Только потому, что знаешь: я тебя брошу.
Кюрман (берет в руки пустую чашку). Скажите, я крикнул хоть раз?
Регистратор. Нет.
Кюрман. Отметьте это.
Зажигается лампа дневного света, регистратор записывает в досье, потом лампа гаснет.
Антуанета. Молчишь, потому что знаешь: все, что ты думаешь, — пошлость. Да, пошлость. (Все больше горячится.) Это гнусно!
Кюрман. Что?
Антуанета. Твое отношение ко мне!
Кюрман. Не понимаю.
Антуанета. Лучше уж ори на меня! Да пусть прибежит Хубалек! Покажи себя во всей красе! Дай мне пощечину! Кюрман. Зачем?
Антуанета. Мещанская душонка!
Возвращается Хубалек с чаем.
Кюрман. Спасибо, госпожа Хубалек, спасибо.
Хубалек уходит.
Антуанета. Мы женаты вот уже два года. И первый раз за все время я не пришла домой ночевать, самый первый раз, но ты всегда устраивал мне сцены…
Кюрман. Антуанета…
Антуанета. Всегда!
Кюрман (помешивает ложечкой в пустой чашке). Это ты устраиваешь сцену, Антуанета. Что я делаю? Стою и пью чай.
Антуанета. Чай?
Кюрман. Чай.
Антуанета. Из пустой чашки.
Пауза.
Кюрман. Почему она плачет?
Зажигается лампа дневного света.
Регистратор. В первой редакции она не плакала, потому что вы, господин Кюрман, кричали. В первой редакции… А сейчас она плачет — оба супруга одновременно не могут быть на высоте. На этот раз преимущество за вами.
Лампа дневного света гаснет.
Антуанета. И все это я должна терпеть! Гнусно! (Кричит.) Гнусно! И еще раз гнусно!..
Кюрман. Что именно?
Антуанета. Почему ты сдерживаешься?
Кюрман (помешивает ложечкой в пустой чашке). Теперь, Антуанета, ты действительно ведешь себя так, будто я дал тебе пощечину. (Регистратору.) Скажите, я дал ей пощечину?
Регистратор. Нет.
Кюрман. Отметьте это.
Зажигается лампа дневного света, регистратор записывает в досье, потом лампа гаснет.
Я волновался. Работал. Читал верстку. Звонил. В два часа ночи. Шнейдеры уже спали. А "они" — Шнейдеры так и сказали, — "они" уже ушли.
Антуанета (вынимает что-то из сумочки). Вот мои часы.
Кюрман подходит к столу и наливает себе чаю.
Могу тебе сказать только одно: ты ошибаешься.
Кюрман. Тогда хорошо.
Антуанета. Не нахожу в этом ничего хорошего, Ганнес, это просто немыслимо… Такой человек, как ты, интеллигентный, да еще в твои годы — я хочу сказать, с твоим жизненным опытом… А в голове у тебя один вопрос спала ли я с кем-нибудь или нет. Неужели тебя больше ничего не интересует на этом свете? (Поднимается.) Предположим, я спала этой ночью с кем-то; предположим, это случалось каждый раз, когда ты подозревал… Ну и что? Я спрашиваю — ну и что? Неужели от этого погибнет вселенная?
Кюрман. Перестань городить чушь.
Антуанета. Да, я спала с любовником.
Пауза.
Кюрман. Хочешь еще чаю?
Антуанета (берет сумочку). Пойду переоденусь.
Кюрман. Иди.
Антуанета. Обедать я буду в ресторане. (Уходит.)
Регистратор. Ну вот, теперь вы знаете правду.
Зажигается лампа дневного света.
И вы не кричали, господин Кюрман, совсем нет. И не дали пощечину, хотя Антуанета этого ждала. Клавесин тоже остался цел. Вы вели себя, как человек с жизненным опытом. Как рыцарь без страха и упрека.
Кюрман. А что это дает?
Регистратор. Вы вели себя безупречно.
Кюрман. Суть дела от этого не изменилась.
Регистратор. Зато вы ощущаете свое превосходство.
Кюрман швыряет чашку о книжные полки.
Что за этим последует, вам известно…
Кюрман. Она с ним обедала. Не захотела сказать, как его зовут. Меня, мол, это не касается. Через месяц они укатили в Сицилию.
Регистратор. В Сардинию.
Телефонный звонок.
Разве вы не подойдете к телефону?
Кюрман. Нет.
Телефон продолжает звонить.
Все равно на том конце провода дадут отбой.
Регистратор. Откуда такая осведомленность?
Кюрман. Стоит ему услышать мой голос — и он сразу кладет трубку. Старые штучки. Меня больше не проведешь.
Входит Антуанета, в пальто.
Антуанета. Ганнес, я ухожу.
Кюрман. Куда?
Антуанета. В город.
Кюрман. В город…
Антуанета. Я ведь тебе сказала, что обедаю в ресторане. Потом пойду в библиотеку. Вечером буду дома. (Надевает перчатки.)
Пауза.
Регистратор. Здесь, на этом самом месте, вы пространно извинялись и за пощечину, и за клавесин, и за все вообще. Но теперь это излишне…
Пауза. Антуанета продолжает надевать перчатки.
Кюрман. Позволь спросить — как его зовут?
Антуанета. Ради бога, оставь меня в покое. Вот все, что я могу тебе сказать. Не вмешивайся в мои дела. (Берет сумочку.) А если у нас с тобой что-нибудь изменится, я сама тебе сообщу. (Уходит.)
Регистратор. Другого нельзя было и ожидать!
Кюрман. Дальше!
Регистратор. Пощечину вы не дали, но она все равно не скажет. Словом, несмотря на ваше рыцарство, ничего, по существу, не изменилось. Зато вы чувствуете себя лучше, чем в первой редакции: на этот раз вам нечего стыдиться.
Кюрман. Дальше!
Регистратор. Разве вам не лучше?
Входит Xубалeк с письмами.
Кюрман. Спасибо, госпожа Хубалек, спасибо.
Хубалек убирает посуду.
Регистратор. Это произошло неделю спустя. Пришло письмо, адресованное Антуанете, и вы его вскрыли, чтобы быть в курсе дела. Помните? После этого она велела писать ей до востребования.
Кюрман (рассматривает конверт). Госпожа Хубалек!
Регистратор. С этого все и началось. Вы вели себя недостойно.
Кюрман. Это письмо не мне, а жене. (Отдает письмо Хубалек, и та уходит.)
Регистратор. Видите — вы можете держать себя совсем иначе.
Кюрман. Дальше!
Регистратор. Сейчас вы рыцарь без страха и упрека.
Кюрман. А что произойдет через месяц?
Регистратор. Антуанета будет вам благодарна. Антуанета будет вас уважать. Правда, она, вероятно, все же велит писать ей до востребования, но уже не из чувства недоверия, а из чувства такта.
Кюрман. Я спрашиваю — что произойдет через месяц?
Регистратор. Лето тысяча девятьсот шестьдесят третьего года. (Читает досье.) "Конрад Аденауэр впервые заговорил о своей отставке…".
Кюрман. Что произошло с нами? Меня интересует, что произошло с нами?
Регистратор. Вы все еще живете вместе.
Входит Антуанета, она в пальто, в руках у нее небольшой чемоданчик. Она ставит чемоданчик и надевает перчатки. Лампа дневного света гаснет.
Антуанета. Ганнес, мне пора.
Кюрман. Ничего не забыла?
Антуанета. Через неделю я вернусь.
Кюрман. Паспорт с тобой?
Антуанета. Не позже, чем через неделю. (Роется в сумочке — не забыла ли паспорт.)
Кюрман. Будьте осторожны в дороге. Я прочел сводку погоды — Готтард открыт, но из Италии сообщают о наводнениях, особенно у Виа Аурелиа.
Антуанета. Мы летим.
Кюрман. Неужели? А ведь раньше…
Регистратор. Очевидно, перемена.
Антуанета. Передумали — на этот раз мы летим.
Кюрман. Тогда можно не беспокоиться.
Антуанета. У Эгона всего неделя свободная.
Пауза.
Кюрман. Что делать с почтой на твое имя?
Антуанета. Деньги на хозяйство я дала Хубалек.
Кюрман. Когда улетает ваш самолет?
Антуанета. В час дня.
Кюрман смотрит на свои часы.
Письма можешь мне не пересылать. Ничего срочного я не жду и через неделю уже вернусь. В понедельник или во вторник, Ганнес, самое позднее… (Пауза.) Что ты делаешь?
Кюрман. Читаю верстку…
Антуанета опять берет свой чемоданчик.
У тебя много времени, Антуанета, уйма времени. До аэропорта — минут сорок, не больше. А сейчас только десять. Даже еще нет десяти. (Регистратору.) Почему она нервничает?
Регистратор. Вы ведете себя, как рыцарь без страха и упрека. Антуанета ожидала совсем другого. В первой редакции как раз в эту минуту началась многочасовая семейная сцена — вы признались, что вскрыли ее письмо. Антуанета пришла в ярость. Вы должны были повторить свое признание много раз, унимать ее, просить прощения. Только после этого она наконец взяла чемодан и ушла.
Кюрман. Она приедет на аэродром слишком рано.
Регистратор. Потому что ей нечего прощать.
Часы бьют десять раз.
Антуанета. Ганнес, мне пора идти. (Целует Кюрмана.)
Кюрман. Будьте осторожны с машиной… я хочу сказать — в самолете.
Антуанета уходит.
Его зовут Эгон.
Регистратор. Да, в его анкетных данных нет никаких перемен.
Зажигается лампа дневного света.
(Читает досье.) "Штахель, Эгон, год рождения — тысяча девятьсот двадцать девятый, архитектор, женат, католик".
Кюрман. Штахель.
Регистратор. Его имя вы слышали уже три года назад, но не обратили внимания. А теперь вам все уши прожужжали этим молодым человеком. Имя Эгон и фамилия Штахель не сходят с уст ваших знакомых, особенно тех, которые еще ничего не знают. Его, видимо, очень ценят. И не только как архитектора. А как человека тоже. Кроме того, он на редкость музыкален…
Кюрман подходит к домашнему бару.
Как я уже докладывал, виски в доме больше нет. Тут произошла перемена.
Кюрман стоит в нерешительности.
Почему вы не работаете? Она права — неужели вы не можете думать ни о чем другом, кроме ваших семейных дел?
Кюрман. Замолчите!
Регистратор. Разве в мире нет иных проблем?
Кюрман молчит.
Хотите опять вернуться назад?
Кюрман. Зачем?
Регистратор. Как угодно.
Кюрман. Что произойдет спустя полгода?
Входит Хубалeк с почтой.
Спасибо, госпожа Хубалек, спасибо.
Xубалeк уходит.
Регистратор. Вышла ваша книга в массовой серии.
Кюрман. Наконец-то.
Регистратор. Она вам нравится?
Кюрман (перелистывает книгу; после паузы). А что еще произошло?
Входит Антуанета, она в пальто.
Антуанета. Ганнес, я ухожу.
Регистратор. Видите, вы все еще женаты.
Антуанета. Ганнес, я ухожу.
Кюрман. В город.
Антуанета. В город.
Кюрман. После обеда пойдешь в библиотеку.
Антуанета. После обеда пойду в библиотеку.
Кюрман. Вечером будешь дома.
Антуанета. Этого я еще не знаю. (Уходит.)
Кюрман. Этого она еще не знает! (Швыряет книгу в угол.)
Регистратор. Вам не нравится ее оформление?
Кюрман опускается в кресло.
Это было в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году. (Читает досье.) "Обстоятельства убийства президента Кеннеди в Далласе, штат Техас, все еще не выяснены. Бундесвер добился наибольшего числа дивизий, предусмотренных НАТО двенадцати дивизий…"
Кюрман. А что произойдет спустя год?
Регистратор. Тысяча девятьсот шестьдесят пятый год. (Читает досье.) "Старт советского космического корабля "Восход-два". Леонов через специальный люк покидает корабль, он первый человек, который вышел в космос. Десять минут парит в безвоздушном пространстве. Управляемая посадка после семнадцати витков вокруг Земли".
Кюрман. Госпожа Хубалек!
Регистратор.