4 взрослых, среди них беременная девушка, и 4 детей. Без света, воды, отопления. Мобильная связь тоже уже перестала работать…
5 марта мы узнаём, что объявили зеленый коридор. Так начинается третий военный период. Самый страшный. Самый жестокий.
Мы забрасываем некоторые вещи в машину и мчимся из частного сектора на выезд из города.
Обстрелы продолжаются и снаряды летают над головой, что уже странно для периода эвакуации.
Едем на 3х машинах. Одна машина вынужденно отстает, мы на оставшихся двух едем занимать очередь на выезд…
…Когда выезжаем в город из глуши, попадаем в состояние шока. За тот период, пока мы прятались в ванной, а потом в подвале, нам разнесли половину города…
…Я еду по городу и плачу. Муж просит фотографировать, но от шока делаю всего пару фоток.
Когда приезжаем на выезд из города, военные разворачивают все машины, не разрешают выезжать, потому что там дальше танки.
Танки, твою мать. 21 столетие. Демократия правит миром. 100500 миротворческих организаций. Всемирное право. Ценность человеческой жизни. А у нас там танки!
Мы разворачиваемся. И по пути назад встречаем нашу 3ю машину. Пока ребята нас догоняли, им обстреляли машину из автомата. Они не знают, кто это был, потому что стреляли откуда-то из кустов, людей они не видели. Похоже на российские ДРГ. Л. ранили в ногу. (Я правда это пишу?! Это наша реальность?! Не кадры из фильма?!)
Ребята оставляют нам своего ребенка и маму и едут в больницу получить первую помощь. Туча авто, которых не выпустили из города, в панике кружит по улицам. Наши дети плачут навзрыд от страха и просят спрятаться. На каждой второй машине надписи "ДЕТИ". На каждой машине белые флаги…
Обстрелы продолжаются, и под пулями мы едем в центр города, чтобы узнать информацию о том, когда всё-таки возможен зеленый коридор. Приезжаем в Театральный сквер, где много людей тоже ждут новостей.
Информации никакой нет. Никто ничего не говорит. Никто ничего не знает. Полицейские не могут ответить на вопросы о том, как в других районах города, потому что у них тоже нет связи.
Наш район, где мы были до так называемой "эвакуации", обстреливается. Возвращаться туда очень опасно. Кроме того, ехать туда, в глубинку, может означать остаться без вестей об эвакуации…
…Просимся на ночевку к коллеге мужа. Он соглашается приютить нас (мою семью, семью моей беременной подруги, чужого ребенка и их маму, то есть нас в количестве 8 человек!)…
…На следующий день коридор так и не дают.
У нас с собой совсем мало еды, потому что мы ехали на эвакуацию и ничего не взяли из дома. Всю провизию бросили у подруги в доме. А съездить за ней не пропускают военные, потому что в том районе идут бои.
Мы у чужих людей в доме, без еды, без надежды на эвакуацию. Просим разрешить ещё одну ночевку, потому что не знаем, как быть дальше, как найти ребят и передать им ребенка, как выбраться из-под обстрелов. В этот день бомбят последнюю вышку мобильной связи, и быть на связи больше не получается.
В этот день под вечер отключают последнюю надежду населения – газ. То есть готовить еду становится невозможным…
…Эта ночь становится самой страшной с начала войны.
В 21:30 начинают сильно обстреливать центр города. Мы спускаемся в подвал и следующие часа два на нас сбрасывают какие-то бомбы… Всё гремит, дом трясётся, стёкла вылетают из квартир.
Мы остаёмся целыми. Много молимся и плачем.
Утром мы видим, что снарядом снесло часть крыши дома, в котором мы ночевали, и разбило одну из квартир на последнем этаже.
Утром люди палят костры возле многоэтажных домов, чтобы приготовить чай и еду. Выметают стёкла. Поднимают куски крыши с тротуаров. Оценивают нанесенный ущерб.
Зелёный коридор не дают.
Так начинается новый период нашего выживания под обстрелами.
Мы решаем переехать из центра назад в частный сектор, только не в дом подруги, а к её свёкрам, потому что у них большой дом, и на цокольном этаже несколько комнат, где можно прятаться от бомбежек. Кроме того, у них есть генератор, мангал, чтобы готовить еду, можно палить костры и греть воду.
Забираем свои продукты из дома подруги и едем в новый "военный лагерь". Там же находим ребят с простреленной ногой и возвращаем им ребёнка.
На момент, когда мы заселяемся, в доме проживают вместе 25 человек.
Мы живем под землей, спим в подземных комнатах на полу на матрасах, наверх выходим поесть и поиграть, если нет сильных обстрелов.
Отопления, газа, света, воды и связи нет.
Слушаем новости по радио и надеемся на эвакуацию…
16й день войны (11 марта)
Март выдался очень холодным. Особенно это ощущается, когда 2 недели в домах нет отопления. На нас надето всё самое тёплое и толстое, но это не сильно спасает от холода…
…Опять слушаем новости. Опять не могут договориться про зелёный коридор. Даже не знают, пропустят ли гуманитарную помощь в город или расстреляют по пути.
Сегодня по радио говорят о том, что не выпускать мирных жителей из Мариуполя в Запорожье – это особое распоряжение Путина. Мол, только от него одного зависит наша эвакуация. Не самая приятная персона, чтобы от него зависела твоя жизнь! Но что там творится на самом деле, никто не знает, потому что нигде нет правды…
17й день войны (12 марта)
Сегодня день рождения у моего младшего сына. 4 года. Подружка вспомнила, что у неё дома есть новая игрушка в упаковке, которую можно подарить на день рождения. Благо она живет недалеко от нашего "военного лагеря", и мы сбегали за трофеем.
Сын был очень рад этому единственному подарку. Первые два часа он носил игрушку в упаковке. На наш вопрос: "Почему ты её не распаковываешь?" — сказал, что боится её потерять без упаковки. У меня почти что разрывается сердце от того, что нет никакой возможности организовать ребёнку настоящий мирный праздник.
В продуктовых запасах нашли готовые вафельные коржи, перемазали их варёной сгущенкой, украсили орешками. Даже нашли свечи для этого тортика. Пели: "С Днём Рождения, Д.!", а сын дул свечи. Потом сказал, что это был самый лучший день рождения в его жизни…
…Сегодня, как никогда до этого, остро чувствую безысходность ситуации. Когда домой в многоэтажку не поедешь, потому что в городе нет ни газа, ни света, чтобы готовить и греться. И нигде нет еды. Нет магазинов, они все разрушены. Нет поставок.
При этом не дают возможность выбраться из блокады и там, дальше в стране, вернуться к нормальному существованию.
Жуткое ощущение, когда нет никакого запасного варианта, как жить дальше.
19й день войны (14 марта)
Сегодня утром мы на 9 машинах выехали из Мариуполя в Мелекино. Вчера была весточка от ребят, которые ехали этим маршрутом, и мы так же решили рискнуть…
Мелекино – небольшой курортный посёлок в 15 км от города. Ехали с замирающим от страха сердцем, в одном месте на трассе даже объезжали противотанковые мины.
Добрались в небольшой пансионат, где нас до завтра разместили отдышаться и продолжить маршрут дальше. Здесь тише, чем в городе, слышны только раскаты в небе от прилетающих в Мариуполь снарядов.
В пансионате очень холодно, но зато есть свет, вода и мобильная связь. Пишу родным и друзьям, что мы целы. Пишу и понимаю, что это ещё не факт. Мы целы сегодня. Но наша цель теперь – добраться до Запорожья, а это ох, как непросто сделать!
…Надеюсь, что я не умру от холода, и завтра мы продолжим путь на Мирную Землю.
20й день войны (15 марта)
Мы едем на свой страх и риск в Запорожье.
Колонна из нескольких машин, в каждой из них дети. Своих мы обложили вещами на задних сидениях, укутали одеялами, закрыли ноутбуками. Соорудили гнездо, которое может их спасти в случае обстрела машины.
На машинах белые тряпки (почти, что белые флаги) и надписи "ДЕТИ". Всем страшно. Но жажда выбраться из того ада, который сотворили с Мариуполем, сильнее…
…Почти всё время до Запорожья стоят российские военные. Эта территория сейчас под ними. Очень много блок-постов, где проверяют документы и багаж.
Военные вежливые. Один даже спрашивал, как мы, не нужна ли нам мед.помощь, не хотим ли мы воды.
По дороге сгоревшая военная техника, танки, гаубицы, места побоищ, мины, осколки снарядов.
Чем больше блок-постов мы проезжаем, тем сильнее у меня текут слёзы.
Я смотрю на российских военных. Они говорят с нами на одном языке. Они выглядят, как мы. Мужчины внешне похожи на моих соседей, знакомых.
Они – не татаро-монголы. Они – не турецкое иго. Они – не немцы из 1941 года.
Я считываю нашу идентичность. Одинаковость. И плачу ещё сильнее.
Зачем они пришли в нашу страну? Зачем они творят это с нашими городами, дорогами и надеждами? Мы же одинаковые, мы же братья и сёстры! Как можно так поступать с родными? Как можно было всё это допустить?
…Всё это не укладывается в голове. Всё это невозможно постичь. Всё это невозможно простить.
Уже почти под Запорожьем мы попали на время обстрела украинского блок-поста. Объезжали его козьими тропами, рядом горела земля.
Стемнело. Потом нас встретили украинские военные, сказали, что проведут до города, чтобы было безопаснее.
Из Мариуполя шла достаточно большая колонна авто, нас собрали и сопроводили до Запорожья. Вроде бы в этот день был наконец-то объявлен официальный зелёный коридор для мирных на личных авто, без автобусов. Но о нем мы узнали уже в пути, когда сами рискнули прорываться.
Дорога в 250 км из Мелекино в Запорожье заняла сегодня 11 часов! 11 часов там, где мы доезжаем обычно за 3.
Очень напряженно. Очень стрессово. Мы без сил приехали на ночевку к знакомым. Завтра продолжим свой путь дальше. В Запорожье тоже не очень безопасно.
21й день войны (16 марта)
Мы проснулись в 5 утра от мощнейшего взрыва где-то рядом с нашим ночлегом в Запорожье. Сонные и испуганные, натягивали одежду и несли спящих детей в ванную. Прилетело уже и в Запорожье! Вроде бы в жд станцию в километре от нас. Мы сразу забросили вещи в машину и поехали дальше.
На выезде из города украинский военный, узнав, что мы из Мариуполя, передал в опущенное стекло машины горсть конфет для наших детей. Я ревела следующие полчаса.
Заметила – чем дальше от дома, тем больше слёз. Когда ещё были в родных стенах, в своём городе, верилось меньше в происходящее. Стены напоминали, что здесь дом. Сейчас мы от него удаляемся.