Центральное звено романной "трилогии" Гончарова —"Обломов" — увидел свет в первых четырех номерах журнала "Отечественные записки" за январь—апрель 1859 года. Новое, давно ожидаемое в публике произведение автора "Обыкновенной истории", и "Фрегата "Паллада" было практически единодушно признано выдающимся художественным явлением. Вместе с тем в понимании основного пафоса романа и смысла созданных в нем образов современники сразу же разошлись едва ли не полярно.
Возникшие с появлением "Обломова" споры о нем не угасают и по сей день. Одни критики и исследователи видят в характерах и конфликтах "Обломова" смысл по преимуществу социальный и временный, другие — непреходящий и общечеловеческий. Кто же ближе к истине? Для ответа на этот вопрос необходимо присмотреться к композиции произведения, учесть его творческую историю, своеобразие типизации в нем, а также познакомиться с гончаровской философией любви и ее отражением в романе.
Сюжетную основу "Обломова" составляет история драматической любви, а вместе с тем и судьбы главного героя — дворянского интеллигента и одновременно помещика к Ольге Ильинской, девушке с цельным характером, одухотворенной, пользующейся несомненной симпатией автора. Отношениям Ильи Ильича и Ольги в романе посвящены его вторая и третья части из общих четырех. Им предшествует развернутая картина неподвижного петербургского быта Ильи Ильича и его воспитания в условиях родовой патриархальной Обломовки, составившая первую часть произведения. Главным в романе стал вопрос о том, что сгубило его героя, наделенного от природы "пылкой головой, гуманным сердцем", не чуждой "высоких помыслов" и "всеобщих человеческих скорбей" душою. Почему ни дружба, ни сама любовь, на время преобразившая было Илью Ильича, не смогли победить его жизненную апатию, приведшую Обжаловав конце концов на Выборгскую сторону Петербурга — эту столичную Обломовку, где он окончательно погружается в духовный, а в итоге и вечный сон? И что сыграло в этом исходе решающую роль: воспитание и социальное положение Обломова или какие-то враждебные одухотворенной личности закономерности современной ему действительности? В какой, говоря иначе, части романа надо искать ответ на этот вопрос: в первой, с ее знаменитой картиной детства Ильи Ильича, или во второй и третьей, изображающих "поэму" и "драму" его любви?
Объяснение дает сам автор. "...Прочитавши внимательно написанное, — сообщал Гончаров после завершения первой части романа А. А. Краевскому, — я увидел, что все это до крайности пошло, что я не так взялся за предмет, что одно надо изменить, другое выпустить, что, словом, работа эта никуда не годится". Вынашиваемая художником в течение нескольких лет новая концепция "Обломова" была, наконец, реализована в июле—августе 1857 года, когда Гончаров в немецком городе Мариенба-де невероятно быстро, "как будто по диктовке", создал вторую и третью части романа, заключившие в себе отношения Ильи Ильича с Ольгой Ильинской и Агафьей Пшеницыной.
Сюда же передвигается теперь и композиционно-смысловой центр произведения, его, по словам писателя, "главная задача". Ведь только с признанием Ильи Ильича (в начале второй части "Обломова") в любви к Ольге возникает завязка, а затем и романное действие, отсутствовавшие в первом звене произведения. Здесь же появляется и совершенно иная, чем раньше, мотивировка жизненной апатии героя. Говоря Штольцу, что "его жизнь началась с погасания", Илья Ильич поясняет: "Начал гаснуть я над писанием бумаг в канцелярии; гаснул лотом, вычитывая в книгах истины, с которыми не знал, что делать в жизни, гаснул с приятелями, слушая толки, сплетни, передразнивание, злую и холодную болтовню, пустоту...".
По словам Обломова, в течение его двенадцатилетней жизни в Петербурге в его душе "был заперт свет, который искал выхода, но только жег свою тюрьму, не вырвался на волю и угас". Основная тяжесть вины за неподвижность и бездеятельность героя теперь, таким образом, перекладывается с самого Ильи Ильича на бездуховное общество.
Настойчивое стремление и умение акцентировать в "местных" и "частных" обстоятельствах и типах какие-то "коренные" для всего человечества мотивы и характеры — отличительная особенность гончаровского искусства типизации, в первую очередь обеспечившая произведениям художника непреходящий интерес. В полной мере проявилась она и при создании образа Обломова.
Проведший в лоне покойно-идиллического "образа жизни" детство и отрочество, Илья Ильич и взрослым человеком будет зависеть от его влияния. С поправкой на свои духовные, неведомые его предкам запросы ("ноты, книги, рояль"), но в целом в патриархально-идиллическом духе рисует он Штольцу свой идеал семейной жизни: они с женой в деревне, среди "сочувствующей" природы. После сытого завтрака ("сухари, сливки, свежее масло...") и прогулки вдвоем в "бесконечной, темной аллее" они ждут гостей, с которыми ведут неспешную искреннюю беседу, сменяющуюся вечерним "десертом в березовой роще, а не то так в поле, на скошенной траве". Не забыта тут и "барская ласка", от которой только для виду обороняется красивая и довольная ею крестьянка.
И все же не этот идеал увлечет Обломова во второй части романа, потребность, в глазах Гончарова, подлинно человеческая, захватившая душу героя с его глубоким и всепоглощающим чувством к Ольге Ильинской. Это потребность в такой гармонической "норме" поведения, при которой заветные мечты человека не противостоят его общественно-практическим заботам и обязанностям, вообще деятельности, но одухотворяют и гуманизируют их собою.
Как бы от природы близка к этой "норме", по мысли романиста, Ольга Ильинская, нравственное формирование которой было свободно от влияния сословно-ограни-ченной среды. В цельном облике героини органично слились черты конкретно-исторические с вечным началом христианско-евангельских заветов. Христианским участием мотивирован интерес Ольги к Обломову при знакомстве героев, сопровождает оно чувство Ольги в их дальнейших отношениях. Называя свою любовь к Илье Ильичу долгом, Ольга поясняет: "Мне как будто Бог послал ее... и велел любить". Роль Ольги в ее "романе" с Ильей Ильичом уподобляется "путеводной звезде, лучу света"; она сама — ангелу, то оскорбленному непониманием и готовому удалиться, то вновь приверженному своей миссии духовного воскресителя Обломова.
Высокая миссия Ольги на время вполне удалась. Сбросив вместе с халатом свою апатию, Илья Ильич ведет достаточно активный образ жизни, благоприятно отразившийся на его, прежде сонном, облике: "Встает он в семь часов, читает, носит куда-то книги. На лице ни сна, ни усталости, ни скуки. На нем появились даже краски, в глазах блеск, что-то вроде отваги или по крайней мере самоуверенности". Переживая с Ольгой "поэму изящной любви", Обломов выявляет, по мысли романиста, лучшие начала как собственной, так и общеродовой природы человека: тонкий инстинкт красоты (искусства, женщины, природы) как гармонии, верный в своей основе взгляд на "отношения,., полов между собою", призванные завершиться гармоническим семейным союзом, глубокое уважение к женщине и поклонение ей.
Замечая в конце второй части, что Обломов "догнал жизнь, то есть усвоил опять все, от чего отстал давно", Гончаров вместе с тем уточняет: "Он усвоил только то, что вращалось в кругу ежедневных разговоров в доме Ольги, что читалось в получаемых там газетах, и довольно прилежно, благодаря настойчивости Ольги, следил за текущей иностранной литературой. Все остальное утопало в сфере чистой любви". Практическая сторона жизни (постройка дома в Обломовке, проведение дороги из нее в большое село и тому подобное) продолжает тяготить Илью Ильича. Сверх того, его начинает преследовать неверие в свои силы, а с ними и в чувство Ольги, наконец, в возможность реализовать в жизни подлинную "норму" любви и семьи. Как будто волей случая оказавшись на Выборгской стороне Петербурга, напоминающей герою идиллическую Обломовку, он все реже посещает Ольгу и в конце концов женится на своей квартирной хозяйке — Агафье Пшеницыной.
Крайне тяжело перенесенный обоими героями (Ольга испытала глубокое потрясение, у Обломова "была горячка") крах их любви изображен тем не менее Гончаровым как не случайная, но предназначенная человеку самой судьбой и поэтому общезначимая драма.
Сверхличная причина обломовской драмы придает неоднозначный смысл и идиллическим симпатиям Ильи Ильича, приведшим его на столичную окраину. Не одна слабость и робость героя перед высшей задачей человека, но и протест — пусть пассивный — против суетного существования Судьбинских—Волковых—Пенкиных выразился в решении Ильи Ильича остаться на Выборгской стороне Петербурга. И если "донкихотская борьба... с жизнью" — в ее активном проявлении — ограничилась у Обломова едва ли не единственным поступком — "громкой оплеухой" Тарантьеву, посмевшему грязно исказить отношения героя с Ольгой Ильинской, то сама реакция Ильи Ильича на эту низость ("Вон, мерзавец! — закричал Обломов, бледный, трясясь от ярости"), действительно, в духе Дон Кихота.
Задолго до финала произведения Илья Ильич в разговоре со Штольцем заметил: "Или я не понял этой жизни, или она никуда не годится". По мысли Гончарова, Обломов действительно не понимает жизни, когда ведет себя в ней как наследник мягкосердечной, но инертно-покойной "обломовщины". Когда, угадывая заветную цель человека — нерушимую, одухотворенную и одухотворяющую все вокруг любовь и семью, — не проявляет той духовной и практической энергии, без которой достижение этой цели невозможно. Однако названная цель, по существу, не далась в "этой жизни" и неутомимо шедшему к ней волевому Штольцу, и самой Ольге Ильинской. Факт этот бросает иной свет и на Обломова. Личная вина героя все больше заслоняется его бедой. Главная причина изображения в романе драмы переносится с Ильи Ильича, в конце концов предпочевшего идиллический покой вечному движению, на бездуховную и бездушную общественную реальность, которая "никуда не годится".
Начало "в высшей степени идеалиста", действительно, свойственно герою "Обломова", хотя и в сопряжении с чертами патриархально-идиллическими. Присутствующие в романе параллели Ильи Ильича с Платоном, Гамлетом, Дон Кихотом объясняют нам, почему дружит с Обломовым Штольц и за что полюбила его Ольга Ильинская. В.конце романа Ольга вполне согласится с характеристикой Ильи Ильича, которую даст здесь своему другу Штольц: "Это хрустальная, прозрачная душа; таких людей мало; они редки; это перлы в толпе!". Мнение это разделяется и автором "Обломова".
В самом деле: только ли личные слабости Ильи Ильича не позволили ему реализовать ту подлинную "норму" жизни, которая открылась герою после знакомства с Ольгой Ильинской? И только ли идиллическая "обломовщина" повинна в этом? Ответить на эти вопросы можно лишь с учетом гончаровского понимания участи гармонического "образа жизни" в условиях современной действительности. К горькому выводу о несовместимости этого идеала с новым "веком" писатель пришел уже в "Обыкновенной истории". В том же убеждается при знакомстве с господствующими в Петербурге понятиями и нравами и герой "Обломова". Столичное общество совокупно олицетворяют в романе визитеры Ильи Ильича в первой части, позднее — хозяева и гости тех гостиных и дач, куда привозит Обломова Штольц. Смысл жизни здесь сводится к карьере с казенной квартирой и выгодной женитьбой (чиновник Судьбинский), к удовлетворению пустого светского тщеславия (Волков), сочинительству в модном духе и на любою тему (Пенкин), накопительству и тому подобным "страстям" и целям. Объединенные, в свою очередь, обобщающим мотивом лжеактивности и суеты сцены и фигуры "петербургской жизни" в итоге создают образ существования, лишь на первый взгляд не схожий с бытом неподвижно-дремотной Обломовки. В своей основе и эта совершенно бездуховная жизнь — та же "обломовщина" , но лишь на столично-цивилизованный лад. "Где же тут человек? — восклицает при полном одобрении автора Ильи Ильич. — Где его целость? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?.. Все это мертвецы , спящие люди... ".
Достижение подлинно человеческой "нормы" бытия затруднено, по мысли Гончарова, не только высотой этого идеала. Мощные преграды на пути к нему поставила сама современная действительность в лице основных наличных типов жизни: холодно-бездушной суетности, с одной стороны, и не лишенной известного очарования, особенно для усталой души, но зовущей лишь в прошлое идиллической неподвижности — с другой.