Только от их любви добра не бывает.
— А я тебе говорю, что этот на обманщика, на "облесныка" не похож.
— Ну может и так, чего не бывает, — произнесла недоверчиво Орыся, — только я ей пока ничего не буду говорить. А ты, Остапе, вот что: седлай коня, бери с собой товарищей, да спеши, сколько можно скорее, к Гострому. Расспроси там хорошенько о Мазепе, постарайся увидеть его, скажи ему про Галину, что, мол, гинет, "пропадає" за ним. Если у него человеческое сердце, так пусть спешит сюда поскорее приехать, а не то уедут, мол, на хутор; а если не захочет он и взглянуть на нее, так ничего я ей не скажу, пусть лучше думает, что его и на свете нет!
Как решили, так и сделали. На другой день .рано утром, взяв с собой несколько приятелей, Остап отправился на разведки к Гострому. День был серый, пасмурный; казаки молча скакали; Остап выбирал самые глухие дороги, опасаясь какой-нибудь неожиданной встречи, так как ходили слухи, что небольшие шайки татар уже рыскали по окрестностям. При помощи верного проводника поздним вечером они достигли, наконец, угрюмой усадьбы полковника и были впущены в замок. Остапу, бывшему уже раз здесь, сразу бросилось в глаза необычайное оживление, царствовавшее теперь в этом неприветном дворе. Окна самого "будынка" пылали яркими огнями, также светились и окна боковых зданий, в которых расположены были помещения для надворной команды. По двору сновала масса казаков, слышалась панибратская брань, громкие восклицания, смех и крепкие приветствия; у стен стояли расседланные лошади и мирно жевали подвязанный в мешках им к мордам овес; видно было, что замок переполнен множеством гостей. Это до чрезвычайности удивило Остапа, так как он знал, что полковник Гострый с трудом допускал кого-нибудь в свой нелюдимый замок.
— Уж не Дорошенко ли здесь? — пришла ему в голову мысль, и он обратился сейчас же с этим вопросом к провожавшему их во двор казаку.
— Какое! — махнул тот рукой. — Уже и Дорошенко! Полковница наша Марианна вернулась! Да вот ступайте туда, там все вам расскажут! Наслушаетесь чудес!
И с этими словами он отворил перед казаками обшитую железом дубовую дверь, ведшую в одно из помещений для команды, а сам поспешно отправился дальше.
После непроглядной тьмы Остапа просто ослепил яркий свет, наполнявший хату; с минуту он стоял в нерешительности у порога, не зная, куда присесть. Хата была полна народа. За длинным столом, уставленным кувшинами с медом и пивом да огромными мисками, с наваленными в них грудами всевозможных мяс, — баранины, дичины и свинины, — сидело множество казаков; остальные, которые не помещались на лавках, стояли кругом стола, слушая рассказ почтенного седого казака, на котором очевидно и сосредоточивалось всеобщее внимание. Хату освещали лучины и смоляные факелы, наполняя ее мерцающим светом и копотью. Это многочисленное собрание народа, в которое он попал так неожиданно, заставило сначала Остапа смутиться, но, заметивши, что на него никто не обращает внимания, он присоединился и сам к казакам.
— Послушай, пане-брате, — обратился он вполголоса к своему соседу. — Дозволь спросить, кто будет этот почтенный старик, что вот рассказывает?
— А ты же кто будешь? — спросил в свою очередь тот, с изумлением оглядываясь на незнакомого казака.
Остап объяснил, кто он такой, откуда и зачем приехал к полковнику.
— Те-те-те! Вот это так и вышло, как в пословице говорится — "на ловца, мол, и зверь бежит"! 'Этот вот старик и есть слуга того самого Мазепы, которого вы поджидаете у себя...
— А где же он был все время?
— Ге, где был? Был там, где козам роги правят. А вот ты послушай, как его наша полковница "вызволяла", — поистине сокол, а не панна!
Заинтересованный до необычайности словами казака, Остап придвинулся еще ближе к столу и начал слушать рассказ Лободы. А Лобода сообщал казакам о том, как их схватил по дороге Тамара, как велел убить всех до одного казаков, оставив в живых только его да Мазепу, как они с паном Мазепой едва не задохнулись под кожами, пока их довезли до тюрьмы, как их допрашивали, как гнали, привязав к коням, до самой Московской границы, как грозил Тамара запытать их на смерть в порубежной корчме и как у порога ее из опушки появилась неожиданно Марианна, налетела бурей и отбила.
— Хе, черт побери, а пока мы нашли вас, сколько лиха набрались! Сколько изъездили степи, сколько дорог исколесили! — закричал шумно Чортовий; он тоже сидел здесь с раскрасневшимся, вспотевшим лицом и на опыте доказывал, что он может смело выпить пол-жбана.
— А ну, как? Расскажи, расскажи! — раздались кругом громкие и шумные восклицания.
— Ге, расскажи! Добро вам теперь слушать за "келехом" доброго меда, а кабы в передряги наши попал и черт куцый, так испугался бы, да и утек, поджавши хвост! А мы не отступили, чего уж с нами не случалось, в какие переделки не попадали, а все-таки выдряпали из когтей сатаны Мазепу и привезли благополучно назад!
Это заявление Чортовия еще более заинтриговало казаков.
— Да ну-бо, говори, чего ломаешься, как "дивка на сватанни"!
— Говори же, "швыдше"! — раздавались отовсюду громкие восклицания.
Но Чортовий и не думал молчать; он только хотел подзадорить слушателей.
— А что, "закортило" никак! — подморгнул он широкой черной бровью и добавил, торжествуя, — ну, так слушайте ж, вражьи дети, да чур не перебивать!
Затем он обвел всех присутствующих победоносным взором, расправил свои богатырские усы и начал рассказ. Все понадвинулись к столу и так стиснули Остапа, что он очутился неожиданно подле самого Лободы.
— А дозволь тебя спросить, пан, не во гнев будь твоей милости прозвища твоего не знаю, ты не из команды ли ротмистра Мазепы будешь?
Лобода смерил молодого казака горделивым взглядом и отвечал важным тоном:
— Ты угадал, хлопче, я состою атаманом надворной команды его милости пана Ивана Мазепы, шляхтича герба князей Курцевичей, подчашего черниговского и ротмистра "почесной" команды ясновельможного гетмана Дорошенко.
— Ну вот и гаразд, пане атамане, что я увиделся с тобою, не можешь ли ты пересказать пану ротмистру, что мне надо неотложно повидаться с ним?
И Остап передал Лободе цель своего приезда к Гострому, а также и обещание Мазепы принять его под свою команду, умолчавши, впрочем, о Галине.
— Гм... вот оно что, хлопче, — отвечал Лобода, — ну это ты хорошо сделал, что поспешил, потому что мы завтра уже в дорогу собираемся. Только сегодня тебе с паном ротмистром увидеться нельзя, потому что там у них с полковником на радостях пир горой идет, а завтра напомни мне, я, пожалуй, скажу.
Но здесь разговор Остапа с Лободой оборвался, так как в эту минуту Чортовий начал, наконец, свой рассказ и все, не исключая и важного Мазепиного атамана, превратились в одно внимание.
Чортовий говорил хорошо, со своеобразным красноречием, пересыпая свою речь отборно крепкими словами. Фантазия его широко распустила свои крылья; истина с вымыслом смешивалась в этом рассказе в таких причудливых формах, что и сам Чортовий даже явственно намекнул своим слушателям о встрече с тем, которого добрые люди при хате не "згадують". Товарищи Чортовия, принимавшие такое же, как и он, участие во всех этих приключениях, опьяненные винными парами, принимали теперь каждое его слово за истину и действительно им начинало казаться, что все эти баснословные подвиги были совершены ими. За каждым удачным словом, или счастливо окончившимся эпизодом, кубки гостей наполнялись и громкие заздравные крики оглашали всю хату, а Остап так и прикипел к месту, не спуская глаз со знаменитого рассказчика, который чем дальше, тем все больше увлекался своей фантазией, и с каждым осушенным кубком фантазия эта принимала все более мрачный и ужасный характер.
LXI
He раз у слушателей замирало сердце, когда же Чортовий рассказал, как они отбили в Рашкове "льох" и, вместо Мазепы, нашли там действительно Дорошенковых послов, но только совершенно других, — Кулю с товарищами, — то присутствующие совершенно затаили дыхание.
Чортовий замолчал и, наслаждаясь минутой удивительного эффекта, обводил всех слушателей интригующим взглядом.
— Да как же это сталось? Ведь вы след-то нашли! Каким же образом не туда попали? — раздались кругом нетерпеливые голоса.
— Гм... Каким образом не туда попали? Вот в этом-то и штука! — отвечал загадочно Чортовий, расправляя двумя пальцами свой длинный ус. — А вот оно как сталось, — он осушил кубок, крякнул, оперся локтями о стол и заговорил снова. — Помните вы, как я вам говорил, что, по словам молодицы, бросились мы за кожухом в лес, да и набрели на кладбище, на груды костей...
— Помним, помним, — отвечали торопливо соседи.
— Ну, вот и бросились мы от него врассыпную искать следов лиходея Тамары, доскакали до опушки, а дальше, смотрим, следы-то теряются; остановились — не знаем, что делать? А тут, как на грех, подсунул "куцый" атаману Безродьку какую-то хату, окруженную частоколом; он "зараз" к нам: кричит, рассказует, машет руками... Ну, мы сразу и шляхтича в кожухе с закрученными усами, и следы его из головы выбросили, так и бросились все к хате, — тут, мол, Мазепа и запрятан...
— Ну, ну! — раздались кругом нетерпеливые голоса.
— Ну и что ж? Дид ведь такое похожее начал говорить, что все мы поверили. Вот только одначе не сообразили, отчего бы это они стали опять Мазепу назад везти? Да как же было не поверить, ведь дид нам наверняка сказал, что сам слыхал, как кричали стражники, что этих Дорошенковых послов надо в Рашковские "льохи" запрятать, а потом в Москву заслать. То же самое и жид нам в корчме сказал, что в Рашкове Дорошенковы послы, об этом мы и не думали. Мы ведь знали, что только Мазепа от Дорошенко прибыл. Отбиваем, наконец, лех, а там, вместо сокола, старая сова сидит! — Чортовий разразился громким хохотом и указал на Кулю, который со своими мохнатыми седыми бровями действительно напоминал отчасти старую сову.
— Хе-хе, — усмехнулся добродушно Куля, — правду ты сказал: сова, говорят люди, мудрая птица, вот она вам и помогла из беды выкарабкаться. А что бы вы делали без этой совы?
— Да как же ты туда попал? Откуда? Каким родом? — заговорили все кругом, останавливая теперь любопытные взоры на старом запорожце.
— Как попал, — усмехнулся Куля.