Говоря о драматическом творчестве А. П. Чехова, нельзя не сказать несколько слов о специфике, своеобразии русского драматического искусства вообще. В конце XIX века классический театр, не только русский, но и мировой, переживал период обновления: театр, стремился соответствовать новой реальности — веку скоростей, с одной стороны, и переосмыслял себя рядом со стремительно развивающимся кинематографом, с другой стороны. Эти исторические, социальные и культурные особенности и создали условия для появления нового театра, связанного в России с именем Чехова.
Если в национальном классическом театре доминантой всей художественной системы является текст, то в театре А.Н. Островского, особенно в последних его произведениях, все большую роль играет подтекст, но актеры продолжают играть текст, сюжет, интригу в привычном смысле слова. У Чехова же сюжет-интрига вообще не главное. Двигателем действия в чеховских пьесах является внутренняя жизнь персонажей. Изменения их внутреннего мира, так называемый внутренний сюжет, приводят к развитию интриги, то есть к сюжету внешнему. Специфика конфликта в драматических произведениях Чехова как раз и объясняется внутренним сюжетом.
На житейском, бытовом уровне проблемы, как правило, разрешимы, но жизнь состоявшаяся всегда бледнее представления о ней. Конфликт между представлением и реальностью и составляет основной нерв пьес Чехова.
Так, в пьесе "Дядя Ваня" Чехов изобразил скромного человека-труженика, жизнь и судьба которого стали воплощением напрасно погибающей душевной красоты, бессмысленно прожитой жизни. Войницкий имел в жизни и цель, и идеалы, но они оказались ложными.
Дядя Ваня и Соня отказались от личного счастья и посвятили себя служению Серебрякову. Они не только управляли имением и высылали деньги, они и рукописи профессора переписывали. Они думали, что служат великому ученому, но оказалось, что жизнь их отдана неблагодарному чудовищу, самовлюбленному эгоисту. Серебряков, в котором дядя Ваня когда-то видел свой идеал, на самом деле оказался тунеядцем, бездарным, жалким и пустым эгоистом, и жертва Войницкого оказалась принесенной ложно понятому счастью.
Беда в том, что герои живут в выдуманном ими мире, совершенно не замечая реальной жизни. И все представления о жизни у них книжные. Не случайно Мария Васильевна говорит своему сыну: "Ты был человеком определенных убеждений, светлой личностью", но дядя Ваня, осознав к тому времени никчемность и убожество своих убеждений, язвительно отвечает ей: "О да! Я был светлой личностью, от которой никому не было светло.."
Еще один благородный человек, мечтающий о прекрасной жизни на земле, — доктор Астров. Он посвятил непрестанному труду десять лет, но в итоге его труд ничего не изменил ни в его положении, ни в положении окружающих его людей. В образе доктора Астрова воплотилась идея о том, что отсутствие "общей идеи" лишает труд смысла. "Я работаю..., — говорит Астров, — как никто в уезде... но у меня вдали нет огонька". И в конце пьесы, перед тем как расстаться с близкими людьми, не желая говорить вслух о переживаемом им отчаянии при мысли о загубленных жизнях, он произносит, глядя на географическую карту: "А должно быть, в этой самой Африке теперь жарища — страшное дело". М. Горький впоследствии писал о впечатлении, которое произвел на него этот эпизод: "В последнем акте "Вани", когда доктор, после долгой паузы, говорит о жаре в Африке, — я задрожал от восхищения перед Вашим талантом и от страха за людей, за нашу бесцветную, нищенскую жизнь. Как Вы здорово ударили тут по душе и как метко!"
Все разочарования и обиды, долго копившиеся во взаимоотношениях обитателей усадьбы, прорываются бурной вспышкой Ивана Петровича против своего бывшего кумира. Но Чехов завершает этот бунт комедийным эпизодом: дядя Ваня гонится за перепуганным Серебряковым и стреляет в него, по-детски приговаривая: "Бац!", а промахнувшись, с досады "бьет револьвером об пол". Выстрел не достигает цели, подчеркивая тем самым, что с этим выстрелом ничего, в сущности, не изменится.
Наступает примирение, но примирение неискреннее. Прежними остаются взаимоотношения персонажей, ничего не меняется и в дальнейшем развитии действия. Войницкий осознает свои прошлые заблуждения, но как строить дальше свою жизнь, он не знает. Только старая няня радуется: "Опять заживем, как было, по-старому". Но будет ли все по-прежнему? На самом деле что-то навсегда сломано в жизни героев. Все они ощущают, что жизнь прожили неправильно. Они заблуждались, но, осознав свои ошибки, всем сердцем желают измениться и изменить мир к лучшему.
Астров заботится о сохранении лесов и в этом его, чудачестве — забота о красоте земли, о слиянии человека с природой, стремление к недостижимой гармонии. Елена Андреевна мечтает о том же, считая, что в людях присутствует "бес разрушения", скорбя о том, что скоро "на земле не останется ни верности, ни чистоты, ни способности жертвовать собою ". Соня видит возможность увидеть " жизнь светлую, прекрасную, изящную" в загробном существовании, в мечтах своих все же думая о том, какой должна быть жизнь земная.
Критики, современники Чехова, признавали финал пьесы художественным шедевром. "Уехали... Уехали... Уехали... Уехал... Уехал..." — каждый со своими мыслями и чувствами, повторяют герои при отъезде четы Серебряковых, а потом Астрова. Монолог Сони в конце пьесы — настоящее стихотворение в прозе. В нем звучат и бесконечная боль, оплакивание несбывшегося счастья, и смиренная вера в милосердие и справедливость: "Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах... Мы отдохнем..."