Бурное веселье, охватившее всю чигиринскую молодежь, навеяло на Мазепу еще большее сознание своего одиночества и желание перекинуться хоть словом с дорогой девушкой. Однажды, в ясный морозный день, он велел позвать к себе Остапа. Бодрый, веселый и счастливый казак, разодетый теперь в дорогую форму надворной гетманской команды, не замедлил явиться на зов своего патрона.
— 3 Риздвом светлым, ясный пане! — приветствовал он Мазепу, остановившись на пороге.
— Здоров, здоров, — отвечал приветливо Мазепа, — а иди-ка сюда, садись за стол, разопьем по келеху меду да закусим колбасой.
Слегка смущенный таким лестным приглашением, но и польщенный высокой лаской столь важной особы, какой являлся теперь Мазепа, Остап подошел к столу и занял указанное место.
— Ну, что, наш бунчуковый товарищ, доволен ли ты своей службой? — заговорил ласково Мазепа, наполняя кубок Остапа.
— Гм, еще бы... как не доволен! Доволен, — усмехнулся Остап, — до смерти вашей ласки не забуду... Вот, чтобы не сказали... хоть с кручи в воду... хоть голову в аркан... Так доволен, как сатана своим пеклом!
Мазепа улыбнулся такому оригинальному сравнению и продолжал дальше.
— Ну, а как ты думаешь, друже, отец Григорий отдал бы теперь Орысю за тебя?
—— Ге, не отдал бы! Да теперь он и сам просить будет... Сотенный бунчуковый! "Не абыщо!" Да если б он и не отдал, то Орыся мне слово дала, что и убежит со мной! Козырь-дивка! — тряхнул головою Остап и даже покраснел от удовольствия, вспомнив свою девчину.
— Так что же ты таишься, казаче, — продолжал с лукавой улыбкой Мазепа, — мясоед-то в этот год короткий, — вон, пан Кочубей боится и день пропустить.
— Хе! — вздохнул Остап. — Добро ему, когда у него и поп, и невеста под боком, а тут, как говорят, и рада бы душа в рай, да грехи не пускают...
— Так если бы того... если бы и тебе здесь и поп, и невеста, так и ты, может быть, "одружытыся" бы захотел? — гай, гай, казаче, — произнес серьезно Мазепа, придавая своему голосу укоризненный тон. — Есть у тебя бунчук, а тебе еще и жинка понадобилась... Не будет, вижу, из тебя добра.
— Да что же, пане генеральный, живой про живое думает, — потупился Остап, — про то сам я знаю, что теперь нельзя отлучаться, ну, я молчу.
Он вздохнул и действительно замолчал. В комнате водворилось молчание. Мазепа выдержал паузу и затем произнес с лукавой улыбкой:
— А что, если бы я тебе выхлопотал отпуск, а? Поехал бы в степь на хутор к Сычу?
— Да что вы, жартуєте, пане, или вправду? — вскрикнул Остап, вскакивая так порывисто с места, что кубки, жбан и миска, все зашаталось на столе.
— Стой, стой, божевильный! Перекинешь мне все! — закричал Мазепа, подхватывая со смехом посуду, но Остап не слыхал этого крика.
— Жартуєте или вправду? — повторял он в восторге. — Да если только правда, так мы вам с Орысей всю жизнь... Ей-Богу, не знаю что!.. Только все... все, что захотите...
— Постой, постой, успокойся и садись тут, — остановил его Мазепа, — не жартую я, а говорю правду. Я для тебя постараюсь выхлопотать у гетмана отпуск, ты поедешь на хутор к Сычу, заберешь оттуда Орысю и отца Григория; переправишься с ними на правый берег, — теперь уже можешь ехать беспечно. Татаре не скоро из Крыма возвратятся — и если захочешь, можешь покрыть своей любой голову вот этим корабликом!
— С этими словами Мазепа достал приготовленный им прекрасный алый бархатный кораблик, расшитый золотом, и передал его Остапу.
— Ox, Господи!.. Так значит правда... не жарт? Всю жизнь... всю жизнь не забуду этой ласки, — повторял растерянный от неожиданности и радости Остап.
— Ты подожди благодарить, — перебил его Мазепа, — за это и ты должен мне отплатить услугой.,
— Хоть на "шыбеныцю"! — вскрикнул восторженно казак.
— Зачем так высоко, — усмехнулся Мазепа, — моя услуга поменьше: ты должен будешь передать Галине "дарункы", которые я ей через тебя пошлю, расскажешь все, что творилось здесь, и передашь ей "лыст" мой... Читать ты умеешь?
Последний вопрос привел казака в некоторое замешательство.
— Гм, — произнес он с расстановкой, почесывая в затылке и опуская глаза, — "часословець" читал когда-то у дьяка, а письма не пробовал как-то, — и, вздохнувши глубоко, Остап выговорил одним духом: — "Мабуть, не разберу"!
— Ну, пане бунчужный, видно, мало на тебя дьяк лозы поломал! Впрочем, не беда, — есть там о.Григорий, он прочитает. Так готовься к отъезду, а я улучу минуту и попрошу гетмана, чтоб дозволил тебе отлучиться для свадьбы.
На том и решили. Мазепа приготовил письмо Галине, приготовил и множество драгоценных подарков и ей, и всем хуторским обывателям. Между других подарков он вложил Галине и хорошенькое "венецийское" зеркало и прелестный золотой перстень с дорогим диамантом, который он обещал переменить вскоре на гладенький.
Оставалось только выждать подходящую минуту, для того чтобы испросить разрешение на отпуск Остапу.
Между тем близился уже день, в который назначена была рада в Чигирине.
Несколько раз совещался тайно гетман с Богуном, с митрополитом Тукальским и с Мазепой и, к своему удовольствию, Мазепа замечал, что увещания его повлияли на гетмана так, что благородный порыв его уступить Бруховецкому даже свою булаву, под влиянием его резонов и слов, начинал понемногу утихать. Наконец, наступил и торжественный день рады. Еще с самого полудня в Чигирин начали стекаться прибывшие отовсюду казаки, духовенство и даже приглашенные для этого случая почтеннейшие горожане. Во дворце Чигиринском все находилось в величайшем волнении. То же волнение испытывал и Мазепа.
Наступили ранние зимние сумерки. На раду еще было рано отправляться, а между тем Мазепа уже не мог ничего делать от какого-то тревожного чувства, охватившего его. Тревожно шагал он по своей комнате, то покручивая усы, то подходя к окну и смотря задумчиво на беспрерывно въезжавших во двор всадников, когда у дверей его комнаты раздался легкий стук, и в светлицу вошел сияющий счастьем молодой Кочубей, который тоже получил за последнее время повышение и переведен был из младшего в старшего подписка генеральной канцелярии.
— А что это, пане генеральный писарю, ты тут сумерничаешь? — обратился он весело к Мазепе. — Небось, и у тебя "мурашкы" поза спиной бегают?
— Да, есть малость, — ответил Мазепа, — приветствуя Кочубея, — а что, собираются?
— Скоро негде будет и яблочку упасть... А вот только одного я опасаюсь: что как пан гетман Бруховецкий со своей "згодою" обманывает нас, заманит всех с войсками на левый берег, а потом и отдаст москалям? Не верю я что-то и послу его... лисица... у!.. Стреляная лиса!..
— Не бойся... Бруховецкий на этот раз не обманывает нас; он потому к нам и ластится теперь, что ему некуда податься.
— О? Откуда ты знаешь?
— Сорока на хвосте принесла.
— Да и добрые же у тебя, пане, сороки вести приносят.
— И все добрые вести, — усмехнулся Мазепа, лукаво подмигивая бровью, — а когда же свадьба, пане подписку? Надо бы стараться поскорее, ведь гетману казаки в войске надобны.
— Поспеем, — тряхнул весело головой Кочубей. — А слышал ли новость — и от Сирко послы из Запорожья прибыли.
— Ну? — оживился Мазепа. — Наверное?
— Сам видел.
— Ну, так идем, идем скорее... "Цикаво"! Что-то они привезли с собой.
Товарищи вышли из флигеля, в котором жил Мазепа, и направились по двору к замку, в парадной зале которого назначена была рада.
Беспрерывно по пути их обгоняли группы старшин, спешивших во дворец, все они весьма дружелюбно приветствовали Мазепу и Кочубея. Замок уже горел огнями. Наши путники поднялись по широким ступеням и вошли во дворец.
Ярко освещенные широкие коридоры дворца были уже наполнены народом; всюду сновали прохаживающиеся группы, везде слышался оживленный говор, беспрерывно то там, то сям повторялись имена гетмана Дорошенко и Бруховецкого, и тогда, как имя первого произносилось всегда с восторгом, ко второму прилагались весьма нелестные эпитеты. Издали доносился сдержанный гул множества голосов.
Пробираясь осторожно среди этих снующих пар, Мазепа и Кочубей достигли, наконец, до высоких, окованных медью и бронзой дверей и, отворив их, очутились в большом парадном зале.
Зала была уже полна народа. Приглашенное на раду почетное духовенство занимало приготовленные ему направо и налево от высокого золоченого стула гетмана места; за колоннами, вдоль стен и перед гетманским креслом помещалась казацкая старшина и украинская шляхта, а ближе к выходу стояли отдельной группой почтенные купцы и горожане, выделявшиеся от всех остальных сословий своими темными длиннополыми одеждами и отсутствием оружия. Рядом с гетманским стулом приготовлен был такой же стул для митрополита, а по левую руку меньшее кресло для гетманши. И духовенство, и казачество, и шляхетство — все блистало самыми драгоценными одеждами. Десятки люстр, усеянных восковыми свечами, заливали всю залу целыми потоками яркого света, придавая ей необычайно торжественный вид.
Гетмана еще не было, а потому все присутствующие, стоя в разных местах группами, вели между собою оживленный разговор. Говор сдержанных голосов, словно однообразный шум волн морских, наполнил весь зал. Появление Мазепы и Кочубея было сразу замечено.
— А, пан писарь, наш генеральный писарь, — окликнул его кто-то из близ стоявшей группы казаков.
— Сюда, сюда, к нам пожалуй!
Мазепа подошел к окликнувшей его группе и пожелал всем доброго здоровья.
— Здоров, здоров! — отвечали ему несколько голосов.
— Ты вот скажи нам, пане генеральный писарь, — продолжал подозвавший его казак, — тебе это теперь лучше знать, неужели гетман наш в самом деле думает отдать свою булаву этому антихристу?
— Да мы тому псу такую булаву покажем, что он и на том свете не выдыхает, — закричали гневно казаки.
— Стойте, стойте, панове, — остановил их Мазепа, — вы так очень на. него не нападайте, а то ведь он и от "згоды" откажется. Да и что бы с того вышло, если бы гетман наш уступил ему булаву?
— Как что? — перебили его отовсюду голоса. — Отдать нас в руки этому гаспиду, этому Иуде!..
— Хе, хе, хе, панове, вы шумите заранее, — усмехнулся Мазепа, — в том-то и дело, что ни нас, ни нашу булаву никто не смеет помимо нашей воли кому-нибудь отдавать. Так вот, если бы гетман Дорошенко и отдал Бруховецкому свою булаву, а мы бы того не захотели, так разве смог бы Бруховецкий без нашей "згоды" над нами гетмановать? Эй, панове, панове, вы и забыли, что если кого и камнем ударить хочешь, то надо перед ним прежде нагнуться до земли.