же позе). Ганнес.
Второй выстрел.
Кюрман. Она думает, это сон.
Третий выстрел.
Антуанета. Ганнес, я ухожу.
Кюрман. В город.
Антуанета. В город.
Четвертый выстрел.
Вечером я буду дома.
Пятый выстрел; Антуанета наконец падает.
Регистратор. Да, господин Кюрман, вы действительно стреляли.
Кюрман. Я?..
Освещается вся сцена. Сверху спускается серая стена, закрывающая комнату; двое рабочих ставят перед ней тюремные нары и уходят.
Появляется Кюрман, в арестантской одежде.
Регистратор. Можете сесть.
Кюрман садится.
(Берет досье и садится рядом с ним.) Утром двадцать девятого апреля тысяча девятьсот шестьдесят шестого года вы пять раз выстрелили в свою жену, Антуанету Кюрман, урожденную Штейн, окончившую философский факультет; никакой серьезной ссоры между вами в тот день не произошло.