– Спешите, мы их покуда задержим!
Но задержать поляков было уже трудно. Как тяжелая лавина, все давящая на своем пути, так теснили они толпу храбрецов, старавшихся преградить им дорогу. Несмотря на это, козаки не сдавались. Покачнулся бешеный Вовгура, пронзенный пикой в плечо, упал молодой Нестеренко, Луценко, Завзятый... Сорвало шапку с Сулимы, убили коня под Нечаем... козаки отступали, но отступали, оставляя за собою ряды трупов... Между тем сами отступающие заметили поспешное движение прикрывавших отступление козаков.
– Поляки давят! Наших бьют! – раздались испуганные возгласы среди более неопытных.
– Да что вы, псы? Молчите, трусы! Кто наших бьет? – пробовали было перекричать более старые воины, бросаясь вперед, но ничто не могло уже заглушить прорвавшихся криков: словно языки огня, запрыгавшие по стогу сена, вспыхивали они то там, то сям, громче, громче, и вдруг один общий крик: "Наши отступают!" – охватил всю толпу. Огромное чудовище заколебалось и подалось назад... Заметивши это, поляки напрягли все свои силы. Прорвавшись сквозь отряд Сулимы, туда же ринулся и Чарнецкий с Потоцким. Дрогнули козаки и начали медленно подаваться, задние же ряды, заполненные новобранцами, бросились с громкими криками в беспорядке бежать...
Между тем Богдан, стоя за пехотой во главе своей запорожской конницы, окидывал огненным взглядом все поле сражения; казалось, он взвешивал минутами все шансы и условия. Старые запорожцы следили за схваткой с таким же лихорадочным вниманием. Кривонос отступал, медленно, со скрежетом зубов, но отступал. Это было очевидно и для запорожцев, и для Богдана. Вот Чарнецкий распахнул курени Нечая и Сулимы и ринулся, как лавина, на козаков. Дрогнули козаки и подались...
– Гей, батьку! Пусти нас на помощь: давят ляхи! – крикнул дрогнувшим от напряжения голосом седоусый куренной атаман, следя сверкающими глазами за врезывающимся в козацкие хоругви врагом.
– Пусти, гетман! Не было бы поздно! – раздались голоса среди запорожцев. – Чарнецкий там со своим полком!
– Стойте, дети! – остановил всех Богдан, протягивая булаву.
Голос его звучал теперь повелительно и необычайно сильно; огненный взор освещал лицо его каким то страшным вдохновением; уверенность и отвага росли в сердце каждого при одном взгляде на гетмана: здесь чувствовалась сила и мощь, и слову его повиновался каждый с восторгом.
– Стойте! – продолжал Богдан. – Еще не время, настанет и нам пора!
Однако, несмотря на отчаянную храбрость козаков, ряды их подавались назад все больше и больше... В это же время к Богдану подскакал, задыхаясь от напряженного бега, посол Кривоноса.
– Подмоги, гетмане! – закричал он еще издали. – Курени отступают!
– Не надо подмоги... – перебил его резко Богдан. – Пане есауле, скачи сейчас к Кривоносу приказать отступать куреням, заманивая врага к Жовтым Водам, и ждать там моего наказа.
И так как все онемели от изумления при таком приказе гетмана, то он добавил:
– Пускай потешатся панки, увлеченные первою победой, они сейчас же бросятся в атаку; нам надо приготовиться, принять их как следует на грудь...
Вихрем помчался есаул к Кривоносу.
Остолбенели козаки, услышав приказ гетмана; но привыкшие к строгой дисциплине, они, отбиваясь, начали отступать.
Тем временем Кречовский, стоя со своею тяжелою пехотой в неподвижном каре, наблюдал также опытным взглядом поле сражения. Козаки стояли густою безмолвною массой; шум, крики, звон и грохот битвы долетали до них; но ни слова, ни крика не слышалось в темных, плотно сомкнувшихся рядах. Время от времени над головами их проносился резкий гогочущий звук или с глухим ударом пронизывало ядро густо сплотившуюся массу. Раздавались подавленные стоны или слабые предсмертные крики:
– Прощайте, братья!
– Лети к богу, брате, за веру! – обнажали головы соседи.
Трупы выносили, и снова смыкалось железное тело, и снова суровая тишина охватывала всю эту грозную массу людей.
Кречовский также следил за атакой правого фланга. Он давно уже замечал, что козаки подаются, и недоумевал, почему это гетман не посылает до сих пор подмоги. Но вот ряды козацкой конницы заволновались. Вот поскакал назад один, другой, третий, целая толпа; крики и вопли огласили воздух.
"Что это? – чуть не вскрикнул в ужасе Кречовский. – Отступают? Не может быть!" Но не успел он окончить своей мысли, как представившееся его глазам зрелище не оставило уже места сомнению.
Как сухие листья, подхваченные диким порывом ветра, мчались к протоку козацкие курени. Бунчуки, хоругви, знамена – все неслось в полном смятениц, чуть не опрокидывая друг друга на своем стремительном пути. С громкими победными криками бросились латники догонять охваченных ужасом врагов.
"Что это? Позор? Поражение? – вихрем пронеслось в голове Кречовского. – Не может быть! Такое бегство... Нет, нет! Быть может, засада? Кривонос не побежит с поля! Однако... там латники... Чарнецкий..." – перескакивал он мучительно с одной мысли на другую, стараясь объяснить себе бегство козаков.
Но пехота стояла неподвижно, не выражая ни словом, ни криком впечатления видимой сцены, и в этой молчаливой стойкости чуялось, что живою она со своей позиции ни на шаг не сойдет.
LXII
Преследование козаков продолжалось недолго.
Затрубили трубы, и рассыпавшиеся по полю всадники стали собираться к своим знаменам. Вскоре хоругви построились снова и, повернувши фронт, направились к своим окопам.
"Гм, что то теперь будет?" – подумал Кречовский, следя внимательно зорким глазом за движениями польских войск. С его позиции ему было прекрасно все видно. Вот хоругви подъехали к окопам; громкие возгласы и радостные движения рук приветствовали появление молодого гетмана. Вот наступила полная тишина; видно было, что гетман, поворотившись к войскам, говорил им какую то речь. Вот он взмахнул обнаженною саблей, и вслед за его движением сотни сверкающих сабель поднялись в воздухе, и громкие возгласы долетели и до козаков.
– Гм! – поправил свой длинный ус Кречовский. – Расхрабрились ляхи, – теперь не начнут ли атаку? Может статься – у них ведь быстро хмелеет голова и от победы, и от поражения...
И действительно, слова Кречовского вскоре оправдались. Пушки выдвинулись еще дальше в поле и направились жерлами прямо против того места, где стояла козацкая пехота.
"Так, так... двадцать четыре, – пересчитал орудия Кречовский, – для начала недурно, жарковато придется... Добро еще хоть дождь над самой головой висит, – поднял он глаза к небу, которое хмурилось все больше и больше и грозило разразиться с минуты на минуту сильным ливнем, – а то бы просто хоть жупаны скидай!.."
За пушками стали латники, коронные хоругви и польские козаки.
"А вот и гусары!" – повернул голову Кречовский в ту сторону, где стояли гусарские полки.
Неприятельские войска стали делиться на две части и выезжать по хоругвям вперед. Видно было, что Чарнецкий и Потоцкий беспрерывно подлетали то к одной, то к другой хоругви, и там, где они появлялись, раздавались сейчас же оживленные возгласы.
"Гм... гм, – повел бровями Кречовский, – оживились ляхи, значит, будет атака... гусары делятся... Итак, атака с двух флангов, а с фронта батарейный огонь... Задумано недурно, если только..."
Но здесь размышления его были прерваны оживленным шумом, пробежавшим по рядам.
– Гетман! Гетман! – раздалось среди козаков.
Кречовский обернулся: действительно, к козакам мчался
на своем белом коне, окруженный знаменами и бунчуками, Хмельницкий.
– Панове друзи и братья! – заговорил он пламенным голосом, осаживая возле Кречовского коня. – Вон строятся польские войска; на вас понесутся сейчас в атаку гусары, они думают смять и рассеять вас, как овец; но не бойтесь их натиска: за ними стоят уже татары, а за вами – я! И этим ли лядским пугалам победить вашу силу? Били вы, братья, и не таких врагов! Не допустите же их только разорвать ваши лавы. Помните, друзи, что на вас смотрит заплаканными глазами Украйна, что от вашей стойкости зависит теперь победа... и ее доля. Постоим же крепко, товарищи, братья! Нам ли страшна смерть? Мы стали за правое дело, за край наш, за веру, и ангелы божьи понесут души павших к престолу всевышнего!
– Поляжем! Не дрогнем, батьку! – раздался один дружный возглас из тысячи уст.
– Вам я вверяю всю долю Украйны! – вскрикнул вдохновенно Богдан, указывая булавой на широкое поле, по которому неслись уже гусарские хоругви. – Смотрите: вон мчатся гонители и мучители ваши. Защищайте же, дети, поруганную мать!
Единодушный порывистый возглас покрыл слова Богдана, и все глаза устремились по тому направлению, куда указывала гетманская булава.
Действительно, при громких звуках труб и литавр гусарские хоругви уже неслись полным галопом с двух сторон на козаков. Один вид этих страшных всадников мог нагнать ужас на самую бесстрашную душу. Длинные наклоненные пики их выходили далеко вперед лошадей; привязанные к ним разноцветные флаги развевались и свивались какими то огненными змеями, пугая и людей, и коней. Залитые в серебряные и стальные латы, всадники казались вылитыми из металла, неуязвимыми великанами; огромные гребни перьев грозно развевались над их головами; медные и орлиные крылья шуршали за спиной; шелест этих крыл и звяк лат, палашей вместе с страшным топотом доносились и до козаков. От удара сотен тяжелых копыт глухо вздрагивала земля; развевающиеся знамена мелькали над наклоненными, блестящими всадниками, сверкали мечи и пики, а гусары все неслись, ускоряя свой бег, на темные фаланги козаков. Казалось, один их ужасающий натиск должен был смять и опрокинуть всю пехоту.
Страшно, невыносимо было смотреть, стоя неподвижно, в лицо летящей на распростертых крыльях смерти; но козаки стояли сурово и смело, готовясь принять в свои груди весь этот несущийся лес копий... Минуты отделяли рейстровиков от мчавшихся гусар, но эти минуты казались часами.
Раздалась короткая команда. Передние ряды козаков опустились на колени и приложились к ложам рушниц; задние наготовили самопалы.
Вот уже можно различить фигуры первых всадников... Жутко становится стоять неподвижно в первых рядах.
Необоримое желание выстрелить, остановить огнем, или криком, или каким нибудь действием эту чудовищную, несущуюся стену охватывает все больше и больше козаков; но куренные атаманы молчат, впиваясь зоркими глазами в летящие хоругви, словно измеряют расстояние, отделяющее их от козаков, и козаки стойко ждут, припавши к рушницам.
Вот обозначились уже лица врагов...