Мята чувствовала, что неправильно вот так подглядывать за чужой работой, но сил оторваться от этого зрелища у неё не было.
Вдруг кисть остановилась.
– Как давно ты там стоишь?
Хотя голос мастера звучал так же тепло и радушно, но Мяте было неловко. Будто она подсмотрела за чем-то слишком откровенным.
– Я… прости меня, Мирас… – её слабый голос было еле слышно. Она сгорала со стыда. – Я хотело только глазком взглянуть, а когда увидела, как ты рисуешь, не смогла оторваться и… осталась. Прости, пожалуйста!
Мирас удивлённо посмотрел на неё, затем откинулся на спинку стула.
– За что ты извиняешься? Входи.
Он улыбнулся ей и кивнул головой, подзывая к столу.
– Правда?.. Можно?..
– Ну конечно.
Мята вышла из-за дверного проёма и осторожно направилась к столу.
– Я давно не писал при ком-то, мне ужасно неловко. Надеюсь, я выглядел не очень безумно… – Мирас устало потёр свои глаза.
– Это мне очень стыдно, я не должна была подсматривать…
Она остановилась у стола и не решалась зайти за него, а саму картину не было видно из-за подставки.
– А что это? – спросила Мята, указывая на неё.
– Это мольберт. Когда работа лежит на столе, и ты долго сидишь за ней, начинает болеть спина, а с мольбертом легче. Но ещё он помогает избежать случайных касаний пальцами или ребром ладони, да и оценивать работу со стороны проще под таким углом.
Мята легонько улыбнулась.
– Я, наверное, задаю глупые вопросы. Парней постоянно достаю, теперь тебя.
– Каждый человек на твоём пути – учитель. Я рад, что есть что-то, чем я могу поделиться с тобой.
Мирас встал из-за стола, попутно вытирая руки довольно испачканной тряпкой. Он небрежно бросил её на стол и пошел к ведру с водой, чтобы смыть остатки красок. У неё был шанс рассмотреть стол и его принадлежности поближе. Использованные кисточки отмокали в баночке, а краски на палитре перемешались.
– Эти цвета такие красивые. У нас в мегаполисе есть только баллончики, и они ужасные, а ещё воняют…
– Это масляные краски. Я знаю одного перекупщика, он специально поставляет мне их. Но те, которые я использую для рисунков на теле, я делаю сам из того, что подарила природа.
Мята только сейчас заметила, что шум дождя прекратился. У Мираса больше не было причин оставлять их у себя, но он их не прогонял.
– Вы в Парк идёте? – внезапно спросил Мирас.
Мята не какое-то время оторопела, не зная, что ответить.
– А как ты?..
– Просто предположил. Можешь не рассказывать, если не хочешь.
– Да рассказать особо не чего. Мой брат пошел в Парк за желанием, ничего не сказав, Блюм решил помочь мне вернуть его, у Ала есть желание, а ЭрДжей туда идёт "разоблачить обман". Как-то так.
– Разоблачить обман? Интересно. А ты бы чего хотела, чтобы испытания Парка оказались правдой или выдумкой?
– Ну… как бы мне не было страшно, я бы хотела, чтобы там были испытания. У Альфреда есть желание, и если бы он смог его загадать, я была бы очень рада. Да и мой брат тоже пошел туда не просто так. Все идут туда не просто так, так что… – слабо улыбнулась девочка. – К тебе, кстати, не заходил мальчик моих лет с таким же цветом волос, глаз и с родинкой на щеке?
– Нет, Мята, мне очень жаль, но твой брат не приходил ко мне.
Она опустила глаза. Мирас сразу понял, как взбодрить её.
– Хочешь взглянуть? – он вернулся к рабочему месту и встал напротив картины.
Мята вопросительно посмотрела на него, но тот только улыбнулся в ответ и немного отошел в сторону, приглашая её на это место.
Она осторожно зашла за стол, следя за тем, чтобы ни во что не врезаться в этот раз, и как только она увидела работу мастера – весь мир вокруг перестал существовать. Она утонула в этих красках, рельефных мазках, мягких переходах от одного цвета к другому. Искусное сочетание цветов вместе с невероятной техникой исполнения заставили эту картину буквально ожить. Мяте казалось, что нарисованные облака вот-вот начнут плыть по предзакатному небу, а трава заволнуется от мельчайших порывов ветра.
– Не всё должно иметь смысл, не всё должно делаться с целью. Все эти картины не имеют ни малейшей практической ценности, но именно любовь к ним делает меня человеком. Я верю, что если что-то и заставит людей одуматься, так это искусство. Тяга к прекрасному всегда будет побеждать животную сущность.
Мята хотела запротестовать, сказать, что эти картины имеют большую ценность, но почему-то молчала. Слова застряли в её горле, и она не смогла их озвучить. Чувство собственной незначительности перед трудами этого мастера ввели её в ступор. Снова она встретила удивительного человека с удивительной историей. Ещё один гений на её пути. ЭрДжей сказал в лесу, что она тоже так может. Нет, не может. Так – точно не может. У этого человека дар. Он был рождён, чтобы творить. Эта картина была чем-то не из этого мира. Крупица истины, залетевшая сюда волей случая. С каких далей пришла эта мысль? Как не заблудилась, нашла проводника и смогла ожить в этом мире?..
Мята хотела отложить в памяти каждый мазок. Мирас искоса глянул на её сосредоточенное лицо и улыбнулся.
– Что ты чувствуешь, глядя на неё?
– Мне грустно… – тихонечко ответила Мята.
– Почему?
– Потому что…я только и делаю, что смотрю на других, а сама ничего толком за свою жизнь не сделала. Я никогда не смогу создать что-то подобное. Поэтому мне грустно…
– С чего ты взяла, что никогда не станешь мастером в каком-то деле?
– Ну, я думаю… нужно родиться для этого. Я уверена, что ты, как ЭрДжей и Альфред с ранних лет знал, чего хочешь.
Мирас легонько засмеялся.
– Я был намного старше ЭрДжея, когда пришел в этот дом, а до моего прихода сюда я не занимался рисованием. Я даже не умел читать или писать.
Мята удивлённо посмотрела на него.
– Не важно, когда ты найдёшь то, к чему лежит твоя душа. Главное, чтобы ты нашел это. Да, мастерство требует времени, но и поиск, и обучение – это тоже важная часть твоего становления. По сути это и есть жизнь. Всё своё время, которое ты проведёшь здесь, ты будешь что-то искать и чему-то учиться. И нет такого понятия, как родиться для чего-то. Нет определённого пути и известного исхода. Судьба будет меняться в зависимости от принятых тобою решений и сказанных слов. Она меняется постоянно. Нить судьбы прямо сейчас готова сделать новый виток вокруг кого-то или чего-то, но только после твоего решения.
Мирас закончил свою мысль и пошел ко второму столу, стоящему глубоко в комнате. Он принялся доставать какие-то другие краски с ящичков, оставив Мяту размышлять.
– Когда будешь готова, подходи сюда.
Не сразу, но всё же слова Мираса достигли её сознания.
– Готова к чему?.. – нерешительно переспросила она.
– Ты ведь пришла, чтобы сделать татуировку?
Мята нервно сглотнула.
– Эмм… Мне нечем заплатить, так что…
– Вещи очень редко имеют ценность. Подойди сюда, ближе к свету.
Мята неуверенно зашагала к столу.
– Хмм… – Мирас внимательно смотрел на её запястье. – Я хочу вот эту и улыбку.
Он указал пальцем на голубой браслетик, сплетённый из ниток замысловатыми узлами, с камушком посередине.
Мята растерянно посмотрела на своё запястье, а потом перевела свой взгляд на Мираса.
– Я отдам тебе все! – светясь от счастья, она начала снимать все браслеты подряд.
– Не стоит, Мята. Мне хватит одного.
– Я настаиваю! – обещанная улыбка не сходила с её лица.
Когда она сняла свою плату, села на стульчик по другую сторону стола.
– А как ты поймёшь, что мне нарисовать?
– Положи свои руки на стол ладонями вверх. Хорошо. А теперь закрой глаза и думай о белой реке, русло которой восходит к небесам.
– Млечный путь!
– Именно! Думай о Млечном пути. Думай о своём собственном пути…
Мята закрыла глаза и ощутила, как две большие тёплые ладони легли поверх её рук. Очень хотелось высвободиться, но она успокоилась, преодолела смущение, и как было велено, начала думать о Млечном пути.
Мирас же сделал глубокий вдох. По мере того, как воздух заполнял его лёгкие, сердце его успокаивалось. Живот работал подобно мехам для растопки, разжигая огонь его духа. Дыхание опускалось всё ниже, а душа поднималась выше. Не заблудиться, не улететь слишком далеко. Судьба человека всегда рядом с ним. Заглянуть внутрь, в самую сущность этой души. Чего она хочет, к чему стремится. Зачем пришла в этот мир? Какой опыт хотела получить? Её сердце полно любви и желания заботиться. У неё могло бы быть прекрасное будущее, вот только, где оно? Где её будущее? Почему из всех возможных путей она выберет этот?..
Мирас открыл глаза. Сосредоточенная Мята выглядела очень забавно. Она старательно думала о Млечном пути, но в то же время её смущали руки Мираса, а ещё у неё чесался нос, но она боялась, что любое движение собьёт процесс, поэтому из последних сил терпела.
Мирас убрал свои руки.
– Всё? Я могу двигаться? – умоляюще спросила Мята.
– Да, конечно.
– Ну что, что ты увидел? – спросила Мята, почёсывая кончик носа.
Мастер ничего не отвечал. Он изучал цвет её глаз. Красивый голубой оттенок. Нужно запомнить его и сделать на следующей картине небо такого цвета.
– У тебя очень храбрая душа. Нет такой подсказки, которую я мог бы оставить тебе, потому что она тебе не нужна – ты никогда не собьёшься с верного пути. Все решения, которые ты примешь в будущем, станут доказательством этой силы. У меня есть один особенный образ, я хочу подарить его тебе.
Мята совершенно не понимала, о какой силе он говорит. Все эти качества были настолько далеки от неё, что она сомневалась, ту ли судьбу он увидел, но мастер уже достал из ящика стола один из своих эскизов, сделанных карандашом, и протянул ей.
– Это Древо Жизни.
Мята держала в руках изображение дерева, корни которого сплетались с его кронами и образовывали круг. Ствол дерева был крепким, но в тоже время утончённым. Мелкие листья покрывали верхушку, а корни с ветками переплетались не в хаотичном порядке, а образовывали изящные пересечения линий.
– Это дерево – символ единства. Всё в жизни взаимосвязано, и мы все связаны. Мы живём в этом цикле, умираем в нём и возрождаемся, чтобы снова стать частью единого… Я бы хотел нарисовать его на запястье твоей руки, как напоминание о том, что жизнь – это бесконечный круг и даже смерть не в силах разомкнуть его.
Мята всё ещё держала эскиз в руках и не могла поверить, что скоро такой искусный рисунок будет на её теле.