Вселенная спит,
положив на лапу
с клещами звезд огромное ухо.
В. Маяковский
Юрий Тынянов утверждал: "Маяковский возобновил поэтический образ, где-то утерянный со времен Державина". Сопоставив поэзию Державина с поэзией Маяковского, я убедился в правоте этого утверждения. Державин любил раздвигать горизонты чувств поэтическим словом, стремился к масштабности образов. Но я лично более склонен считать, что Маяковский по глобальности охвата, по ощущениям земного шара как одного целого ближе к поэту Уитмену, которого переводил Корней Чуковский. В этом американском поэте, предполагаю, Маяковский черпал свою глобальность.
Итак, сила, мощь, масштаб лирической личности, отвечающий, как говорила Марина Цветаева о Маяковском, "заказу множества", определяет важную черту поэтики Маяковского, делает его стиль весьма оригинальным. На первом плане в его стихах всегда гипербола. Лирический герой свободно и непринужденно объясняется с мирозданием, со всей вселенной.
В ранних стихах он пишет:
Мир огромив мощью голоса,
иду — красивый,
двадцатидвухлетний...
Эй, вы! Небо!
Снимите шляпу!
Я иду!
И после революции он остается верен выбранной манере:
И скоро,
дружбы не тая,
бью по плечу его я.
А солнце тоже:
"Ты да я,
нас, товарищ, двое!.."
И даже в конце жизни в последних строках:
... в такие вот часы встаешь и говоришь
векам, истории и мирозданью...
Революция воспринимается поэтом как преображение мира в космическом масштабе, как перестройка самих основ жизни общества, поворот в историческом пути человечества:
Мы разливом второго потопа
перемоем миров города.
Или еще:
Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу истории загоним...
Марина Цветаева, любившая стихи Пушкина, принимала поэзию Маяковского. Она писала, что он вырастает в своих стихах до масштабов эпических, он сам герой эпоса: "...мне видится либо время, когда все такого росту, шагу, силы, как Маяковский, были, либо время, когда все такими будут. Пока же, во всяком случае, в области чувствования, конечно, Гулливер среди лилипутов, совершенно таких же, только очень маленьких".
Гиперболизм, свойственный Маяковскому в раскрытии внутреннего мира лирического героя, его чувств и мыслей, сродни лермонтовскому. Михаил Юрьевич Лермонтов ощущал себя выразителем дум и чувств целого поколения и тоже широко пользовался гиперболическими образами.
Метафоры Маяковского нередко разворачивались в фантасмагорический сюжет. В "Облаке в штанах" сердце, горящее любовью, полыхает, как огромный пожар, — приезжают пожарные:
Нагнали каких-то.
Блестящие!
В касках!
Нельзя сапожища!
Скажите пожарным:
На сердце горящее лезут в ласках.
Могучий голос поэта, выступающего от имени многих, масштаб обобщений, истинность и сила чувства рождают у Маяковского высокий стиль, торжественную интонацию оды.