Она протянула его обратно Мирасу, а сама посильнее закатила рукав на левой руке.
Приготовления заставляли сердце Мяты учащённо биться. Она уже немного пожалела, что ввязалась в это. Инструменты выглядели пугающе. Мирас достал несколько тонких длинных палочек с примотанными к ним заострёнными наконечниками. Иглы были разные по калибру, и мастер сосредоточено подбирал нужный для нанесения именно этого рисунка. Краски для тату тоже отличались от тех, которые она видела на палитре. Каждый цвет хранился в отдельной маленькой, плотно закрывающейся баночке.
Видя, как Мята переживает, Мирас решил немного отвлечь её.
– Наконечники одноразовые, всегда новые, так что можешь не переживать. А это настой из коры ивы, дуба и тысячелетника. Эти травы обладают прекрасным обеззараживающим эффектом.
– Это Альфред знаток по травам, а я понятия не имею о чём ты… – нервно захихикала Мята.
Мирас поставил на край стола баночку с сушеными травами и поджег их, – запах не заставил себя ждать. Девочка принюхалась.
– Здесь есть Мята?
– Да, – улыбнулся Мирас. – Ещё мелиса, лаванда, тимьян, ромашка и валериана. Кстати, почему тебя зовут Мятой?
Мирас к этому времени уже разложил необходимые инструменты на столе, убрал всё лишнее, поставил перед собой краски и положил подушечку, на которую следует класть руку.
– Ну… Альфред нашел мяту, заварил чай и мне понравилось слово, – Мята говорила на автомате. Всё её внимание было приковано к палочкам с иглами. – А это сильно больно?.. – нерешительно спросила она.
– Нет, не сильно, – мягко сказал он. – Но потерпеть немного придётся.
Смочив иглу в краску, Мирас склонился над рукой Мяты. Она сжалась всем телом, не зная, чего ожидать, но вопреки её страхам, боль была терпимой. Это было неприятно, но в жизни ей доставалось и покрепче. Мирас наносил рисунок, резко и точечно вводя иглу в верхний слой кожи.
Разные участки кисти оказались разными по чувствительности. Боль была то тупой и несильно ощутимой, в иной раз пронзала электрическим током и отдавала по всему телу. Но Мята ни разу даже не пискнула. Она прикусила губу и просидела так почти всё время, принимая вызов этой боли и перенося её с достоинством.
А Мирас внимательно и осторожно выводил контуры на её запястье. Тёмно-коричневый, практически чёрный ствол и корни были уже готовы. Крона требовали большего внимания. Мята думала, что весь рисунок будет тёмным, но ведь это Мирас, мастер росписи по телу. Листья её Древа Жизни наносились глубоким и благородным изумрудным цветом. На некоторых листочках он даже добавлял более тёмный зелёный цвет или более светлый голубой, создавая утончённый градиент. Такое сочетание цвета листьев с тёмным стволом и ветками создавало контрастный и в то же время выразительный рисунок.
Боль отошла на самый последний план. Мята завороженно наблюдала за тем, как на её теле оживает Древо. С каждой новой каплей краски Мирас отдавал свою энергию, а Мята чувствовала, как силы прибывают к ней. И когда рисунок, казалось бы, был готов, творец потянулся за новыми красками. Он принялся наносить на ствол, ветки и корни другие оттенки коричневого, создавая объём. Тёмные, полутона и светлые составляющие дорисовывались и на листьях тоже.
Это дерево будто было живым и тоже обладало душей. Душой творца, создавшего его.
– Всё готово.
Мяты приподняла руку и внимательно рассматривала Древо Жизни. Невероятной красоты рисунок украшал её запястье. Кожа вокруг татуировки покраснела, и кое-где просачивалась кровь, но Мяту это совсем не волновало. Крошечное дерево, смыкающее круг жизни, теперь навсегда буде с ней.
– Спасибо тебе, Мирас. Это… я… я в жизни такой красоты не видела…
– Не за что, – улыбнулся он. – Я дам тебе специальный настой для протирки. Будешь пользоваться им утром и вечером на протяжении недели. С тобой в пути врачеватель, поэтому заживление пройдёт хорошо, в этом я уверен. А сейчас, позволь я обмотаю кисть ненадолго.
– Зачем? – Мята не хотела прятать рисунок, даже не смотря на покрасневший вид.
– Будет лучше, если свежая рана будет прикрыта. Завтра утром промоем, и я сделаю новую повязку.
Мята протянула ему руку, и Мирас бережно забинтовал её.
– Ты уверен, что браслетов достаточно за такую работу? Может, я могу что-то сделать для тебя? Помочь? Убрать, например.
Мирас как-то странно смотрел на неё. Тёплая улыбка была на его лице, но в то же время глаза были печальны.
– Ничего не нужно. Ступай, я сам всё уберу.
– Так давай я помогу!
– Не нужно, Мята, я всё сделаю сам.
– Но…
– Это обряд, который я должен полностью выполнять сам. Привести рабочее место в порядок – тоже важная часть церемонии.
Ей больше ничего не оставалось, кроме как ещё раз поблагодарить мастера, и покинуть комнату.
Когда она вернулась к ребятам, то заметила, что Блюм не спит. Он сидел и рассматривал рисунки.
– Почему не спишь? – шепотом спросила Мята.
– Принимаю решение.
– Какое? – удивилась девочка. – Погоди, ты… хочешь рисунок? – улыбнулась она.
– И это тоже, – Блюм хитро улыбнулся в ответ и встал, чтобы покинуть комнату. – Ложись спать, завтра трудный день.
Мирас ещё не начал убирать рабочее место. Он сидел на стуле, закинув голову назад, и размышлял с закрытыми глазами. Он отдал очень много энергии и сейчас был практически пуст. Его глаза устали, душа тоже. Ему нельзя говорить будущее, это под запретом. Его задача оставлять подсказки на телах – ни больше, ни меньше.
– Можно и мне рисунок?
Мирас дёрнулся от неожиданности. Он был так погружен в размышления, что не заметил, как на пороге появился Блюм.
Мастер потёр глаза, чтобы навести резкость.
– Извини, я очень устал. Вряд ли я сегодня смогу ещё что-то увидеть.
– Я расплачусь ответом на твой первый вопрос.
Их взгляды встретились – Блюм смотрел изучающе. Мирас почувствовал, будто его проверяют.
Он указал рукой на стул и Блюм присел на то место, где ещё недавно сидела Мята.
– Как ты понимаешь, что нужно рисовать? – Фантаст внимательно рассматривал инструменты на столе.
– Это очень сложно описать. Внутри меня будто есть какие-то врата, и они сдерживают меня. Я открываю их, в своём сознании, и поднимаюсь немного выше этого пространства-времени. Там я могу поговорить с душей. Она подсказывает мне, что я могу изобразить, чтобы помочь человеку найти верный путь. Это чувство сравнимо с открытым окном, в которое стремительно залетает ветер. Он бушует, переворачивает всё в комнате и наполняет её свежим прохладным воздухом, а потом ты закрываешь его, и ветра больше нет… Я возвращаюсь в себя.
– Кто дал тебе эти знания? Кто обучил открывать себя миру?
– Мой наставник научил меня медитировать и уже тогда я умел ненадолго покидать своё тело. Затем в одном из странствий я встретил очень яркую душу. Это была энергия не из этого цикла. Она и дала мне эти знания.
– Интересно, кто был тот нарушитель?.. – лукаво улыбнулся Блюм и протянул руки ладонями вверх. – Моя плата будет велика.
Ещё несколько мгновений Мирас колебался, но желание узнать, кто же перед ним брало вверх. Он положил свои ладони поверх и закрыл глаза, но уже совсем скоро открыл их в ступоре.
– Как же… это так?.. У тебя нет судьбы…
Любой человек испугался бы, услышав такое, но Фантаст выглядел абсолютно спокойным.
– Посмотри внимательней ещё раз. Может путь моей души всё же не окончен?
Мирас нерешительно повторил обряд, но желаемого результата получить так и не смог.
– Я всё равно ничего не вижу. Ни прошлого, ни настоящего, ни будущего…
– Так что же ты нарисуешь человеку без судьбы?
Мирас вопросительно посмотрел на Блюма. Это тоже часть испытания? Только кто его испытывает? Ни разу он ещё не сталкивался с подобным. У всех живущих на земле есть судьба. Она изменчива и непостоянна, но людей без судьбы нет…
– Ты потянулся тогда в комнате к символу Солнца. Я нарисую его. Где ты хочешь, чтобы рисунок был расположен?
Блюм снял с себя футболку.
– Вот здесь, – он указал пальцем на солнечное сплетение у себя на груди.
– На этом месте рисовать будет очень больно.
– Боль – свидетельство жизни.
Всё ещё колеблясь, Мирас смотрел на рыжего парня с золотыми глазами. Этот мальчик совсем юн, но у него взгляд старца. Он только сейчас заметил, как печальны его глаза. Они видели намного больше, чем положено земным душам.
Мирас взял новые инструменты и обновил палитру, а Блюм пододвинул стул ближе, чтобы художнику было удобнее рисовать.
Когда мастер закончил рисунок, то почувствовал, что полностью опустошен. Блюм же внимательно рассматривал свою татуировку. На этот раз Мирас использовал только один цвет – чёрный.
Он в очередной раз сонно потёр глаза и принялся не спеша убирать инструмент, а Блюм всё так же не мог оторвать взгляд от рисунка.
– Как странно, – произнёс он, – в далёких скитаниях моей души этот символ означал жизнь. Тонкий круг символизировал непрерывный процесс рождения и смерти, а зарисованный круг внутри означал единство всего. Ты вернул мне очень тёплые воспоминания. Спасибо тебе.
– Я не помню такой трактовки этого знака ни в одном источнике.
– Это не удивительно, ведь это знания из-за пределов этого мира. И того мира уже давно нет в живых… – Мирас удивлённо посмотрел на Фантаста, но тот продолжил, не отрывая взгляд от рисунка: – и остается только удивляться, как фрагменты знаний переходят из одного мира в другой. Немного видоизменяются, конечно, не без этого, но в целом...
Наконец-то Блюм оторвал глаза от татуировки и посмотрел на Мираса:
– Как много ты хочешь знать?
– О тебе? Или о чём ты?
Блюм не отвечал – он с интересом смотрел на Мираса.
– Ладно, я хочу знать, кто ты.
– И всё?
– Я не понимаю…
– Я всего лишь хочу выяснить, как много ты хотел бы знать.
Мирас не мог подобрать слова. Было такое чувство, что он играет с огнём. Многое он хотел бы узнать, но возможно ли это?
– Хорошо. Я хочу знать всё. Я хочу познать этот мир, понять, как он устроен, что им руководит, как он был создан и кем. Хочу осознать его законы и принципы. Хочу узнать, что есть жизнь. Хочу понять, кто есть человек, и какова его роль во Вселенной, – на одном дыхании произнёс Мирас. Блюм был доволен таким ответом. – Но я понимаю, что это невозможно. Поэтому просто скажи мне, кто ты.
– Ты получишь ответы на все свои вопросы, – улыбнулся Блюм.