Да, посмотрите, во что обратились жалкие подмостки театров. В честь каких кумиров зажигаются каждый день огни их рампы? (Увлекаясь.) Каждый вечер загорается тысяча ламп, и нарядная, праздная толпа спешит на эту ярмарку суеты, где дамы показывают свои туалеты, а сытые буржуа переваривают свой обед под звуки сладострастной музыки. Каждый день новая пьеса, каждый вечер открывается касса, и святость искусства измеряется суммой выручки. А бедный поэт — если только его пустили в это капище Моды — рвет на себе волосы, видя, как плоды его заветных дум кромсаются с двух репетиций равнодушной толпой актеров. А между тем, а между тем, театр был великим. Было время-, когда театр был радостным храмом, где благоговейная толпа внимала высокому пафосу, где глубокий энтузиазм потрясал в унисон все сердца, все сердца целого народа. И народ уходил обновленным. Гордая муза трагедии увлекала народ .на вершины человеческого духа, а не бросала искусство в грязь под ноги сытым мещанам, как наш развращенный театр. Т.о. был великий театр древней Греции.
Эйслебен. Верно, прекрасно, доктор!
Вероника. А Шиллер? а театр Шекспира?21
Вагнер (горячо). И они зажигали свой жертвенник не в храме, а в том же капище Моды. А музыка, музыка, которая должна была отдать свои чары на служение великому пафосу Драмы? Во что обратилась опера, это слияние всех искусств — живописи, музыка, драмы? Вместо дивной гармонии, в угоду праздным мещанам создается нелепая смесь из дурацких слов, балета и чуждой сюжету музыки.
Эйслебен. Верно. Я всегда говорил, если слова слишком глупы, чтобы ^их говорить,— их поют.
В.агнер. Конечно. Глупые стихи и совершенно посторонняя музыка. Да, доктор, буржуазия и капитализм, роскошь и праздная мода отвратили искусство от служения высоким идеалам. И вот эти театры, доктор, право, их стоит сжечь.
Эйслебен. Сжечь недолго, труднее построить. Вагнер. О! Я построю театр. (Вдохновенно.) Я построю театр, и он будет храмом искусства. Где-нибудь в тихом
городе, вдали от житейской суеты, на отлогом холме высится прекрасное здание. Празднично настроенная толпа вливается в широкие двери и сразу умолкает очарованная и смущенная... Тихий сумрак высокого зала, похожий, на сумрак храма... Стройные колонны тянутся поперек рядов и сходятся в глубине, а там... словно греза другого мира вспыхивает .сияющая сцепа. И вдруг откуда-то сверху возникает чарующая музыка... звуки растут и ширятся, они поднимаются, словно волны из глубины океана, они наполняют весь зал, и кажется, что все вокруг пронизано и звучит этой растущей и бесконечной мелодией... И когда подымается далекий занавес, .никто уже не помнит, когда он покинул жизнь и окунулся в волшебную сказку...
Пауза. Стемнело. Тихий майский вечер. Молодой месяц бросает через
комнату бледные свои лучи. Вероника и профессор задумались, покорные вдохновенным рассказом. Наконец Эйслебен встает.
Вераника. Боже... и ведь это возможно!
Эйслебен (встал). Да, вы хорошо рассказываете, доктор. Ну, а все-таки мне пора. А то еще этот Миллер куда-нибудь закатится на ноч*>. Смотри же, Вериночка, позаботься об ужине. До свидания. (Уходит.)
Вероника. Какое счастье быть поэтом... чувствовать так живо... творить.
Вагнер. Да, фрейлейн, это большое счастье. Если бы вы знали, какую силу дает мне вера в искусство, вера в мой идеи. Я уже не молод, послезавтра мне стукнет 36 лет. Сколько страданий, обид, жестоких ударов судьбы испытал я за эти годы. Всю жизнь я зарабатывал хлеб самым тяжелым трудом, сколько раз сидел без гроша в кармане, сколько раз скитался по свету. И вот теперь, когда пора бы зажить спокойно, я снова беглец и скиталец, без денег, без друзей, без места... А между тем (берет ее руки), а между тем, я испытываю такое блаженное чувство, когда подумаю, что я ушел из этого мира, где я постоянно горел в огне напрасных желаний, что я, наконец, порвал все надежды, которые связывали меня тысячей унизительных пут. Фрейлейн, я не знаю, где завтра преклоню мою голову, но я свободен и счастлив, и эту радость дает мне мое искусство.
Вероника. Мейстер, милый мейстер. (Зажигает две свечи на фортепиано.) Расскажите еще0 об этом театре, о вашем театре, мейстер!
Вагнер. О моем театре... (Проводит рукой по лбу.) Зачем вы зажгли эти свечи, фрейлейн... они снова напомнили мне об этом мире, который я покинул сегодня. Фрейлейн, сегодня в Веймаре идет мой "Тангейзер"... (Мечтательно.)
Сейчас, в эту самую минуту, такие же две свечи зажглись на моем пульте, и моя палочка лежит на развернутой партитуре... В театре еще темно, и только в оркестре мелькают одинокие свечи. Тихо и нежно прозвучал кларнет... отозвался гобой... откликнулась флейта... скрипка запела так страстно, но резко вмешались трубы... и все ожило и задвигалось в нестройном хаосе звуков... И вдруг чудесная мелодия покрывает весь шум, как крик о свободе и славе... Вспыхнула рампа... все умолкло. (Властной походкой подходит к пульту фортепиано и коротко стучит линейкой по пульту, в позе дирижера.) Увертюра "Тангейзера". (Подымает линейку, потом швыряет ее на фортепиано и садится на стул, закрыв глаза рукой.)
Веронику (кладет ему руку на плечо). Мейстер, расскажите о Тангейзере.
Вагнер (подымает голову, лицо его проясняется). Хорошо. Слушайте. (Придвигается к фортепиано и берет несколько мастерских аккордов.) Фрейлейн, среди чудесных сказок Германии есть дивная легенда о рыцаре Тангейзере. Я написал драму на этот сюжет, а к этой драме музыку. Фрейлейн, вы знаете, что в зеленой Тюрингии , недалеко отсюда, высится великолепный замок Вартбург23. В этом замке в XIII веке много раз собирались певцы — поэты Германии. Недалеко от замка виднеется гора Герзельберг — это грот Венеры. Туда удалилась прекрасная богиня, когда христианство прогнало ее с лица земли. Рыцарь Тангейзер, знаменитый певец, был увлечен Венерой в ее волшебный грот, и вот уже три года живет у богини любви... Прежде, чем вы увидите рыцаря у ног прекрасной богини, вы угадаете смысл драмы в звуках е,е увертюры... (Играет увертюру "Тангейзера".)
Но слушайте дальше. Итак, Тангейзер третий год живет в гроте Венеры. Когда начинается драма, он дремлет у ног богини,— ему приснилась земля, которой он так давно не видел. И вот, он умоляет Венеру отпустить его — "радости не насытили моей души, я жажду борьбы и страдания — колючих терний я ищу на место нежной розы... Сжалься, отпусти меня, богиня". Венера в отчаянии и гневе. Но напрасны ее мольбы и проклятья. (Вагнер встает.) У неудержимом порыве к свободе он встает и произносит имя Марии 24. И в ту же минуту исчезает все — и грот, и сама Венера. Над ним голубое небо, прелестная долина вокруг. Вдали виднеется Вартбург... Пастушок, сидя на утесе, наигрывает нежную песенку... Издали слышится пение странников, идущих сверху из замка. Тангейзер охвачен восторгом... Как прекрасна свобода и это голубое небо...
И вот перед вами Вартбург, великолепная зала певцов. Сколько солнца и ясного блеска в этом чертоге искусства. Радостная, взволнованная входит, почти вбегает Елизавета — принцесса этой сказочной залы. Сердце ее полно невыразимым счастьем. Он снова здесь — ее певец и рыцарь,— в радостном порыве она простирает руки, приветствуя милую залу, где столько раз ее сердце отзывалось на дивные песни. Входит Тангейзер и падает к ногам принцессы. Трогательно чистая, она не может скрыть своей радости. "Спасибо вам, что наконец вернулись,— где были вы так долго?"
Вероника (взволнованная, берет руки Вагнера). Боже, как это прекрасно, мейстер... Да, да, броситься к нему навстречу и упасть в изнеможении в кресло... И когда он сам упадет на колени перед тобой, взять его голову в руки и гладить его волосы, и плакать, и смеяться от счастья. Да, для этого мига стоит жить и страдать.
Вагнер. Да, фрейлейн, стоит, и если вы устали ждать, не забывайте радости встречи.
Вероника. Вы вернули мне жизнь, говорите же, говорите дальше.
Вагнер. Тангейзер уходит, сейчас начнется праздник — торжество состязания певцов. Входит Ландграф и начинается съезд гостей. Теперь вообразите себе этот изумительный зал, эти арки и двойные колонны, эти голубые ковры и белый мрамор стен, и византийское золото сводов. Вообразите великолепного Ландграфа .и нежную Елизавету на троне, и важных певцов в их туниках, и пажей с арфами певцов, и весь этот сверкающий поток золота, бархата и шелка, беспрерывно идущих гостей. Это и будет "шествие гостей на Вартбурге" под звуки вот этого марша. (Играет № 7 марш и хор IV явления.) Но вот все заняли свои места, и Ландграф (он встает) объявляет тему состязания. Эта тема — "сущность любви". Один за другим встают певцы и славят чистую, неземную любовь. Можете судить, как эта холодная добродетель задевает Тангейзера, который весь еще полон жгучими воспоминаниями о ласках самой богини любви... "Что знаете вы о любви, несчастные безумцы!" — и, совершенно потеряв голову, он начинает петь в этом благочестивом собрании свой горячий гимн Венере. ^Какая буря негодования подымается в зале! Теперь понятно, где пропадал он так долго. Проклятие, гибель преступнику. И вот десятки мечей занесены над Тангейзером, но— Елизавета бросается вперед и защищает его своей грудью. Рыцари опускают мечи, а потрясенный Тангейз.ер склоняется перед Елизаветой. Неужели для того искал он колючих терний, чтобы, вонзить их в сердце этой великодушной девушки, не побоявшейся сознаться в любви к отверженному всеми грешнику?..
Вероника. Она не побоялась... она не побоялась сознаться... перед лицом всех... а я... уступила так легко, так позорно.
Вагнер. И вот он идет в Рим, чтобы найти там прощенье. Скоро минет полгода с тех пор, как он ушел. Перед нами снова долина. Вдали виднеется Вартбург... догорает осенний день. На краю дороги, перед образом мадонны склонилась Елизавета. С грустью смотрит Вольфрам на бедную девушку "и дни и ночи все о нем тоскует — и каждый день выходит на дорогу... здесь ждет она паломников из Рима — пришла пора,— их возвращенье близко".
Вероника (со слезами беря его руку). Да, дни и ночи тосковать о нем и каждый день глядеть на дорогу и ждать, и плакать...
Вагнер (нежно). Плачьте, страдайте во имя любви, в этом счастье женщины, фрейлейн.
Вероника.