Владимир Маяковский появился на поэтической арене в сложный, переломный для России период: атмосфера была накалена до предела, кровавая первая русская революция и вихрь мировой войны заставили людей усомниться во всех прежних идеалах и ценностях. Люди жаждали перемен и с надеждой смотрели в будущее. В искусстве, как в зеркале, отразились все сложные общественные процессы — в этом один из секретов популярности футуризма с его откровенным отрицанием традиционной культуры, эпатажем, почти религиозным, культом техники, современной индустрии и ее сверхчеловеческой мощи. Противоречия эпохи нашли предельно концентрированное отражение в творческой индивидуальности Владимира Маяковского, который вышел навстречу " настоящему" веку с удивительной искрой дерзости, юмора, иронии и одновременно с беззащитно обнаженным сердцем. Он стал первым в истории литературы свободолюбивым поэтом, который не был в оппозиции к властям, призывая от имени народа противоборствовать законам и предрассудкам, бросая вызов тем, кто несправедливо сделал себя хозяевами жизни. Напротив, он открыто заявил, что верой и правдой, каждой строкой своей хочет служить новой власти — власти советов, власти народа. Он видел "неизбежность крушения старья" и средствами искусства предвосхищал грядущий "мировой переворот" и рождение "нового человечества". "Рваться в завтра, вперед!" — девиз поэта.
"Мне плевать на то, что я поэт, — сказал он однажды в сердцах. — Я не поэт, а прежде всего посвятивший свое перо в услужение — заметьте, в услужение — сегодняшнему часу, настоящей действительности и проводнику ее — Советскому правительству и партии".
Новое время требовало новых форм. Все привычное, устоявшееся воспринималось поэтом, как и другими футуристами, как старое, отжившее, не соответствующее историческому моменту. Маяковский утвердил совершенно новое отношение как к самой поэзии, так и ко всем элементам стиха — к рифме, к ритму, к построению строки.
Поэзия
— вся! —
езда в незнакомое.
Это "незнакомое", непознанное и становится предметом осмысления в его творчестве. И вместо спокойной, "усыпляющей" и "укачивающей" поэзии возникает новая, беспокойная, взъерошенная и будоражащая поэзия революции. "Я люблю Пушкина! — утверждал поэт. — Наверное, больше всех вас люблю его... Может, я один действительно жалею, что его нет в живых! Когда у меня голос садится, когда устанешь до полного измордования, возьмешь на ночь "Полтаву" или "Медного всадника" — утром весь встанешь промытый, и глотка свежая... И хочется писать совсем по-новому. Понимаете? По-новому! А не переписывать, не повторять слова чужого дяди! Обновлять строку, слова выворачивать с корнем, подымать стих до уровня наших дней. А время у нас посерьезней, покрупней пушкинского. Вот за что я дерусь". И Маяковский неутомимо сражается за свою боевую, политическую поэзию. Он обращается со словом и словарем как смелый мастер, работающий со своим материалом по собственным лекалам. У поэзии Маяковского не только своеобразный язык образов и метафор, он также широко использует звуковые и ритмические возможности слова.
Поэт решительно и бесстрашно ломает привычные стихотворные формы. Напевную, мелодичную строку рвет на клочья.
Ритм стиха вольно меняет по требованию темы, а строки выстраивает так, чтобы они, как солдаты на плацу, "подменяли ногу" на ходу, чтобы "шаг" стиха соответствовал каждый раз, при любом повороте темы, новому смысловому строю.
Так, в стихотворении "Наш марш" отчетливо слышится бой барабанов и мерный шаг марширующих колонн:
Дней бык пег.
Медленна лет арба.
Наш бог бег.
Сердце наш барабан.
Маяковский вводит в свои стихи приемы ораторской речи. Его строка разбита на ступеньки, что облегчает чтецу-оратору произнесение стиха вслух. Но от такого членения строка не распадается. Ее крепко связывают в одну звуковую цепь изобретательно найденные созвучия внутри слов, повторяющиеся схожие слоги. Неожиданные, никем не употреблявшиеся ранее рифмы заканчивают строки, "подтянув подпруги" стиха. Но эти рифмы — не просто оригинальное обрамление четверостишия, а отточенное оружие поэта: "Рифма — бочка. Бочка с динамитом. Строчка — фитиль. Строка додымит, взрывается строчка, — и город на воздух строфою летит", "Целься рифмой и ритмом ярись!","Дрянцо хлещите рифм концом", — призывает поэт. Он убежден, что "самые важные слова в стихе — термины, названия, понятия, имена — должны быть обязательно зарифмованы, должны стоять в конце строчки ударными словами".
В стихах Маяковского представлены необычные составные многосложные рифмы: "Носки подарены —наскипидаренный", "Молоти стих — молодости", "За мед нам — пулеметным", "Оперяться — кооперация", "Карьер с Оки — курьерский". Такие рифмы легко запоминаются, а богатство ритмов придает стиху Маяковского особую энергию... Меняет Маяковский и словарь поэзии, ведь изысканное, хрупкое слово литературно-книжного обихода непригодно для речи поэта-трибуна, для марша, для лозунга. Поэт открывает доступ в поэзию словам разговорного стиля, иногда грубоватым и режущим слух, но полным жизни, свежести и силы. Маяковский убежден, что новое слово можно сказать только по-новому, поэтому у него так много необычных неологизмов. Он с неистощимой изобретательностью открывает новые, запоминающиеся созвучия, значительно расширяет запас рифмующихся слов, по праву считая себя поэтом-словотворцем, обогащающим литературный язык и помогающим народу выражать свои новые чувства и новые мысли. Но Маяковский не уставал подчеркивать, что не игра рифм и слов, и не блеск образов являются для него решающими в поэзии.
Теперь
для меня
равнодушная честь,
что чудные
рифмы рожу я.
Мне
как бы
только
почище уесть,
уесть покрупнее буржуя.
Маяковский в своем творчестве — бог, который создает свой поэтический мир независимо от того, понравится ли кому-нибудь его творение. Поэту все равно, что его нарочитая грубость может шокировать кого-то, он убежден, что поэту позволено все.
Так, например, дерзким вызовом и "пощечиной общественному вкусу" звучат строки из стихотворения "Нате!":
А если сегодня мне, грубому гунну,
Кривляться перед вами не захочется — и вот
Я захохочу и радостно плюну,
Плюну в лицо вам,
Я — бесценных слов транжир и мот.
Маяковскому свойственно абсолютно новое видение мира, он будто выворачивает его наизнанку. Привычное в его поэзии становится странным и причудливым, мертвое — живым и наоборот.
Поэт чрезвычайно любит контрасты. Красивое у него всегда соседствует с безобразным, высокое — с низким: "Проститутки, как святыню, меня понесут и покажут Богу в свое оправдание". Мертвые предметы в его поэзии оживают и становятся более одушевленными, чем живые.
Маяковский изменил не только поэзию, но и прежнее представление о ней, сознательно стал рупором идей и настроений эпохи. Стихотворения поэта — "оружие масс", он вывел поэзию из салонов на площади и заставил ее шагать вместе с демонстрантами.
Владимир Маяковский был твердо убежден в том, что людям. нужно новое искусство, что поэзия должна стать поэзией улицы, толпы, должна выражать ее гнев, ее любовь, ее отчаяние — настоящие, простые и сильные человеческие чувства:
Пока выкипячивают, рифмами пиликая,
из любвей и соловьев какое-то варево,
улица корчится безъязыкая —
ей нечем кричать и разговаривать.
Поэт подарил улице этот недостающий ей язык, позволил ей говорить, научил ее кричать о себе. Он сознательно принял идеи новой эпохи, потому что был уверен в их прогрессивности и гуманности, и считал, что своим пером он действенно участвует в революционном обновлении жизни, в очищении ее от грязи и мерзости.
Русской словесности Владимир Маяковский подарил новую индивидуальность поэта, преодолев, по мнению Б. Эйхенбаума, старое противоречие русской поэзии, обретя гармонию лирического и гражданского начал: "Маяковский вовсе не "гражданский" поэт в узком смысле слова: он создатель новой политической личности, нового поэтического "я", ведущего к Пушкину и Некрасову и снимающего их историческую противоположность, которая была положена в основу деления на "гражданскую" и "чистую" поэзию". Маяковский, в стихах которого бок о бок уживаются пафос и насмешка, оратория и частушка, здравица и проклятия, лирика и плакат, вывел за собой молодую поэзию Страны Советов на новые просторные пути. Его открытия восприняли и стали применять в своих стихах и другие поэты советской эпохи. Сам же Владимир Маяковский на протяжении всего творческого пути продолжал последовательно отстаивать свою дерзко-независимую позицию.